Было бы огромным упущением не поблагодарить своих родителей, брата и его девушку Карли. Мама и папа, ваша поддержка, ваше одобрение были неоценимы во время работы над проектом, и я благодарен вам за то, что вы привили мне независимость, нравственность и силу. Зак и Карли, ваше понимание и поддержка нашего веганского образа жизни — равно как и превосходные веганские десерты — заставляют меня с нетерпением ждать каждого возвращения домой.
Эта книга подписана моим именем, но нет никаких сомнений, что она — результат коллективных усилий. Спасибо всем вам.
Воспринимая равенство всерьёз
С точки зрения вида, наши отношения с животными, безусловно, выглядят странно. Мы смотрим круглосуточные кабельные телеканалы, посвящённые передачам о животных. Как минимум в культуре стран глобального Севера [3] прочно укоренилась традиция держать домашних животных. С появлением магазинов вроде «Петсмарт» (Petsmart) шоппинг с питомцами стал для многих обычным делом. Например, вы можете взять с собой собаку в подобный магазин, чтобы она могла исследовать отдел игрушек и обнюхать соблазнительные стеллажи с собачьим кормом. Четвероногие питомцы играют в нашей жизни почти такую же роль, как и дети. Жители Северной Америки ежегодно тратят миллиарды долларов на гостинцы, игрушки, корм премиум-класса и мебель для своих любимцев. Многие даже спят в одной постели со своими собаками.
Всякий владелец домашнего животного знает, что это — чувствительные, разумные и мыслящие создания. Ни одному хозяину кошки или собаки не нужно вдаваться в долгие абстрактные философские споры о природе ума, чтобы понимать, что кошки и собаки способны к самоосознанию. Они понимают происходящее вокруг. У них есть желания. Они могут испытывать удовольствие и чувствовать боль, у них меняется настроение. Многие из нас знают это о животных, которые живут с нами, но нам почему-то трудно представить, что и другие звери на такое способны. Что насчёт коров, куриц, свиней, овец? Можем ли мы с уверенностью утверждать, что они не нуждаются в дружбе, комфорте и удовольствиях, которые необходимы домашним любимцам? Мы создали ложную дихотомию между поведением, приписываемым нашим питомцам, и повадками других видов, и это не позволяет нам разглядеть ценность и потребности всех животных.
Проблема в том, что мы построили общество, в котором редко приходится задумываться, откуда берётся то, что мы потребляем, и это распространяется на животных, выращенных для нашего потребления. Пока мы балуем одних, другие становятся нашей едой. Основное различие между теми и другими состоит в том, что с первыми мы общаемся лично, в то время как вторых выращивают и убивают за нас, упаковывают в пластик и подают на наш стол. Как ничто другое это изобличает глубокую нравственную путаницу в отношении животных в нашей культуре. Что делает собаку членом нашей семьи, тогда как свинья становится свининой? И как мы оправдываем такое различие?
Я призываю вас воспринимать эту книгу максимально открыто для того, чтобы всерьёз разрешить данные вопросы. Хотя людей, заботящихся о животных, легко выставить сентиментальными нытиками или занудными морализаторами — я знаю это, потому что и сам раньше так считал — я предлагаю анализ, основанный на честном понимании нашей экономики и общества. Рассматривая процесс производства товаров, я помещаю животноводство и связанную с ним промышленность, извлекающую прибыль из эксплуатации животных, в общую картину динамики капиталистической эксплуатации. Равно как и в случае с другими товарами, процессы и методы, используемые в производстве животноводческой продукции, скрыты за хорошо развитой системой производства и потребления. Прошу вас, читая эту книгу, поразмыслить об этих обстоятельствах и решить, есть ли оправдание тому, что мы делаем — день за днём — с миллиардами разумных существ.
