История эта началась летним утром в одном районном русском городке. Из тех, где и «дома пониже и асфальт пожиже», нежели в областном, а тем более столичном городе. Но где живут такие же люди, как и в столице, с той лишь разницей, что видят они столицу намного реже, чем её жители.
По утрам, как и везде, спешат они на работу под бодрую музыку радиозарядки, так странно в это время звучащей, что кажется, будто звуки её идут откуда-то из неведомого мира.
Так же было и в это утро.
Торопливо шли по тротуарам люди, хлопали калитки палисадников, мчались первые, редкие в этот час машины, и первый ранний автобус штурмовался на остановках толпами людей, желающих стать пассажирами. Автобус был хоть и мал и, конечно, не резиновый, но втискивались в него обычно, на удивление, все и он, накренившись на один бок, как человек под непосильной ношей, исправно вёз граждан пассажиров от остановки к остановке. Одна из них как раз напротив железных ворот районной пээмка — передвижной механизированной колонны — треста «Облсельстрой».
Отсюда, с машинного двора колонны, каждое утро начинается путь разнообразной и разноцветной техники на стройки района. Здесь начало и нашей истории. Правда, не на самом дворе, заполненном грузовиками, тракторами, автокранами и прочими машинами, а в небольшом одноэтажном здании конторы, окнами выходящем во двор.
Сегодня ярко светило солнце и у здания конторы все окна были распахнуты, а оттуда на улицу неслись дроби пишущих машинок, треск арифмометров и щелчки костяшек счетов.
По узкому коридору прямо с улицы можно попасть в небольшую комнату — приёмную перед кабинетом начальника, на двери которого прибита табличка: «Начальник передвижной мехколонны тов. Селезнёв С. И. Прием граждан „от“ и „до“».
Но это так, для формы, а на самом деле заходят сюда в любое время рабочего дня, порой даже и не спрашивая у секретарши Зины, сидящей у окна за столом.
И сегодня в кабинет к начальнику прямо с утра то и дело заходили люди. С бумагами и без них, весёлые и грустные.
Вот один из очередных посетителей вышел из кабинета и с озабоченным лицом пошёл к выходу.
— Ну, что подписал? — спросил его другой, сидящий на стуле у самой двери.
— Не… — замотал головой первый и кивнул на дверь. — Он сегодня какой-то не такой. Зайду после обеда.
Очередной посетитель всё же встал и, шумно вздохнув, решительно распахнул двери.
За широким полированным столом со стопками бумаг и телефоном сидел хозяин кабинета Сергей Иванович Селезнёв. Перед ним на столе же работал большой белый вентилятор, обдувая воздухом седоватую голову Селезнёва и озабоченное, усталое лицо. Начальник колонны разговаривал с кем-то по телефону.
— Я тебе не могу сейчас родить бульдозер. Он будет у тебя только после обеда… Потому что все машины у меня в работе… Но я не виноват, что объектов больше, чем у меня машин… Нет, нет… Я тебе ещё раз повторяю: я не рожу тебе бульдозер. Женщине, чтобы родить и то время надо, а ты требуешь немедленно… Милый мой, мне тоже сейчас, может быть, чего-то хочется, да я терплю… Всё, Василий, всё….
Во время разговора Селезнёв, заметив посетителя, жестом подозвал к себе, взял у него и, почти не глядя, подписал бумагу. Посетитель, радостно прижав листок к груди, направился к двери.
— Погоди-ка, Иванов, погоди, — остановил его Селезнёв, закончив телефонный разговор. — Чего это я тебе там подписал-то?
— Так… заявление, Сергей Иваныч.
— Какое заявление?
— На отпуск.
— Как на отпуск? Ну-ка, покажи.
Посетитель подошёл опять к столу, но подписанную бумагу в руки Селезнёву не дал, а показал издали.
— Чего показывать-то, Сергей Иваныч? Вы ведь его сейчас в руках держали.
Селезнев внимательно пробежал глазами написанное и даже немного привстал со стула.
— Нет, нет, нет, Иванов. В отпуск я тебя отпустить не могу.
— Как же так, Сергей Иваныч? Я по графику иду. Заявление вы подписали. Всё законно.
— Работать некому, понимаешь? У меня и так слесарей мало.
— Зачем же вы тогда подписали-то, Сергей Иваныч? А подписали, так зачем же отказываться? Не солидно, Сергей Иваныч.
Слесарь Иванов был, конечно, по-своему прав.
— Ладно, иди, — устало махнул рукой Селезнёв и тяжело опустился на стул. — Всё. Я, видимо, уже готов. Ничего не соображаю.
Он надавил на кнопку звонка и в дверях появилась секретарша.
— Зина, там никого больше нет?
— Никого пока, Сергей Иваныч.
— Зина, я занят, у меня срочное дело, меня нет, я ушёл минут на двадцать.
— Поняла, Сергей Иваныч, — кивнула Зина и, закрыв дверь кабинета, приставила к ней стул.
Через окно в комнату вдруг донёсся громкий женский голос:
— Иди, иди! Я тебе сейчас покажу, на чём свет стоит!
Мужской голос слабо что-то возражал.
