Хотелось бы в заключение выразить надежду, что настоящее издание будет способствовать дальнейшему знакомству русского читателя с литературой средневекового Прованса, шире – с куртуазной культурой европейского средневековья.

I
ГРАФ ПУАТЕВИНСКИЙ

Граф Пуатевинский был одним из куртуазнейших на свете мужей[2] и превеликим обманщиком женщин. Как доблестный рыцарь владел он оружием и отличался щедростью[3] и великим искусством в пении и трубадурском художестве[4]. И немало постранствовал он по белу свету, повсюду кружа головы дамам. И был у него сын, каковой в жены взял герцогиню Нормандскую[5], родившую ему дочь, которая стала женой Генриха, короля английского, матерью Короля-юноши, эн Ричарда и графа Джоффруа Бретанского[6].

Нежен новый сезон: кругом[7]
Зеленеет лес, на своем
Языке слагает стихи
Всяк певец в листве, как ни мал;
Все проводят в веселье дни,
Человек же – всех больше шал.

Но оттуда, куда влеком,
Нет посланца с тайным письмом –
Ни взыграй душой, ни усни;
Та ль она, какую желал,
Не узнав, останусь в тени;
Прав ли я, пусть решит финал.

Беспокойной нашей любви
Ветвь боярышника сродни;
Нет листочка, чтоб не дрожал
Под холодным ночным дождем,
Но рассвет разольется ал –
И вся зелень вспыхнет огнем.

Так, однажды, в лучах зари
Мы закончить войну смогли,
И великий дар меня ждал:
Дав кольцо, пустила в свой дом;
Жизнь продли мне Бог, я б держал
Руки лишь под ее плащом.

Мы с Соседом Милым близки[8]
А что разные языки –
Ничего: я такой избрал,
Что на нем речь льется ручьем;
О любви пусть кричит бахвал,
Мы ж разрежем кусок ножом[9]

* * *

Сложу стихи я ни о чем[10],
Ни о себе, ни о другом,
Ни об учтивом, ни о том,
На что все падки:
Я их начну сквозь сон, верхом,
Взяв ритм лошадки.

Не знаю, под какой звездой
Рожден: ни добрый я, ни злой,
Ни всех любимец, ни изгой,
Но все в зачатке;
Я феей одарен ночной
В глухом распадке.

Не знаю, бодрствовал иль спал
Сейчас я, – кто бы мне сказал?
А что припадочным не стал,
Так все припадки
Смешней – свидетель Марциал[11]! –
С мышонком схватки.

Я болен, чую смертный хлад,
Чем болен, мне не говорят.
Врача ищу я наугад,
Все их ухватки –
Вздор, коль меня не защитят
От лихорадки.

С подругой крепок наш союз,
Хоть я ее не видел, плюс
У нас с ней, в общем, разный вкус:
Я не в упадке:
Бегут нормандец и француз[12]
Во все лопатки.

Ее не видел я в глаза
И хоть не против, но не за,
Пусть я не смыслю ни аза,
Но все в порядке
У той лишь, чья нежна краса
И речи сладки.

Стихи готовы – спрохвала
Другому сдам свои дела:
В Анжу пусть мчится как стрела
Он без оглядки,
Но прежде вынет из чехла
Ключ от разгадки.

* * *

Про то стихи сейчас сложу[13],
Про то спою, о чем тужу;
Любви я больше не служу –
Знай, Пуату и Лимузен.

В изгнанье отправляюсь я,
Тревог и страха не тая:
Война идет в мои края,
Лишенья сына ждут и плен.

Горька разлука с домом мне,
Мое именье Пуатье
Отдам Фольконовой семье[14],
Мой милый сын-его кузен.

Но, знаю, будет побежден
Гасконцем иль Анжуйцем он,
Коль не поможет ни Фолькон,
Ни тот, кто выделил мне лен[15].

Быть должен смел он и суров.
Когда покину я свой кров,
Но слаб он, юн и не готов
Жить средь насилья и измен.

