Иван Иванович задумчиво покачал головой, подтверждая важность сказанного.
— Здесь, в этих условиях, когда поголовье почти соответствует пределу численности животных, выпас почти искусство… У нас часто говорят о разных делах и профессиях: почти искусство, или даже искусство… Однако о работе наших пастухов так сказать вполне можно. Поясню… У нас сейчас в оленеводстве занято всего сорок четыре человека. Вы только представьте себе — девять тысяч оленей в хозяйстве, которых содержат всего сорок четыре человека. Здесь специалисты всех рангов, начиная от работницы чума, кончая мной. Всего пять бригад. Все бригады укомплектованы людьми, которые знают каждый камень в этой местности. Всего пять бригад, пять маршрутов. По каждому бригадир ведет свое стадо. В основном бригадиры уже по многу лет водят стада по одним и тем же маршрутам — дело знают. Я уже говорил, что для них год делится даже не на недели, а на более мелкие отрезки времени, и все они разные… Теперь возьмите состав наших стад. Направление у нас «плодовое» — рассчитанное на получение большого количества новых животных. Мы поэтому и маточную часть держим большую — больше половины всего поголовья. На транспорт у нас идет очень мало оленей — это личные олени… Государственных мало. В них и необходимости острой для совхоза нет. На откорм также держим немного. Теперь, когда у нас будет племенное хозяйство, на откорм будем оставлять только для себя. Только для того, чтобы самим иметь мяса досыта. Без мяса и пастух работать не может, и вообще для чукчей мясо — основная еда… Остается кроме важенок и нетелей некоторая часть молодых животных, которые идут на ремонт той же «плодовой» части и на продажу, на племя… А эта «плодовая» часть — матки — очень нежные существа. Матки то стельные ходят, то с телятами, которых кормят, то в охоте перед гоном, то еще в каком-либо состоянии… Их пасти — не то что содержать нагульную скотину, скажем кастратов на мясо. Матки капризные, они требуют то того, то другого. Положим, руководитель бригады и старшие пастухи хорошо знают свои угодья и четко все рассчитывают наперед. А погода? Ее не закажешь. Если ты на этом месте в прошлом году при прошлогодней погоде мог так пасти стадо, то в этом году при другой погоде его надо пасти иначе. И надо все время следить, чтобы пастбища не вытравлялись. Перетрава — все равно что собственный дом поджечь… А эпизоотии?
Над нами как рука дьявола висит то одна, то другая опасность — то копытки боишься, то бруцеллёза, то еще какой-то чертовой болячки. День и ночь забота…
Так вот о пастухах. Тут одного знания мало. Они часто интуитивно действуют, направляя стада, предугадывая события. Они и объяснить этого часто не могут, почему решили обходить какой-нибудь хребет справа, а не слева и почему не ошиблись в решении… Это уже искусство…
При этом посмотрите, какие показатели у них. И не один год, а постоянные показатели. Вот, например, яловость. В других местах — истинный бич. Пропустует какая-то часть маток неожиданно — для хозяйства прямой убыток. А у нас — не более четырех процентов. В нашем хозяйстве каждые девяносто шесть важенок из сотни приносят телят. Из каждых ста телят сохраняется девяносто восемь. Из каждых ста взрослых животных также только два пропадает в течение года. Я бы выразился — не остаются в живых. Чтобы пропадали безвестно — редкое явление. Положим, может оленя волк задрать — все равно мясо идет в дело. Могут, наконец, заболеть или искалечиться оленчики — все равно мясо и шкуры не пропадут.
В других местах есть в графе утрат оленей такая: пропали без вести. Есть, да вы не хуже нас знаете, это разные графы — пали от болезней, потравлены хищниками и так далее. Так, «пропадают» без вести тогда, когда пастух не может назвать причину пропажи.
У нас такого не бывает. У нас то положительно, что пастбища компактны — гористое место… Однако все равно — чтобы так пасти оленей, надо быть гроссмейстером в своем деле.
Тут, пожалуй, не помогут никакие землеустроительные экспедиции или курсы по усовершенствованию мастерства.
— Правильно. — вмешался Вантулян. — На курсах что тебе про наши места скажут? Это все наши родители думали: где сколько оленей можно держать, где и когда надо ходить и сколько времени стадо пасти на одном месте… Мы только от них все знаем. Правда, стали оленей теперь лечить — очень хорошо. Совсем хорошо — стали от овода опрыскивать и уколы им делать, чтобы личинки не разводились. Это очень хорошо. За это — спасибо. Все же если бы наши родители плохо здесь оленей содержали, то нам бы такой жизни не видеть…
— Правильно, — подтвердил Анатолий Арсентьевич… — Однако наломался за день, пожалуй, отдыхать надо…
— Иван Иванович, а вы давно здесь живете?
— Всегда… Пойдем лучше в другую комнату поговорим, а то спать мешаем.
Ваня — вездеходчик. Василий Корженков — тракторист и старушка Вевак мирно сопели в своих мешках. Печь прогорела, и угли светились в открытой дверце, излучая ровный бордовый свет. Свеча догорела, закапав подсвечник-бутылку восковыми слезами и покрыв ее сосульками. Свет зажигать не хотелось…
Мы вытащили сигареты.
— Закурите, Иван Иванович?
— Не курю, — мотнул головой старик. — Хорошо, когда тебя слушают. Самому про себя скучно бывает все вспоминать. Одному плохо о старом думать…
— Сейчас вспоминаю — даже трудно поверить, что такое могло быть… У нас кончили колхозы устраивать в 1932 году. Я тогда первый раз женат был. Жену Кутавнаут звали. Давно умерла…
Здесь авторы позволят себе взять короткий тайм-аут и вставить несколько слов о себе. Эту книгу авторы начали писать прямо в Ачайваямской тундре. Практически это делалось так: один пишет, а другой расспрашивает окружающих. Иногда расспрашивал тот, кто и писал, когда авторы работали каждый со своим «информатором» — так этнографы официально называют людей, которые что-либо рассказывают.
Случается и так, что приходится много слушать и ничего сразу не писать. Любой человек говорит сбивчивее и хуже, когда перед ним садится протоколист. В этом случае нужно все запоминать буквально и затем просиживать часами за бумагой, когда рассказчика уже нет. Всех приемов этнографического дознания не перечислить. Работа этнографа напоминает работу следователя, с той разницей, что этнограф всегда работает с друзьями, обладающими законной свободой посвящать или нет чужих в наследие предков. Постигать и описывать любые особенности национальной культуры позволительно только с полного согласия тех, кому она принадлежит.
Авторы этой книги поставили непременным условием повествования строгую документальность. Точное описание действительности должно по замыслу быть не только в самом изложении фактов, но и в форме их изложения. Однако от второго условия мы отказались. Если бы читатель получил стенограмму наших бесед, то он, бесспорно, заскучал бы над кучей бесконечных коротких и длинных вопросов и ответов, реплик, вставных новелл, обсуждений и всего прочего.
