Неожиданно удача улыбнулась ему, и анонимный доброжелатель, которым, по мнению Авеля, был Дэвид Макстон, владелец самого дорогого в Чикаго отеля «Стивенс», помог ему вырваться из кабалы банка «Каин и Кэббот».
Авель вспомнил, как вновь встретился с Софьей, с которой познакомился на корабле, привёзшем их в Америку. При знакомстве она заставила его ощутить себя таким неумехой, но это ощущение прошло, когда они встретились в Чикаго. Она уже была самостоятельной девушкой и работала официанткой в отеле «Стивенс». Вскоре они поженились…
Переименованная Авелем группа отелей «Барон» не дала прибыли в 1933 году, но убытки составили всего 23 000 долларов.
Когда Пэйси был осуждён за поджог, Авелю оставалось только дождаться, пока страховая компания выплатит ему причитающуюся страховку, чтобы начать новое строительство. В ожидании этого Авель посетил остальные десять отелей группы, увольняя персонал, замеченный в мошенничестве — вроде того, которым занимался Пэйси. Уволенных он заменял людьми из длинных очередей на биржу труда, которые выстроились по всей Америке.
Софье не нравились длительные отлучки мужа с целью контроля отелей на Юге. Но Авель понимал, что, если он хочет выполнить свои обязательства в рамках договора с анонимным благодетелем, то ему не придётся рассиживаться дома, как бы крепко он ни любил свою дочь. Десять лет было дано ему, чтобы вернуть полученный кредит, и при выполнении этого условия он получал право выкупить в свою собственность все акции группы за опцион в сумме три миллиона долларов. Софья каждый вечер умоляла Авеля сбавить обороты, но ничто не могло остановить его на пути скрупулёзного выполнения взятых обязательств.
— Обед готов, — прокричала Софья во весь голос.
Авель притворился, что не услышал, и продолжал смотреть на спящую дочь.
— Ты слышишь меня? Обед готов.
— Что? Нет, дорогая. Извини. Иду! — Авель с неохотой поднялся и присоединился за обедом к жене.
Крестины девочки были обставлены так, чтобы каждый надолго запомнил это событие, — кроме самой Флорентины, которая проспала всю церемонию. После службы в церкви гости отправились в отдельный зал отеля «Стивенс». На празднование Авель пригласил более ста гостей. Его ближайший друг Джордж, тоже поляк, с которым они приплыли в Соединённые Штаты, стал кумом, а одна из двоюродных сестёр Софьи — кумой.
Гости наслаждались традиционным польским обедом из десяти блюд, включая пирожки и бигос, а Авель сидел во главе стола и от имени дочери принимал подарки. В их число вошли серебряная погремушка, сберегательные облигации США, экземпляр «Гекльберри Финна» и — самый красивый подарок — кольцо с изумрудом от неизвестного благодетеля и кредитора, переданное через управляющего банка «Континентал Траст» Кертиса Фентона. А Авель подарил своей дочери коричневого плюшевого медведя с красными глазами.
— Он немного похож на Франклина Рузвельта, — сказал Джордж, и это имя навсегда закрепилось за медведем.
Авель возненавидел свои отъезды из Чикаго и расставания с Флорентиной даже на несколько дней — в страхе не увидеть её первый шаг и не услышать её первое слово. Он тщательно следил за режимом дня дочери, не позволял говорить в доме по-польски, чтобы в речи Флорентины не было и тени польского акцента и она могла непринуждённо чувствовать себя в обществе. Авель с нетерпением ждал, когда его дочь скажет первое слово, и надеялся, что им будет слово «папа», а Софья боялась, что первым словом будет какое-нибудь польское и все узнают, что она не говорит со своей дочерью по-английски, когда они остаются одни.
— Моя дочь — американка, — объяснял Авель, — и потому она должна говорить по-английски. Поляки слишком часто общаются на собственном языке, лишая своих детей возможности выбраться когда-нибудь из северо-западной части Чикаго, а окружающие высмеивают их как «глупых поляков».
— Кроме их земляков, которые всё ещё хранят верность Речи Посполитой, — сказала в ответ Софья.
— Какой Речи Посполитой? В каком веке ты живёшь, Софья?
— В двадцатом, — произнесла она решительным тоном.
— Но в мире комиксов и кинофильмов, не так ли?
— Вряд ли такое отношение позволительно человеку, который намерен вернуться в Варшаву в качестве первого посла-поляка.
— Я же просил, Софья, никогда не упоминать об этой моей мечте. Никогда!
Софья, английский язык которой неисправимо хромал, ничего на это не ответила, но позднее признавалась своим родственникам, что продолжает говорить по-польски, когда Авеля нет в доме.
К 1935 году Авель уверился в том, что Америка пережила самые тяжёлые времена и Великая депрессия отошла в прошлое. Поэтому он решил, что настало время построить в Чикаго новый отель «Барон» на месте старого «Ричмонда». Он нанял архитектора и стал проводить в Городе Ветров больше времени, чем в дороге, исполнившись решимости построить самый лучший отель на Среднем Западе.
Чикагский «Барон» был готов к маю 1936 года, и открывал его мэр Чикаго, член Демократической партии Эдвард Келли. На церемонии присутствовали также оба сенатора от Иллинойса, отдавшие должное усилиям Авеля.
— Выглядит на миллион долларов, — оценил Гамильтон Льюис, старший сенатор.[1]
— Вы не очень ошиблись, — ответил Авель, наслаждаясь мягкостью толстого ковра под ногами, богатой лепниной на потолке и пастельно-зелёными тонами отделки интерьера. Последним штрихом стала тиснёная тёмно-зелёная буква «Б», украшавшая собой всё — от полотенец в ванных комнатах до флага, развевавшегося над зданием в сорок два этажа.