Тем, кто настроен скептически, хочу сказать, что я понимаю ваши сомнения и прошу вас быть терпеливыми. Стоит признаться, мне потребовалось больше 10 лет, чтобы действительно принять многое из того, что изложено в этой книге, и мне постоянно приходилось бороться с собственными представлениями, биться с собственным интеллектом за каждый шаг по этому длинному пути. Как-то после своего дня рождения несколько лет назад я обдумал происходящее в моей жизни и понял, что, если я действительно серьёзно отношусь к моим этическим принципам, если я серьёзно отношусь к идее жить в мире, отвергающем угнетение и иерархию, у меня не остаётся иного выбора, кроме как держаться от практики жестокого обращения с животными как можно дальше. Мой выбор был продиктован не только желанием положить конец страданиям, с которыми мне приходилось сталкиваться, но и намерением прожить жизнь как осознанный социал-анархист. Несмотря на то, что разновидностей анархизма, пожалуй, столько же, сколько самих анархистов, я понимаю социал-анархизм в широком смысле как провозглашение свободы и борьбу с иерархией, господством и угнетением. В то время как социал-анархизм опирается на коллективную ответственность за построение более благоприятного, справедливого общества, основанного на равенстве, я думаю, что быть анархистом, прежде всего, означает критически осмысливать иерархию — почему она существует, кому выгодна и чем она так плоха. Исследуя такие формы господства, как сексизм или расизм, обычные для нашего социума, можно увидеть, что господство не является естественным атрибутом человеческого общества. Это скорее исторически сложившиеся отношения, которые используются одним классом или группой людей, чтобы получить преимущество перед другими. Когда я под тем же углом посмотрел на наши отношения с животными, я был поражён тем, что и они имеют подобную иерархическую структуру, и все эти страдания существуют ради извлечения прибыли или удовлетворения человеческих желаний и потребностей, которые можно было бы удовлетворить другим способом.
Короче говоря, я думал об этом долго и упорно и решил быть честным с собой. Я понял, что мои взгляды и убеждения не могут оправдать дискриминацию по видовому признаку, так же, как не могут оправдать дискриминацию по признаку пола, расы или национальности. Наблюдая эксплуатацию животных как товара, я заметил сходство с эксплуатацией человека как рабочей силы. Я задался вопросом, могу ли я продолжать быть причиной боли и страдания лишь потому, что мне так проще и удобнее, хотя у меня есть все средства сделать иначе, и понял, что в здравом уме — нет, не могу.
Я веду к тому, что, если мы серьёзно относимся к социальной и экономической справедливости и отказываемся жить по принципу «кто сильнее, тот и прав», то мы должны распространить свои ценности на всех — особенно на самых слабых среди нас. Не может быть «полусправедливости» для слабых, иначе справедливость вовсе ничего не значит, и мы живём в мире, где «прав сильнейший». Как анархист, воспитанный в широкой традиции, укоренённой в творчестве таких мыслителей, как Пётр Кропоткин и Эмма Гольдман, я стал размышлять над этими непростыми вопросами, критически оценивая свою роль в этом угнетении, и пришёл к выводу, что больше не могу быть его частью просто потому, что «так принято, так было всегда». Я советую вам по мере углубления в эту книгу открыться такому же критическому осознанию, провести столь трудную работу по пересмотру своих этических принципов и решить, можете ли вы дальше оправдывать своё участие в наиболее распространённых и глубоко укоренившихся формах угнетения в нашей современной культуре.
Хотя в этой книге я широко использую анархистскую теорию — а именно работы Мюррея Букчина и его идеи о социальной экологии, — я также часто обращаюсь к основам марксистской политэкономии, чтобы объяснить, как эксплуатация животных распространяется, усиливается и поддерживается движущими силами капитализма. Другие авторы до меня — прежде всего Дэвид Ниберт в своей книге Animal Rights / Human Rights («Права животных / Права людей») — использовали марксистский и социологический анализ, чтобы понять природу угнетения животных [4]. Исследования Ниберта крайне важны, потому что он прослеживает историю эксплуатации животных, переосмысливая её с позиции угнетаемой стороны. Наиболее убедителен социологический анализ угнетения, с которого Ниберт начинает свою работу, демонстрируя, что структурные причины угнетения коренятся в экономике, идеологии и общественных практиках. Его рассуждения показывают, что идеологические составляющие социума имеют материальное выражение, или, проще говоря, то, как мы воспринимаем мир в результате нашей социализации, обуславливает то, как мы в этом мире живём. Эта социализация в широком смысле ответственна за воспроизводство общественно-экономических процессов, закрепляющих угнетение людей и животных. Словом, это помогает понять, почему слишком часто думать об этих проблемах не принято, и как это не-думание поддерживает власть.
