Мох был не розовым.
То есть, и розовым тоже. А еще алым, темно-красным, пурпурным и почти черным. Он отчаянно впитывал разреженный солнечный свет, спеша урвать свое. И разрастался быстро.
Для мха.
Можно будет снять несколько веточек к превеликой радости мастера Ильева, только сперва отписаться, пусть пришлет кого. Почте Анна не слишком доверяла.
— А вот там северная береза…
Крохотное дерево расстелило полог ветвей по земле. Частью присыпанные снегом, они казались темными змеями под белым покрывалом.
— И ветреник… осторожно, колется.
Но Арвис уже подхватил белый шар, будто созданный из колючих игл льда, на ладонь. Поднес к губам. Дохнул и рассмеялся.
Он соступил с дорожки, чтобы коснуться мха, и тот отозвался на силу, выкинув сразу с полдюжины мясистых молодых отростков. Совсем крошечные, прозрачные, к вечеру они обретут окрас и плотность.
— Спасибо, — Анна все же накинула шубку. — У меня в целом получается ладить, но иногда нужна темная сила.
Арвис кивнул.
Он шел, сам прокладывая тропу между холмами спящей вертеннии, которую еще предстояло разбудить, постепенно уменьшая плотность фильтра солнечного света и длину светового дня. Остановился, чтобы разглядеть ледяной дуб, не являвшийся ни дубом, ни ледяным. Анна сомневалась, можно ли вовсе его к растениям отнести. Мальчишка с легкостью скользнул под веткой-щупальцем, чтобы погладить темный ствол.
— Осторожно, ядовит! — предупредила Анна.
На стволе появились полупрозрачные капли сока.
…почти все здешние растения питались не только солнечным светом, может, оттого, что солнца на Севере, если верить книгам, было мало.
Ледяные лилии только-только распустились.
— Вообще я просила привезти мох, — Анна говорила, не сомневаясь, что ее слушают. — Мне и привезли. Целый мешок. Правда, живых осталось всего несколько побегов, поскольку везли его, скажем так, не слишком бережно.
…в тот раз Анна впервые позволила себе повысить голос.
Мешков было семь.
Их везли в трюме, и часть пропахла навозом, пропиталась им, и содержимое превратилось в гниющую жижу. Еще несколько просто-напросто высохли, поскольку их не удосужились полить.
— Но в нем обнаружились несколько камней. Сперва я приняла луковицы за камни.
…только искра жизни, теплившаяся в них, заставила взглянуть на эти синеватые камни куда более пристально.
— Потом… вот что вышло.
…они отняли немало сил, поскольку сами были едва-едва живы. И первые чахлые ростки заставили Анну усомниться, что из них выйдет хоть что-то.
Вышло.
Всего-то пять лет до первого цветения, а потом еще несколько, чтобы цветение стало обычным. Тонкие стебли, прозрачные настолько, что казалось, будто бы их вовсе нет. И огромные белоснежные цветы парят в воздухе. Их листья, покрытые мелкими волосками, казались припорошенными снегом, и мальчишка осторожно трогал их, заставляя цветы покачиваться.
Едва слышный звон разносился по оранжерее.
И над пыльниками поднималось сизоватое облако пыльцы. Впрочем, у Анны до сих пор не вышло добиться, чтобы завязались семена.
— Красивые, правда?
Сейчас у нее было с две дюжины луковиц, и если все пойдет нормально, количество их удвоится. Тогда часть и вправду можно будет передать в Императорские сады, о чем ее давно просят и весьма настоятельно.
Арвис кивнул.
И наклонившись над самым цветком — пыльца тотчас прилипла к коже, — сделал вдох. А потом чихнул, оглушительно, звонко, и сам испугавшись, отпрянул, едва не рухнув на спину.
У Анны с трудом получилось не рассмеяться.
И закусив губу, она отвернулась, сделала вид, будто разглядывает плотную кору ядовитого снежного плюща… а вот его стоит подрезать. Если воспользоваться накопителями и создать плотное поле, возможно, что-то и укоренится.
…мастер Ульц давно интересовался, можно ли приобрести…
…многие интересовались.
И быть может, не так уж неправ был Никанор, установив на оранжерею защиту.
…а волосы мальчишки посветлели. И что-то подсказывало, что к лилиям он вернется.
…завтрак принесла Адель. И менее всего она походила на кухарку.
Клетчатое платье с пышной юбкой, из-под которой выглядывал ворох других, отороченных кружевом. Алая шляпка.
Алые перчатки.
И корзинка в руках.
— Добрый день, — она потупилась, играя скромность. — Тетушка просила передать, что немного задержится, но она передала вам завтрак.
— Мне?
Корзинка была слишком мала, чтобы там хватило еды на всех.
— Вам… то есть, тетушка… она будет… простите, — под взглядом Глеба девушка смутилась. — Простите, пожалуйста… я… не умею врать.
— Научитесь, — успокоил ее Глеб.
— Мне просто… захотелось вас увидеть, а тетушка сказала, что у вас здесь совсем пусто… и я могла бы помочь…
В ворота врезалось проклятье, которое, впрочем, тотчас рассыпалось и было поглощено защитой. А ведь уровень второй-третий. И кто там такой талантливый? Впрочем, гадать нечего, пока структурировать магию способен лишь один титулованный засранец, уверенный в собственном превосходстве над другими. В том числе и над Глебом.
— Ой, — сказала Адель.
А на дороге показался старенький экипаж.
— Вам лучше уйти, — сейчас Глебу хотелось не столько завтракать, сколько отыскать поганца и выдрать его, наконец. И плевать, что розги ныне не считаются допустимым инструментом воздействия на юные умы.
У него в школе свои правила.
