Хотя многие не могут воспринять подобную концепцию, видизм работает точно так же. Будучи не просто предрассудком относительно животных просто потому, что они животные, видизм вплетён в наши духовные, социальные и экономические механизмы и воспроизводится благодаря их взаимодействию — это структурный аспект нашего политико-экономического уклада. Используя трёхсоставную теорию Ниберта, даже с помощью элементарного анализа положения животных в нашей жизни, культуре и экономике можно обнаружить, что они угнетены. В силу первой части теории Ниберта о том, что поддержание угнетения основано на экономической эксплуатации или конкуренции, становится ясно, что мы используем животных ради собственных целей, интересов и вкусов. Мы в прямом смысле потребляем тела животных — в качестве еды, но мы также эксплуатируем их как фабрики по производству молока, яиц и прочих продуктов; мы носим их шкуры и мех; мы ставим на них медицинские и научные эксперименты; и мы используем их для нашего собственного развлечения и общения. Животные даже сыграли непосредственную роль в развитии промышленного капитализма, выступая в качестве нашей движимой собственности, рабов — в связи с чем они должны рассматриваться как часть рабочего класса [16]. Как я написал в III главе, животные — по закону просто собственность, и именно этот статус позволяет нам продолжать эксплуатировать их. Это всего лишь традиция, пристрастие и выгода.
Вторая часть теории Ниберта — о том, что господствующая группа обладает превосходящей силой и способна эксплуатировать других под контролем государства, — применительно к животным более чем очевидна. Мы сажаем животных на цепь, запираем их в клетках и поступаем с ними как со своей собственностью с благословения закона. Хотя в большинстве промышленно развитых стран существуют законы против жестокого обращения с животными, их редко применяют по отношению к животным сельскохозяйственным и не всегда или не в полной мере — по отношению к другим их видам. Эта правовая основа эксплуатации помогает усиливать и распространять её.
Наконец, идеологическая манипуляция убеждает нас в том, что этот порядок угнетения естественен, желателен и выгоден для всех нас. Это, в свою очередь, создаёт почву для процессов эксплуатации, описанных в первых двух частях теории Ниберта. Чтобы понять, как угнетение животных может казаться нам естественным, далеко ходить не надо: достаточно взглянуть на обычный продуктовый магазин. Ряды полок уставлены продуктами, сделанными из тел животных или их частей; наши пальто сшиты из кожи и пуха; ботинки — из шкур. Большинству из нас это кажется нормальным. Многие из нас думают о потреблении животной продукции столько же, сколько о воздухе, которым дышат. Белым людям, извлекающим выгоду из привилегии быть белыми, редко (если вообще когда-либо) приходится задумываться о природе этой привилегии. Им не нужно знать её историю, происхождение или последствия, чтобы извлекать из неё выгоду и принимать как естественно данную. Им даже не нужно знать о её существовании. Так же, как белые в нашем обществе наслаждаются экономическими и социальными выгодами белых, так и все мы, люди, наслаждаемся экономическими и социальными выгодами, присущими нашему виду. И точно так же нам не нужно задумываться об их истории, происхождении или последствиях, чтобы наслаждаться выгодами положения, как многие напоминают, критикуя моё веганство, «на вершине пищевой цепи» [17]. (Я ещё вернусь к обсуждению всех этих концепций во II главе.)
Подобно тому, как мы живём в условиях экономического и социального уклада, который организован, чтобы эксплуатировать людей, мы живём в условиях уклада, который организован, чтобы эксплуатировать животных. Нам внушается, что оба эти уклада естественны и неизбежны, но это не так. Оба вида эксплуатации имеют долгую и спорную историю как часть развития современного экономического порядка. Понимание этого порядка и укоренённого в нём господства необходимо для понимания того, что вся эта власть угнетения берёт своё начало в экономических движущих силах капитализма. Чтобы успешно бороться с дискриминацией по расовому, классовому, видовому или гендерному признаку, нам нужно бороться с самой сутью экономического уклада, порождающего все эти виды угнетения. Нам придётся бороться с капитализмом [18].
Следуя по стопам моих предшественников, на страницах этой книги я выбрал мишенью моей критики капитализм. Капитализм как современный экономический уклад — отчуждающая, эксплуатирующая сила, ставящая во главу угла производство капитала. Хотя эксплуатация животных могла бы существовать и без капитализма, структура и природа современного капитала углубила, расширила и усугубила наше господство над животными и миром природы. Во II главе я подробнее проанализирую товарную систему, благодаря которой труд животных в условиях капитализма особенно изнурителен. В то время как нам удобнее игнорировать животных, страдающих ради содержимого наших обеденных тарелок, стоит отметить, что в высокотехнологичной и капиталоёмкой отрасли сельского хозяйства, характерной для большинства стран глобального Севера, животные превращаются в простое средство увеличения капитала. В сущности, животные — не более чем просто машины, превращённые из существ для себя самих в существ для капитала. Капитализм буквально отпечатал себя на телах животных — не просто оставив на них знаки принадлежности владельцу вроде логотипов и клейм, но также изменив сами тела посредством селекции, превратив их в лучший товар — особенно в последние несколько десятилетий. Моя цель на протяжении всей этой книги — представить анализ этих процессов, понять их происхождение и то, как они вписываются в политико-экономическую систему капиталистических отношений. Я также опираюсь на теорию Мюррея Букчина, чтобы подвергнуть критике иерархические принципы, на которые мы полагаемся не только в отношениях с животными, но и в отношениях друг с другом.
