На следующее утро я проснулся в изумлении от того, что трезвый. О, выпить-то хотелось, и ужасно, — навсегда утонуть в «Джеймисоне». Поднялся и пытался понять, что еще за хренов шум меня окружает. И тут понял — вода, словно электричка в отдалении. Я вырос в Голуэе, между каналами, в упор к океану, но никогда его не замечал. Старое здание завода и близость усилили шум. Он утешал — как молитва, которая скоро обязательно будет отвечена. Я принял душ, побрился, надел чистую белую рубашку, более-менее новые джинсы, которые не помнил, чтобы покупал, и заварил кофе с дымком. Сел с чашкой за стол. Если бы пошел к окну, пропал бы на часы, глазея на бухту. У вида имелся снотворный, гипнотизирующий эффект, — практически целебный, визуальная терапия.
Вспомнил вчерашний инцидент и впредь решил поумерить гнев, по возможности. Иначе я только и буду что избивать людей. Как заново войти в жизни и вести себя так, будто мне этого правда хочется? Прошлые годы я был недоделанными частным сыщиком, искал людей, разгадки, в основном подпитываясь алкоголем. Раз за разом окунался в ужас, катастрофы, терял всех, кого любил. Список моих мертвецов занял бы всю стену. Потешил себя этой безумной затеей — взять красный фломастер, записать всех. Передернулся и тут же вскочил, отталкивая их.
Включил радио — как раз под новости. Главной был Джордж Бест. И пары месяцев не прошло после пересадки печени, а он снова пил. Операция продлилась тринадцать часов, потребовалось сорок пинт[18] крови. Уже давно началось бурное возмущение из-за того, что алкоголику делают пересадку. «Столько людей заслуживает ее намного больше». Старые споры, всегда взрывные… «Зачем помогать алкашу, если он просто снова будет пить?»
Разные эксперты делились своими взглядами/мнениями, почему он ведет себя так безумно. Весь репортаж излучал недоумение из-за его поступка. Я прокричал:
— Да вы что, охренели? Он алкоголик, нашли, блин, тайну!
Осознал, что опасно впадаю в ярость. В больнице проходили обязательные собрания АА. Меня, хоть я и был без пяти минут паралитиком, туда прикатывали. Вспомнился их наказ: не будьте слишком злым, слишком одиноким, слишком усталым.
Выключил радио, сделал пару глубоких вдохов, потом взял ручку с бумагой и расписал свои финансы. Решил, что хватает на несколько недель, если не есть, отсюда вывод:
Работать.
Потом добавил:
Жить.
Представил себе рекламу в газете, типа:
Пьяница
Возраст — полтинник
Недавно выписался из психбольницы
Ищу оплачиваемую работу
Да, покатит.
Взял предмет 8234 — всепогодную полицейскую шинель, — и направился на выход. У меня не было плана, а это само по себе целая новая страна. Начинало моросить, и я задрал воротник; колено не ныло, так что хромота не бросалась в глаза. И все же я не торопился, перешел канал, вышел на Ки-стрит с дикого конца. «Дикого» в том смысле, что здесь валилась с ног большая часть гуляк. Перед «Джурис» узнал жестянщика, который недавно остепенился. Переехал из трейлера в дом. Нацепил блестящую черную куртку, черные волосы сочились гелем. Эти куртки встречались на каждом шагу — их провезла в страну семья румын. Его лицо было темно-смуглым, морщинистым от стихий и курева. Он пошел рядом со мной, пробормотав ирландское благословение:
— Сочувствую горю.
Тут что угодно на выбор. Смерть матери, трагедия Джеффа и Кэти или мое собственное жалкое существование. Я решил не уточнять, сказал:
— Спасибо, Мик.
Он сунул руки глубоко в карманы, сказал:
— Просто хур[19], скажи?
Этого было маловато для выводов, и я спросил:
— Что именно?
— Опять нас обошли, всего на одно жалкое очко.
Херлинг.
Я даже и не знал, что Голуэй играет, вот ведь выпал из жизни? В лечебнице у спортивного канала аудитория маленькая — в основном там народ по мыльным операм. Сразу видно, что пациентов держат на слабых дозах. Я исполнил ирландский танец, спросил:
— Нормально держишься?
Это ловко охватывает
Семью
Работу
Здоровье.
Он похрипел, как на заказ, вынул правую руку из кармана, коснулся Чудесного медальона[20] на шее, сказал:
— Легкие шалят, курево совсем меня добило.