Гнев на меня, мой друг, отринь!
И ты, Христос, прости! Аминь.
Смешав романский и латынь
В моленье не встаю с колен.

Я Радость знал, любил я Бой,
Но – с ними разлучен судьбой –
Взыскуя мира, пред Тобой,
Как грешник, я стою согбен.

Я весельчак был и не трус.
Но, с Богом заключив союз,
Хочу тяжелый сбросить груз
В преддверье близких перемен.

Все оставляю, что любил:
Всю гордость рыцарства, весь пыл…
Да буду Господу я мил,
Все остальное – только тлен.

Но вспомните, когда умру.
Друзья, на траурном пиру
То, как я весел был в миру –
Вдали, вблизи, средь этих стен.

Скитальца плащ с собой беру
Собольей мантии взамен[16].

II
СЕРКАМОН

Серкамон жонглер[18] был родом из Гаскони, и слагал он песни[19] и пастурели[20] на старинный лад[21]. И обошел он весь белый снег, куда только мог дойти, и за то прозвали его "Серкамон"[22].

III
МАРКАБРЮН

1. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Маркабрюн, родом из Гаскони[24], был сын некоей бедной женщины по имени Маркабрюна, как он сам говорит в своей песне:

Маркабрюн отцом был зачат[25]
Под звездой, чья воля значит,
Что любовь, любя, дурачит:
– Разумей! –
От себя он женщин прячет
И любовных чужд затей.

Был он одним из первых трубадуров[26], о коих сохранилась память. Песни слагал он не Бог весть какие[27] и сирвенты неважные[28], злословя женщин и любовь[29].

2. ВАРИАНТ

Маркабрюн был подкидыш, найденный у ворот некоего богатого господина, так что никогда и не узнали, кто он и откуда взялся. И эн Альдрик де Виллар[31] воспитал его, а затем он так долго находился при трубадуре по имени Серкамон[32], что и сам взялся за трубадурское художество. До того прозывали его "Пустожором"[33], а с этого времени дали ему имя Маркабрюн. Кансону[34] же никто еще тогда не именовал кансоною, а все, что пелось, называлось песнью.

Пошла о нем великая по свету молва, и все его слушали, боясь его языка[35], ибо настолько был он злоречив, что владельцы одного замка в Гиенне, о коих он наговорил много худого, в конце концов предали его смерти[36].

Как-то раз на той неделе[37]
Брел я пастбищем без цели,
И глаза мои узрели
Вдруг пастушку, дочь мужлана:
На ногах чулки белели,
Шарф и вязанка на теле,
Плащ и шуба из барана.

Я приблизился. "Ужели,
Дева, – с губ слова слетели, –
Вас морозы одолели?"
"Нет, – сказала дочь мужлана, –
Бог с кормилицей хотели,
Чтобы я от злой метели
Становилась лишь румяна".

"Дева, – я сказал, – отрада
Вы для рыцарского взгляда,
Как и крепкая ограда
Я для дочери мужлана;
Вы одна пасете стадо
Средь долин, терпя от града,
Ливня, ветра и бурана".

"Дон, – в ответ она, – измлада
Знаю я, чего мне надо;
Чары ваших слов – привада, –
Мне сказала дочь мужлана, –
Для таких, кто ценность клада
Видит в блеске лишь; услада
Их – вдыхать пары дурмана"

"Дева, вы милы, пригожи,
С дочерью сеньора схожи
Речью – иль к себе на ложе
Мать пустила не мужлана;
Но, увы, я девы строже
Вас не видел: как, о Боже,
Выбраться мне из капкана?"

"Дон, родня моя – ни кожи,
Если всмотритесь, ни рожи,
Их удел – кирка да вожжи, –
Мне сказала дочь мужлана, –
Но творить одно и то же
Каждый божий день – негоже
И для рыцарского сана"

"Дева, в вас видна порода,
Одарила вас природа,
Словно знатного вы рода,
А совсем не дочь мужлана;
Но присуща ль вам свобода?
Не хотите ль, будь вы подо
Мной, заняться делом рьяно?"