— Вы… вы сердитесь?
Адель часто заморгала, и выражение лица у нее сделалось таким обиженным-преобиженным.
— Тетя ваша где?
— Так… будет… только позже… у нее на кухне… беда приключилась, — Адель закусила губу. Надо полагать, беда приключилась не без ее помощи. — Но я могу готовить не хуже…
— Хорошо, — Глеб отступил. — Тогда идите и готовьте. Кухня там.
Кажется, теперь она и вправду обиделась.
Все-таки с женщинами было сложно. Даже сложнее, чем с детьми. Впрочем, Глеб искренне сомневался, можно ли считать эти мелкие отродья тьмы детьми.
— Надеюсь, вы поторопитесь, — не удержался он, поскольку на кухню Адель не торопилась, но стояла, разглядывала его сквозь ресницы, явно раздумывая, стоит ли связываться. — Мои подопечные хотят есть.
Определенно обиделась.
И корзинку подхватила.
Ну да плевать, лишь бы и вправду управилась быстро, а то скоро и Земляной очнется, а он, лишенный завтрака, становился совершенно невыносим.
Богдан Калевой обнаружился у старого сарая. Некогда надежный, тот давно уже покосился, южная стена просела, утянув с собой кусок крыши, дранка на которой расползлась, обнажив потемневшие ребра балясин. В сарае осталась солома, а в ней — мыши, что было в какой-то мере даже на руку, поскольку големы Земляного питались не одною лишь сырою силой.
Богдан, пыхтя от натуги, пытался наполнить силой малую печать.
А с крыши за ним внимательно, как почудилось с издевательскою улыбочкой, наблюдал Арвис. Он забрался высоко, умудрившись удержаться на хлипких досочках, и теперь вытянулся, что твой кошак.
Штаны опять потерял.
Почему-то именно эта деталь одежды раздражала мальчишку. Он готов был носить рубашки, а пиджак с эмблемой несуществующей пока школы и вовсе вызывал в нем молчаливый восторг. Он терпел гольфы и панталоны, а вот брюки сдирал.
…в соломе закопал их, что ли?
Глеб остановился в десятке шагов. И тень потянул, хотя и без того Калевой был слишком увлечен процессом, чтобы обращать внимание на происходящее вокруг. Следовало признать, что пентаграмма была вычерчена не идеально, но вполне допустима. А с учетом, что создал ее паренек, который только начал постигать основы, стоило бы его похвалить.
Потом, когда задница заживет.
— Скоро ты получишь, тварь, — Калевой потер руки и отвлекся. Сила уже наполнила внешний контур, и легкая дестабилизация не разрушила формирующееся проклятье.
— Тварь, — согласился Арвис.
Он как-то изменился, но в чем именно, Глеб не знал. Волосы, что ли, побелели?
— Именно, тварь. И место твое среди других тварей. Я тебя предупреждал…
Сила завихрила, стало быть, не так уж хороша была пентаграмма, и мальчишка замолчал. Лицо его побледнело, а на лбу выступила испарина.
Держит.
А ведь больно.
Ему приходится справляться и с собственной тьмой, которую пока не сдерживают печати, и с той, что пробудил его призыв. Глеб ощутил колебания, которые грозили перерасти в стихийный выплеск. Что ж, стоило вмешаться. Он дотянулся до силы, вобрал ее и ту, которая еще оставалось в хрупком сосуде тела. И лишь затем отпустил мальчишку, позволив рухнуть на колени.
— Тва-а-арь, — захихикал Арвис, поднимаясь выше.
Подумалось, что если сверзнется и шею сломает, то проблема решится сама собой.
— Я… я… — Калевой всхлипнул.
— Ты бестолочь, — Глеб взял Богдана за шиворот и рывком поднял на ноги. Благо, Калевой был аристокрастично слаб и хрупок.
Молока и вправду следовало заказать.
Пусть пьют.
Земляной что-то там такое говорил про пользу и кости, которые именно у некромантов без должного ухода формируются излишне тонкими.
И рыбий жир еще нужен.
Банка.
Глеб его самолично раздавать станет. А пользовать этих бестолочей разрешит исключительно касторкой. Вон, папенька, не к ночи будет помянут, и в почти нормальном состоянии только ее признавал. Глеб не знал, есть ли в касторке польза с медицинской точки зрения, но на педагогическом поприще открывались определенные перспективы.
— Он первый начал! — Калевой слабо дергался, но куртка была пошита из хорошей прочной ткани, а держал Глеб крепко. — Он… он… печенье ел!
Арвис показал язык.
— И приказ нарушил. Вы запретили ходить туда! — Богдан указал в сторону соседского дома, крыша которого поблескивала на солнце. — А он пошел! И печенье ел!
— Ел, — подтвердил Арвис.
Глеб вздохнул.
И вот что с ними делать? Перед соседкой извиниться надо, это само собой, а заодно узнать, какие еще редкие растения погибли от стихийного выброса силы.
— Сука хорошая, — сказал Арвис с немалым удовлетворением. — Дать. Есть.
Глеб разжал руку.
То есть, с соседкой он успел познакомиться, а стало быть, обозвал ее… в своем стиле. И теперь предстояло не просто извиниться, но как-то успокоить оскорбленную до глубины души женщину, объяснив ей, что Арвис вовсе не имел в виду собачью мать как таковую, но его словарный запас оставляет желать лучшего.
— С тобой поговорим позже.
Арвис вздохнул.
Глеба, как ни странно, он не боялся. Предыдущего хозяина боялся. А вот Глеба — ничуть. Слушать слушал. Иногда внимал. Укусить уже не пытался, а главное, в драках перестал пускать в ход когти. Но… может, стоило бы цепь с собой прихватить?