Вскоре в дверях приёмной показалась дородная молодая женщина в синей рабочей спецовке. Она тащила за собой упирающегося мужичка небольшого роста.
— У себя Сергей Иваныч? — громко спросила женщина секретаршу.
— Его нет… Он занят.
Зина встала было со своего места и загородила дорогу, хотя знала, что вошедшие — шофёр Клава Смирнова и её муж Николай приходятся начальнику родственниками.
— Я тоже на работе, — всё так же громко сказала Клава.
Она отодвинула ногой стул и, резко распахнув дверь, втолкнула в кабинет мужа, а сама вошла за ним.
Приход посетителей застал Сергея Иваныча у шкафа. Он стоял с бутылкой кефира в руке.
— Вот, — развёл руками Сергей Иваныч, как бы извиняясь, — не завтракал ещё… Ну, так в чём дело, Клава? Что опять шумишь?
— Вот, полюбуйся, Сергей Иваныч, на этого охламона, — голос Клавдии сделался плачущим. — Сил моих больше нету, дядя Серёжа.
— А что случилось? — снова спросил Селезнёв, хотя уже догадался, что привело сюда его родную племянницу.
— Смотри — опять с похмелья. Опять домой вчера на бровях пришёл. Надоело всё, — заплакала Клавдия.
Уже не первый раз жалуется она ему на своего Николая, в общем-то неплохого мужика. А давно ли плясал у них на свадьбе…
— Ты что, Николай, меня подводишь? — строго спросил Селезнёв. — Сколько раз с тобой разговаривать об этом?
— А я чо? — попытался возразить Николай, в кабинете начальника ставший, кажется, ещё меньше. — Я вчера как все.
Клавдия всплеснула руками.
— Как все!? Во, нахал, поглядите-ка! Он вчера, дядя Серёжа, пришёл и сперва начал с телевизором спорить, потом стал дикторшу целовать. Меня к холодильнику приревновал и выгонял его из дома. А ночью звал милиционера и просил сводить в туалет. Вот ведь до чего докатился!
— Ясно. Значит, опять выступал?
— А я это так шутил. Что, уж и пошутить нельзя?
— После таких шуток, Коля, обычно врачей вызывают с медбратьями.
— А сегодня какая у них работа, — опять заговорила Клавдия. — Надо с этим кончать, дядя Серёжа.
— Надо, Клава, надо, — согласился Сергей Иваныч. — Сам знаю. Но вчера, ты уж извини, провожали на пенсию Максимова. Ты ведь знаешь?
Сергей Иваныч и сам вчера участвовал в торжественных проводах на пенсию старого слесаря Максимова, с которым вместе слесарил и Николай.
— Провожали на пенсию, а Максимов сегодня опять работает. Так зачем было и огород городить?
— Ну… — развёл руками Селезнев. — Так заведено.
— А мне от этого не легче, — не унималась Клавдия. — Терпеть больше не буду!
Сергей Иваныч согласно закивал головой.
— Ты, конечно, права, Клава. Так что же ты предлагаешь с ним делать? — показал он на Николая. — Ведь я уже не один раз его наказывал. Ты думала об этом?
— Думала.
— Ну, говори.
— Переведи его ко мне.
— Куда?
— Грузчиком на мою машину.
Николай и Сергей Иваныч удивлённо переглянулись и оба уставились на Клаву.
— Да-да, — повторяет она. — Ко мне грузчиком. Только так.
— Ты с кем думала-то? — спросил жену Николай, нервно смеясь.
— А тебя не спрашивают. Тебя здесь нет. Хватит, поиздевался.
— Ну, что ж… — начал было Сергей Иваныч.
— Не дамся!… — перебил его Николай. — Не положено. Нет такого закона.
— Какого ещё закона? — переспросила Клавдия.
— А чтобы муж и жена на одной машине работали. Семейственность получается.
— Такая семейственность делу не помеха, — сказал Сергей Иваныч. — Я согласен.
Но с этим не был согласен Николай.
— Это что же выходит, — не сдавался он. — Дома с ней, на работе с ней, и с работы вместе? За что, Иваныч?
— Ничем не могу помочь, Коля, — развёл руками Селезнев. — Если женщина просит — не могу отказать. А тем более родная племянница, да ещё в таком деле. Сам понимаешь.
— Сейчас ведь не год женщины.
— Так надо, Коля, так надо. Ты сам виноват.
— А у меня отпуск на днях. Я лучше в отпуск… — как за последнюю соломинку-надежду ухватился Колька за новую мысль, пришедшую, как видно, только сейчас, но Клава уже взяла его за руку и повела к двери.
— Спасибо, дядя Серёжа, — поблагодарила она Селезнёва. — Пошли. Всё равно ничего не выревишь. Пойдём работать.
У самого порога Колька задержался и, обернувшись, выдохнул с тоскливой безнадежностью:
— За что, Иваныч? Ведь вчера вместе были.
Сергей Иваныч опять развёл руками: хоть и жалко Кольку, но ничего не поделаешь. Селезнёв опустился на стул и пододвинул вентилятор к самому лицу. В кабинет вошла секретарша.