Исходя из понимания того, как капитализм углубляет, расширяет и поддерживает эксплуатацию животных в современном обществе, я также критически анализирую некоторые актуальные тенденции последних десятилетий в движениях за права животных, показывая, что они не способны учитывать динамику капитализма в своей работе. В заключении я обращаюсь к истории социального анархизма, чтобы предложить новое направление тем, кто жаждет улучшить положение животных в современном обществе. Несмотря на то, что социальные анархисты не спешат включить озабоченность страданиями животных в свою повестку, я всё же верю, что инструментарий анархизма может быть использован для понимания ими проблемы и восполнения этого исторического пробела. Из всех левых политических движений социальный анархизм представляет собой самую плодородную почву, в которой могут быть посеяны семена политики равенства — такого равенства, которое признавало бы и права других видов.
Наконец, я предлагаю последнее замечание по вопросу «прав». В названии книги используется слово «права» — странный выбор для анархиста. Ведь право обеспечивается государством, а анархисты вообще не считают государство свободным и необходимым институтом. Более того, современные государства почти всегда пронизаны логикой капитализма или как минимум управляются элитой — либо капиталистической, либо чем-то обязанной капитализму. Таким образом, можно утверждать, что моя ссылка на «право» может быть расценена как поддержка государства, особенно если то, к чему я стремлюсь, имеет правовой характер. Хотя я в практическом смысле не стану отрицать, что законные права — даже предоставленные капиталистическим государством — могут помочь остановить некоторые из видов эксплуатации животных, я стремлюсь к чему-то более важному: признанию, что у животных есть свои интересы, которые заслуживают уважения. Следуя этой логике, я использую термин «права» в широком смысле для обозначения факта признания этих самых интересов. Учитывая, как много само государство вложило в сохранение отношений угнетения, делающих эксплуатацию животных более выгодной, я не ожидаю, что оно станет прогрессивной силой, обеспечивающей права животным (или хотя бы людям). Напротив, по всей видимости, эти права могут быть обеспечены только одним способом: повсеместным общественным признанием, что интересы животных важны, и что, как результат, их нельзя эксплуатировать. Должно произойти своего рода изменение человеческого мышления, которое требует широкого общественного движения, а не вмешательства государственного аппарата, связанного с интересами бизнеса. Я надеюсь, что эта книга окажется полезной не только как теория, но и как ещё один голос в огромном хоре, требующем справедливости для братьев наших меньших.
Связанные товары
Не так давно я бродил по так называемому «лайфстайл-центру». Если вы нечасто бываете в богатых американских пригородах, позвольте мне объяснить. «Лайфстайл-центр» — это по сути фешенебельный супермаркет под открытым небом, имитирующий уютный торговый район с удобными скамейками, красивыми клумбами, замысловатыми фонарями и даже булыжными мостовыми, призванными воссоздать атмосферу старины. В «лайфстайл-центре», где я был, даже звучал Музак [19], сопровождая шоппинг в тех же люксовых магазинах, которые можно найти повсеместно.
И хоть я никогда не был большим поклонником Жана Бодрийяра, я быстро понял, что он имел в виду, говоря об исчезновении реальности.
Странным образом эти «лайфстайл-центры» становятся местом притяжения потребителей, которые, похоже, наслаждаются царящим здесь задушевным чувством общности. Я же нашёл странной эту прогулку по игрушечной версии провинциальной Америки, построенной, вероятно, кем-то, кто даже не был знаком с оригиналом. По сути, это было имитацией обстановки городского района, к разрушению которого и стремятся сетевые магазины из «лайфстайл-центра». Да, корпоративной Америке нужны маленькие торговые районы и уютный жизненный уклад, но только на её собственных условиях. Зачем нужна возня с раздражающей пестротой мелких локальных предприятий, когда ты можешь купить тройной мокко гранде или как там его в «Старбаксе» (Starbucks), и кофе будет точно такой же, как и на каждом углу по всему миру? Зачем возиться с раздражающими мелкими торговцами, когда можно получить фирменную улыбку сотрудника доминирующей корпорации и 200 бонусных баллов на дисконтную карту в магазине «Бордерс» (Borders)? [20]
