Момент, когда мальчик делал глубокий вздох, застал не только он один, но и отец мальчика. Увидев эту картину, он просто рухнул на колени, да так и пополз к кровати. Его переполняли чувства, а как только он достиг кровати, просто рухнул на нее, при этом очень осторожно обнимая ноги сына.
— Прости меня, сынок, — еле слышно прошелестело по комнате, а мужчина, уткнувшись в одеяло лицом, беззвучно плакал.
Смерть, что должна была посетить этот дом, временно обошла его стороной. И родители мальчика, что безмятежно спал, не обращая внимание на царившие вокруг него эмоции, возносили хвалу богам. Единственное, что было не так во всей этой истории, так это взгляд, что запомнила его мать, он был далеко не детским. Но она просто не обратила на это внимание, как и на то, что один глаз её сына стремительно начал менять цвет. И если раньше у мальчика были глаза цвета молодого пламени, то теперь его правый глаз был цвета молодой листвы. Но это было настолько незначительно на фоне того, что её сын смог выкарабкаться, что она просто отмахнулась от этих изменений.
Ещё полчаса родители мальчика молча радовались произошедшим изменениям, прежде чем покинули его комнату. Перед тем как оставить его одного, мать, закрывая дверь, внимательно посмотрела на лежащего на кровати сына. Ей почудилось, что возле кровати витало нечто белесое, но стоило ей моргнуть, как наваждение исчезло, но при этом её душу накрыла такая тоска, что она непроизвольно всплакнула. Ей показалось, что в данный момент её покинул кто-то очень важный для нее, но сильная и надежная рука мужа, что легла ей на плечи, тут же отогнала грусть и печаль, и они, тихо обнявшись, отправились вниз.
Пробуждение моё было мучительным. Настолько паршиво я не ощущал себя даже в больнице, куда попал после артобстрела. Меня тогда знатно поломало, по сути, в моём теле не осталось ни одной целой кости, но даже тогда я чувствовал себя лучше, чем сейчас. Что же со мной такого приключилось, что мне так хреново.
Хотя чего там гадать, последнее, что я помню, это скрип тормозов и сильный удар. Вот моё старое тело и бунтует по поводу такого к себе обращения. Только вот мне не даёт покоя обеспокоенное лицо женщины, что я увидел, когда пришел в себя. Ну не похожа она была на медсестру, да и выглядела она несколько крупнее, чем я привык, да ещё этот странный её наряд.
А дальше у меня включились мозги. Как никак я почти семьдесят лет проработал в конторе, и хоть к разведке я имею опосредствованное отношение, но думать, а также проводить анализ я от этого хуже не стал. Сразу по-своему состоянию, от удара машины, я чувствовал бы себя несколько по-иному, есть опыт, да и должен был быть закован в гипс. Тут же моё тело ничего не сковывало, да и ощущалось не так как я к этому привык. Тут так сразу и не объяснить, своё собственное старое тело я знаю хорошо. Ещё бы, я прожил в нем почти сто десять лет, успел изучить от я до а.
Дальше, место, а точнее кровать, на которой я лежал, не походила на больничную койку, от слова совсем. В свое время я довольно часто там бывал, и хоть последний раз был почти шестьдесят лет назад, но не думаю, что за это время что-то особо изменилось в этом вопросе. Так что я успел прочувствовать весь предоставляемый больничными койками «комфорт». Тут было нечто другое. Кровать была одновременно и жестче, и мягче. Такое ощущение, что я лежал на деревянной лавке, или топчане, поверх которого водрузили мягчайшую перину из гусиного пуха.
Воздух. Очень важный аргумент в пользу того, что я нахожусь не в больнице. Воздух в больнице стерилен, пахнет хлоркой и медикаментами. Здесь же воздух был настолько спертый, да ещё этот гнусный запах горелого жира, от чего дышать было очень сложно. Определенно, я не в больнице, но где именно, я понять никак не мог. Что точно, так это не у себя дома.
Чтобы сделать окончательный вывод, было достаточно осмотреться, но с этим были пока большие трудности. Тело, не знаю, как это сказать, в общем тело, которое я ощущаю, было настолько истощено, что у него не было сил даже открыть веки. Шевелить глазами под веками и то было тяжело, так что осмотр откладывается.
