— Я знаю…
— И еще один совет: сходи в баню, она тут за углом, и помойся, а то от тебя несет, как от помойки!
— Ненормальный! — пробормотал парень, шарахаясь от него. Он несколько раз оглянулся, прежде чем загорелся на переходе растопыренный зеленый человечек и толпа унесла его на другую сторону Невского.
«Может, поступить в милицию? — невесело подумал Николай — Не вышел из меня учитель — получится милиционер?».
И еще он подумал, мол, ладно, плевок на обувь — это пустяк, а вот когда тебе плюют в душу? Разве можно такое спускать всяким подонкам, которых вон как много развелось вокруг?..
У Московского вокзала мужчины и женщины торговали гвоздиками и гладиолусами, обернутыми в сверкающий целлофан. Николай машинально спросил, почем букет.
— Два пятьдесят, — с южным акцентом ответила женщина. — И не букет, а один гвоздик.
— Возьми у меня, дорогой, — гортанно заговорил черноусый мужчина в роскошной коричневой дубленке. — Девушка счастлива будет от такой подарок!
— Два пятьдесят… — пробормотал Николай. — Это же грабеж!
Запах вокзала, мелодичные гудки электричек, вид спешащих с хатулями и сумками на перрон пассажиров вызвал острую тоску по воле, чистому белому полю, лесу… Николай взял в кассе билет до Тосно и направился к электричке. Сунулся было к киоску купить газету в дорогу, но там, кроме нескольких безликих журналов, ничего не было. Ладно, он сядет в полупустой вагон и будет смотреть в мутное окно.
Грязный, обшарпанный город останется позади, а перед ним откроются белые заснеженные поля, будут мелькать зеленые перелески, а сойдет он на тихой станции, где виден высокий лес и пустынная обледенелая дорога. И пойдет он по ней куда глаза глядят…
Уланов лежал на застланной ковром тахте и бездумно смотрел в потолок. Длинные ноги его в шерстяных носках неудобно лежали на низкой деревянной спинке, на широкой груди покоился раскрытый зеленый том сочинений Владимира Соловьева. Он застрял на статье «Оправдание добра. Нравственная философия». Почему-то снова ставший модным дореволюционный философ давался с трудом, хотя некоторые его мысли и находили отклик в душе Николая. «Нравственный смысл жизни первоначально и окончательно определяется самим добром, доступным нам внутренне через нашу совесть и разум»… И дальше: «Разве вы не знаете, — говорит апостол Павел верующим, — что мы будем судить и ангелов? Если же нам подсудно и небесное, то тем более все земное».
Почему же тогда то, что совершил Николай Уланов в классе, обернулось для него злом? Он и сейчас убежден, что поступил правильно и во имя Добра, а не Зла. Если бы он в тот декабрьский день перед самыми каникулами сделал вид, что ничего не заметил, тогда бы и не было никаких неприятностей, но он, Уланов, все равно не простил бы себе этого. Где-то он вычитал, — разумеется, не у В.Соловьева — что добро должно быть с кулаками…
Снова и снова Николай прокручивал в голове происшедшее, пытался найти хотя бы какую-нибудь зацепку, чтобы обвинить себя и не находил…
До Нового, 1989 года оставалось всего три дня. Широкие окна двухэтажной средней школы выходили в заснеженный сквер. Чуть в стороне — спортплощадка. Толстые черные деревья шевелили костлявыми ветвями на ветру, унылые медлительные вороны лениво бродили возле стволов, чего-то выискивая. В восьмом «б», где заканчивался урок истории, было тихо. Николай Витальевич любил свой предмет и старался привить любовь к истории и школьникам, поэтому рассказывал им многое такое, чего не было в учебниках. Рекомендовал им читать некоторые книги В.Пикуля, В.Иванова. Директор даже сделал замечание, мол, не забивайте головы детям лишним материалом, им бы усвоить школьную программу…
Николай Витальевич в тот день рассказывал восьмиклассникам про царствование Екатерины Второй. Сидевший за третьей партой Миша Ляпин небрежно заметил: «Катя-то Вторая была великой блудницей… Имея столько любовников, как она успевала государством управлять?». У Ляпина продолговатая голова с рыжеватыми волосами, широкий приплюснутый нос и небольшие серые глаза. У носа на скулах рдели красные прыщи, возле подбородка — тоже. Рядом с ним за партой сидела в короткой джинсовой юбке и капроновых чулках Надя Силина. Круглолицая, улыбчивая, с вечно розовыми щеками и моргающими глазами. Училась она средне, однако у доски держалась вызывающе уверенно, крутила выпуклым задом, обтянутая свитером грудь у нее была не по годам полной. Нынешняя молодежь созревает рано, особенно девочки. Например, Людмила Барышникова — она сидела за первой партой — на вид совершенно взрослая девушка. Встретив ее на улице, никогда не подумаешь, что эта высокая, с фигурой взрослой женщины девушка — всего-навсего восьмиклассница.
На реплику Ляпина Николай Витальевич никак не реагировал, он знал, что Миша за свою жизнь не прочел и десятка книг. Историей он, как видно, тоже интересовался лишь в определенном смысле. Вызови его к доске, он наверняка начнет перечислять знаменитых деятелей той эпохи, делая акцент не на их заслуги перед Россией, а на любовную связь с императрицей.
До звонка оставалось десять минут. И тут Николай Витальевич заметил, как рука Михаила Ляпина полезла под юбку Нади Силиной. На наглой прыщавой физиономии мальчишки застыла этакая неприятная сладострастная улыбочка. Причем, видел, паршивец, что учитель смотрит на него, видел и продолжал своей лапой тискать толстые ляжки девчонки, которая тоже смотрела на учителя и глупо улыбалась вместо того, чтобы залепить наглецу звонкую пощечину.
Чувствуя, как нарастает гнев, Николай Витальевич спокойно сказал:
— Ляпин, встань и выйди из класса.
— А че я такого сделал? — огрызнулся тот — Сижу себе, помалкиваю и вас слушаю.
И хотя бы руку вытащил, так нет, продолжал держать ее под юбкой.
Силина попыталась рукой убрать его лапу, но тот еще выше задрал ей юбку. А наглая улыбка на его продолговатом невыразительном лице становилась шире. Соседи по ряду уже заметили происходящее и стали похихикивать. Уланов и раньше замечал, что некоторые ребята неловко и грубовато заигрывают со своими соседками по парте, но вот чтобы так нагло и безобразно — с этим он столкнулся впервые!