"Ваши речи полны меда,
Но, сеньор, такого рода
Куртуазность – ныне мода, –
Мне сказала дочь мужлана, –
Прячет ваш подход невзгоду,
Так что: ходу, дурень, ходу!
Иль вам кажется, что рано?"

"Дева, этот тон суровый,
Этот ваш ответ бредовый
Не пристал ничуть здоровой
Духом дочери мужлана;
Вежество пускай основой
Станет нам для дружбы новой
Без взаимного обмана"

"Дон, лишь вовсе безголовый
Соблазняет нас обновой –
Мил сеньор, служить готовый, –
Мне сказала дочь мужлана. –
Но за этот дар грошовый
Шлюхой числиться дешевой?!
Нет, наград не стоит рана!"

"Дева, связан мир рутиной –
Со своею половиной
Ищет встречи всяк: мужчиной
Я рожден, вы – дочь мужлана;
Мне теперь не луговиной,
Но влекущею пучиной
Эта кажется поляна"

"Дон, но следствие с причиной
Связано, дурь – с дурачиной,
Вежество – с учтивой миной,
И с мужланом – дочь мужлана;
Золотою серединой
Курс держать, борясь с судьбиной, –
Вот суть жизненного плана".

"Дева с благостной личиной,
Знать, за логикой змеиной
Вы не лезли в глубь кармана".
"Дон, тревожен крик совиный;
Тот – ждет манны[38]; пред картиной[39]
Этот – в позе истукана".

* * *

Начинаю без опаски[40]
И, как водится, с завязки
Ладные на вид побаски:
– Разумей! –
Кто живет не по указке
Доблести – по мне, злодей.

Юность[41] никнет, чахнет, тает,
А Любовь налог взимает
С тех, кто в плен к ней попадает
– Разумей! –
Свой оброк издольщик знает,
И ослушаться не смей.

Искоркой Любовь сначала
Тлеет в саже, от запала
Сушь займется сеновала:
– Разумей! –
И когда всего обстало
Пламя, гибнет ротозей.

Знаю я Любви повадки:
Здесь – радушье, там – загадки,
Здесь – лобзанья, там – припадки:
– Разумей! –
А начни играть с ней в прятки,
Станет линии прямей.

Прямо шла ее дорожка,
Ныне скривлена немножко,
Ну, а там заглохнет стежка:
– Разумей! –
Острым язычком, как кошка,
Лижет, чтоб куснуть верней.

Вынув мед из воска, может
Позабыть, чьи соты гложет;
Грушу чистит – не предложит:
– Разумей! –
Но, как лира, слух тревожит
Тем, кто хвост прищемит ей.

Заедино с чертом брешет
Тот, кто Лже-Амора тешит,
Кнут один бока им стешет:
– Разумей! –
Он – как тот, кто шкуру чешет,
Плоть сдирая до костей.

Род Любви куда как скромен,
Список жертв ее огромен,
Обольститель вероломен:
– Разумей! –
Сам мудрец рассудком темен
Выйдет из ее сетей.

Плюс – Любовь, сродни кобыле,
Хочет, чтоб за ней следили
И накручивали мили:
– Разумей! –
Тощ иль жирен, слаб иль в силе –
Все равно: скачи быстрей!

Мною взгляд ее испытан,
Вовсе слеп или косит он;
Ядом мед речей пропитан:
– Разумей! –
Пусть ужал ее засчитан
За пчелиный – жар сильней.

Кто свой путь по жизни свяжет
С женщиной – себя накажет,
То же и Писанье скажет[42]:
– Разумей! –
Бремя бед на тех возляжет,
Кто не чтил прямых путей.

Маркабрюн отцом был зачат
Под звездой, чья воля значит,
Что Любовь, любя, дурачит:
– Разумей! –
Он себя от женщин прячет
И любовных чужд затей.