— Пластыри не пробовал?
Он пожал плечами в ответ на такую глупость:
— Придумали бы пластырь от бухла.
Я подумал, что «Антабьюз» примерно для того и существует, но сказал:
— Тоже мысль.
Он остановился, наморщился, сказал:
— Блин, вот если б был пластырь, скажем, от виски, тогда просто прифигачил — и считай что выпил, и бутылку покупать не надо.
Я улыбнулся, а он сказал:
— На этом можно неплохо заработать.
Мне показалось, когда компании уже нацелились на подростков, предлагая воду с привкусом алкоголя и всяческие разновидности «привлекательной» выпивки, стране уже хватает методов нажраться, но вслух ничего не сказал. В Ирландии молчание считается согласием. Он спросил:
— Слыхал про отца Джойса?
— Да.
— Голову отрезали, бедолаге.
Тут прибавить было нечего, и я ответил дежурное:
— Земля ему пухом.
Мик не удержался:
— Или… стекловатой.
Потом, словно чтобы загладить, добавил:
— Прости меня Господи.
Мы дошли до «Книжного магазина Кенни» с ирландской литературой в витрине. Я не читал много месяцев — может, сейчас смогу.
— А мужик, который задушил старую монашку, помнишь, два года назад? — спросил Мик.
Такое забудешь. Я кивнул, и он продолжил:
— Дали пожизненное. Я видел его вчера по телику — ни капли не раскаивался.
Ирландия изменилась до неузнаваемости. В моей молодости духовенство считалось неприкасаемым. А теперь словно открылся сезон охоты. Я спросил:
— А тот синоптик с TV3… он еще на месте?
Синоптик, добившийся невозможного: у него ирландская погода выглядела вполне прилично.
Мик был в восторге. Я попал в цель; спросил:
— Нравится? Скажи, охренеть одаренный.
Главная ирландская похвала, редкая. Синоптик говорил с фарсовой американской подачей, очеловечивал прогноз. Да, лить будет, но не так уж плохо, не то что в Англии. Да и чем вам погода не угодила? Дождь так и так пойдет, это же Ирландия, он наш по праву рождения, от него трава зеленее, а нам всегда есть на что пожаловаться.
Я спросил, при деньгах ли он, и он заверил, что да, но потом серьезно добавил:
— Это не мое дело, но могила твоей несчастной матушки в шокирующем состоянии.
Мне туда не хотелось, я сказал просто:
— М-м.
Он подбирал слова как можно аккуратнее, но есть темы, которые не обойдешь, как ни старайся. Он продолжил:
— Я знаю, тебе… было… плохо… Но, знаешь, люди-то говорят.
Будто мне не насрать.
— Ценю твою заботу, — ответил я.
Соврал.
Он еще не закончил:
— У меня кузен Томас занимается могилами, золотые руки. Я бы мог поговорить.
Я согласился, потянулся за кошельком. Он отмахнулся, сказал:
— В другой раз сочтемся. Ты всегда был другом нашему брату.
Возможно, моя лучшая эпитафия.
Причина вещей. Нужно иметь понимание более тонкое и судить обо всем сообразно ему, но говорить надо так, как говорит народ.
Через неделю я пошел на собеседование, на работу охранником. Сам знал, как это нелепо звучит: берусь присматривать за зданиями, когда за собой присмотреть не могу. Как любила говаривать моя мать, когда я стал полицейским:
— Он! Полицейский! Да он за мышью на перекрестке не уследит.
Должен признать, этот образ всегда вызывал у меня улыбку, — совсем не то, что она планировала. В Ирландии главный грех, пожалуй, — мыслить не по чину. Как говорится, «берега попутать». Она следила, чтобы я в него не впадал.
Охранное агентство находилось позади церкви святого Августина, рядом с единственным голуэйским секс-шопом. Так и подмывает сказать — держи пороки поближе. Да, был у нас и первый секс-универмаг. Они пришли вслед за большими мальчиками — «Макдональдсом», «Ривер-Айлендом», «Гэпом». Не знаю, о чем это говорит, кроме как о прибыльности, но все они любители легкой наживы.
Пекло так, что раскалывались камни. Европу накрыла аномальная жара, Англия изнемогала от температуры под сорок, Тони Блэр тоже чувствовал запах жареного, по-прежнему обещая «найти оружие массового уничтожения». У нас, в Ирландии, было свое оружие массового уничтожения.