— Извините, Сергей Иванович, — виноватым голосом заговорила она. — Я им говорила, но Клавдия…
— Ничего, ничего, — махнул рукой Селезнев, — всё правильно, Зина, всё правильно.
Секретарша заметила на столе своего начальника молочную бутылку и удивлённо спросила:
— Вы, вроде, никогда кефир не пили, Сергей Иванович?
— Запьёшь… в такую жару.
— Может быть за квасом сходить.
— Спасибо, Зина, не нужно пока.
Секретарша вышла, но двери кабинета Селезнёва, кажется, не думали сегодня закрываться: на пороге появился небольшого роста пухлый, краснощёкий здоровяк в лёгкой рубашке с короткими рукавами, этакий боровичок. В руках он держал целую пачку разных бумаг. Это был профсоюзный «бог» Александр Никанорович Рожков.
— Можно, Сергей Иваныч? — спросил Рожков от порога.
— Заходи, заходи, Никанорыч… Здорово. — Селезнёв встал и протянул руку. — С чем пожаловал?
Рожков положил перед Селезнёвым бумаги.
— Надо, Сергей Иваныч, списки утрясти.
— Какие списки? Садись.
— На получение мест в детсадах и яслях.
— Не горит? — кивнул Селезнёв на бумаги.
— Да сегодня ещё терпимо.
— Ну, тогда чуть позже.
Рожков внимательно посмотрел на Селезнёва.
— Что, нездоровится? — спросил он.
— Да, брат, тяжеловато. А ты, я вижу, как огурчик.
Рожков засмеялся.
— А я, Иваныч, уже полгода, как завязал с этим делом. Вот…
И Рожков достал из кармана связку ключей с деревянным брелоком в виде конусообразной гладкой палочки, на которой были вырезаны насечки.
— Видишь, — продолжал Рожков. — Каждая насечка — трезвый месяц. Уже шесть отметок сделал. Всегда с собой ношу.
— Помогает?
— Спокойно и хорошо себя чувствую. И тебе советую.
— Ни к чему… Да дело и не в этом. Устал я, Никанорыч, измотался весь. Полтора года в отпуске не был.
— Так чего же ты тянешь? Сейчас в самый раз. Я вот ухожу в отпуск.
— Да разве вот это всё отпустит — показал руками на стол с бумагами и телефоном Селезнёв.
— Работа всегда будет. А у тебя есть заместитель. Главный инженер из отпуска пришёл.
— Так то оно так, — неуверенно проговорил Селезнёв, о чём-то размышляя.
— Тут и думать нечего. Постой. — Рожков вдруг хлопнул себя по лбу. — А почему бы тебе не съездить просто развеяться с нами.
— Куда?
— Завтра из областного центра отправляется туристический поезд. Там и наши едут. И я тоже. Места есть.
— Куда? — опять спросил Селезнёв.
— На Кавказ. Ты бывал на Кавказе?
— Нет.
— А в Крыму?
— Нет.
Рожков даже вскочил со стула.
— Нет?! — удивлённо переспросил он и оживлённо продолжал.
— Как ты мог до сих пор не побывать на юге? Я не понимаю.
— А ты часто там бываешь?
— Каждый год. Если нет путевки, то еду дикарём, — говорил Рожков, ходя по кабинету. — Но — каждый год, понимаешь. Ибо юг — это рай по сравнению с нашей средой. Это другой мир, понимаешь. Да что я говорю. Вот.
Рожков достал из папки яркий туристский проспект и продолжал:
— Вот послушай. Здесь растут вечнозелёные субтропические растения, цветут плодородные равнины, текут стремительные горные реки, белоснежным прибоем шумят живописные берега Чёрного моря. И над всем этим солнце. Много солнца. Океан солнца. Понял? И все это — Грузия. Солнечная Грузия. Чем не рай.
— Рай для глаз и чистилище для кармана, — проговорил Селезнёв.
— Чего-чего? — не понял Рожков.
— Да ничего. Это я так. Просто где-то слышал такие слова.
— Так ведь мы поедем с тобой не дикарями, а в фирменном туристском поезде. Никаких тебе особых забот. Сиди, лежи, читай, гляди в окно. Накормят, как дома, обо всём расскажут, всё покажут. Отдохнёшь на славу.
Селезнёв всё ещё раздумывал.
— Это надолго? — спросил он.
— Нет. Дней десять — двенадцать. Хватит развеяться. Я, Иваныч тебе честно скажу: вот когда туда приезжаю, то обо всём, что здесь есть, забываю начисто. Нет для меня ни работы, ни жены, ничего другого прочего. Ну, поедешь?
— Да в Грузии надо бы мне давно уже побывать.
— Ну, тогда лады.
— Какой хоть маршрут-то? Куда повезут?
Рожков подошёл к большой карте, висящей на стене.
— По всему Кавказу. Тбилиси — конечный пункт железнодорожного маршрута. А там поедем по Грузии на автобусах. Куда повезут — на то не наша воля. Знаю только, что до Тбилиси поедем через Махачкалу, Дербент, Баку. Это всё побережье Каспийского моря. Так что всего насмотришься. Ну, решай! Записываю?
