Не эта ли душевная сила держала его и в те тяжкие годы, когда природа обрушивала на поля засухи и суховеи, дожди и град, густые туманы и заморозки и когда он оказывался один на один перед этими стихийными бедами, губившими на глазах весь урожай, ради которого он не разгибался с весны до осени?
Отчаяться бы впору, а он, переголодав зиму, похоронив истощившихся и обессилевших, снова выходил весной в поле, снова копошился на земле, по-прежнему один на один со всеми невзгодами. И ведь понимал, что в одиночку не прожить, поэтому и ставил свое жилье не на особицу, а одно к другому, деревню образуя, в сельскую общину сколачиваясь. Однако каждый хозяйствовал сам по себе, делал хоть и ту же работу, что и все, но не общую. Где и надо бы сообща,— и там каждый в одиночку надсаживался, чтобы потом сказать: «Много ли, мало ли, а все это мое». И гордость в этом слышалась и похвальба.
Так жил, так работал крестьянин веками. Не покидали его заботы ни зимой, ни летом, ни днем,ни ночью. К скотине всегда был милостивее, чем к себе и детям своим, потому что знал: самим можно и кое - как перебиться с кваса на воду, а конь, если не покорми его, в борозде весной ляжет, корова, не дай ей сенца, без молока всю семью оставит и приплода не принесет — значит, и без мяса быть.
Менялись поколения, вымирали, надорвав силы, одни, на их место заступали другие, но по полю брел за сохой все тот же одинокий, придавленный нуждой и неизбывными думами пахарь: ах, забыть бы нужду-кручину, избавить бы детей своих и жену от сумы, если недород грянет!
Этими думами жил и Семен Мальцев. Жилы из себя тянул, чтобы с хозяйством управиться. В любую работу впрягалась и Васса, по-прежиему статная, хлопотливая женушка его. Однако все чаще стала замечать: что-то неладное с ней, глазами бы все переделала, а руки не осиливали, делались будто ватные — ни силы прежней, ни сноровки. А потом и вовсе слегла.
— Что ж ты, жена? — спрашивал ее Семен. Без укора спрашивал.
В ответ она виновато улыбалась, говорила:
— Вот поднялась бы, да ноги будто не мои и в груди что-то тяжко.
Так и не встала. В августе 1898 года, на тридцать втором году, она умерла тихо, словно уснула. Семен в поле был — на жатве в одиночку маялся. Домовничала Семенова мать, Анастасия Федотовна, но она больше по двору мыкалась, в избу заходила редко.
— Убралась я,— рассказывала потом Анастасия Федотовна,— вхожу в избу, и слышится мне, будто тихо стало, будто в дому ни души...
Тереша тоже немного мог бы рассказать. Лишь то, пожалуй, как мать, лежавшая на лавке, позвала его еле слышно:
— Подойди, сынок.
Он подошел, но мать закрыла васильковые свои глаза и ничего больше не сказала. И Тереша отошел, ребячьими делами занялся: бабушка не велела мамке надоедать.
Был, ходил по земле человек, смеялся, в поле работал, и вдруг нет его. И все в деревне воспринимали это как напоминание: ты не вечен. Каждого тянуло взглянуть на усопшую, отошедшую в небытие, за грань жизни, хоть и лежит еще в доме, но уже и в своей домовине.
Однако пора была — август-зарничник. В поле все от темна до темна, поесть, поспать некогда. В такую пору человек будто глохнет, не думает, не чувствует, не слышит. Очнется, когда работу свалит.
Так что в избе Мальцевых негусто народу было. Если и забегал кто, то поздно вечером. Может быть, поэтому не запомнил это трагическое событие и Терентий. Была мать, потом уснула, куда-то исчезла. Смерть от него не скрывали, в деревне не принято хитрить, избавлять детей от потрясений. Просто малец не понял, что ж такое приключилось с матерью,— как-то незаметно и буднично происходило все случившееся. Да и мал еще был: трех лет не исполнилось.
Но пройдет пять месяцев, отец приведет в дом другую хозяйку, двадцатилетнюю, припадавшую на одну ногу. Убивайся не убивайся, рассудил Семен, а не сладить бедняку с хозяйством без помощницы. Надо жить, со всеми работами управиться в срок. Да и Тереше мамка нужна. И грянула в доме свадьба — зима, все свободны, в эту пору и на поминки охотно идут, а уж на веселое дело хоть всю деревню принимай. Шумную, многоголосую свадьбу эту Терентий запомнит на всю жизнь. И женщину, сердцем добрую и ласковую, примет как родную мать. Анна ответит ему тем же — заботой и лаской.
