— Я понял только слово «цельнолитая», — вздохнул рабочий.
— Ладно, проехали. — Наталья смутилась и раздражённо мотнула локтем. — Фигня в том, что попала я сюда именно из-за вас. Точнее, из-за «Слова…».
Она с укоризной посмотрела на них обоих.
— Ну скажите, зачем вы утащили рукопись из древлехранилища? У меня было бы время понять, что Вадик за гусь. И что-нибудь придумать. А так Вадик засёк маячок первым, вырубил вас и поставил меня перед фактом. Я даже не успела вытащить парализатор — он уже саданул по мне лучом. Может быть, я что-нибудь успела бы сделать…
— А если нет? — спросил Мякишев. — Кстати, а зачем «Слово…» нужно вам? И для чего оно нужно Вадику?..
Дверь загремела, и все трое обернулись на звук. В помещение вошёл парень с копной рыжих волос. На нём был такой же тёмный комбинезон, но, в отличие от Натальи, кармашки у него топорщились от вещей. В руках парень держал несколько глиняных мисок.
— Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста, — неприветливо бросил он, ставя миску каждому на колени.
Когда он подошёл к Наталье, она вскинулась на него.
— Серёж, ты что, сдурел? Как я буду есть со связанными руками?
— А вот это не моё дело, — отозвался парень. — Вадик тебе по-хорошему предлагал? Предлагал. Ты заартачилась. Теперь привыкай кушать местную пищу.
Молодая женщина дёрнулась, как от удара током.
— Ты что… серьёзно? Хочешь оставить меня здесь? А ты забыл, как я тебе помогала… учила всему?
Парень отвёл взгляд и быстро ответил:
— Ничего не знаю, ничего не ведаю. Мои пятнадцать процентов. Моё дело — сторона.
Наталья сверкнула глазами.
— Вадик — ладно… Но ты-то что? За какие-то дебильные триста тысяч баксов предашь всё наше дело? Бросишь «Колодезь» и эти путешествия?
— Триста тысяч — это тоже неплохо. — Парень с довольным видом улыбнулся. — Домик на сочинском побережье себе куплю. Катьку туда привезу. Или Машку. Я ещё не решил. С крутой тачкой выбор большой.
— Какая же ты, сволочь, Серёжка… — с чувством протянула Наталья.
Серёжка развёл руками.
— Селяви. Ты нетолерантна, мать, но этот грех тебе простится.
И он вышел. С той стороны опять загремел замок.
Наталья опустила лицо и замолчала. Её плечи мелко вздрагивали. Савелий Игнатьевич понял, что она плачет.
— Ну, ладно… — начал он, но женщина подняла мокрое от слёз лицо, и рабочий осёкся.
— Да? — крикнула Наталья. — Я ещё понимаю — Вадик… Мы же почти два года были вместе. Допустим, надоели друг другу. Но Серёжка, блин… Я же к нему, как к дитю малому относилась… Нянчилась с ним, дура… Задания по матану помогала делать… Баллы в тестах подкручивала… Долбаная идиотка.
В углу деликатно откашлялся Мякишев.
— Зря вы на себя наговариваете. Я так понял, что этот ваш Вадик решил продать кому-то «Слово…»?
— Ага.
— И договорился с Сергеем. А вы, видимо, думали иначе…
— Что значит — думала? У нас группа по спасению редких ценностей… Мы архимедовские чертежи из Сиракуз вытаскивали. Можете поверить? Красивые, между прочим, штуки. Мы для музеев старались… А тут — опять всё это… баксы… тачки… два ствола…
— Прошу прощения, а что это за баксы такие? — спросил Мякишев.
— Вам лучше не знать, — раздражённо мотнула головой Наталья.
— По-моему, похоже на имя египетской богини Баст…
— Ага. И некоторые точно так же им поклоняются. — Она подняла глаза. — Слушайте, его надо остановить. Я не знаю, кому он предложил «Слово…», но теперь рукопись точно никто не увидит.
— Остановить… Легко сказать, — рабочий вздохнул. — Нам бы выбраться для начала.
Его взгляд упал в миску на коленях. Там лежал грязноватый белый ломоть, похожий на кусок сала. Савелий Игнатьевич буркнул:
— Мякишев, вам дали то же самое?
— Ага, Савелий Игнатьевич, — отозвался поручик. — Пища по Эрисману питательная, но, к сожалению, вредная для печени.
— Да ну вас, — в сердцах пробормотал рабочий. — Если бы можно было разрезать эти верёвки…
— Погодите. — Наталья вдруг перестала плакать и подняла голову. — Покажите-ка, что у вас там. Вы можете повернуться на стуле?
— Я — нет, — ответил из угла Мякишев.
— Попробую, — прокряхтел рабочий.
Савелий Игнатьевич приподнялся и, передвигая ногами, кое-как развернул стул боком.
— Слушайте… это же отлично! — сказала Наталья.
— Что значит «отлично»? — не понял рабочий.
— Вас, в отличие от меня, он связал обычной местной верёвкой, а не майларом. Можно попытаться её разрезать.
— Чем разрезать? — спросил Мякишев.
Наталья оглянулась на дверь, а потом чуть слышно прошептала:
— Я спрятала здесь вашу шашку. Но только… тихо!
— Вы? — Поручик вскинулся и громко зашептал в ответ: — Откуда вы знали, что нас запрут на кухне?
— Вадик так всегда делает, — тихо ответила Наталья. — Насмотрелся дешёвых американских фильмов и теперь привязывает всех, кто нас обнаружит, к стульям на кухне.
— И что, много вас, таких? — поинтересовался рабочий. — Которые по прошлому в шапке-невидимке ходят?
— Достаточно.
— Погодите, а что значит «дешёвые американские фильмы»? — не понял поручик. — Это примерно такие картины, какие снимает у нас Дранков[24]?
— Вроде того, — улыбнулась Наталья.
Потом она посерьёзнела и, наклонившись, сказала:
— Слушайте… У нас не так много времени. Вечером откроется окно, и тогда Вадик с Серёжей просто исчезнут. А мы навсегда останемся здесь. Шашка в печи, в топке. Вы… Вас зовут Мякишев, да?.. Вы, по-моему, к ней ближе всего.
— Я попробую достать зубами, — твёрдо сказал поручик.
Он наклонился и вытянул шею, упёршись лбом в белёную печь. Лицо Мякишева покраснело от натуги, послышался звук лязгнувших о металл зубов, и закопчённая железка со звоном полетела на деревянный пол.
Все трое застыли, прислушиваясь к звукам за дверью. Было тихо.
— Хорошо, можете продолжать, — прошептала Наталья.
Путы на стуле Мякишева натянулись, и он медленно, сантиметр за сантиметром, стал вытягивать шашку из печки. Потом, наклонив стул, поручик ловко поймал её на колени.
Поёрзав немного, Мякишев сказал:
— Кажется, у нас непредвиденные трудности. Шашку не вытащить одной рукой. Кто-то должен держать, а кто-то — тянуть.
— Может быть, зажать стулом ножны? — предложила Наталья, но поручик помотал головой.
— Если она упадёт, мы её уже не поднимем с пола. Надо придумать что-то такое, что сработает с первого раза.
Все трое задумались. Потом Савелия Игнатьевича вдруг осенило и он улыбнулся.
— А я ведь, кажется, знаю, что делать.
— Ну же?!
Рабочий вздохнул, собираясь с мыслями.
— Дело было в четырнадцатом году… Спускали мы на воду линкор «Императрица Екатерина»… родную сестрёнку «Марии». Наш сормовский завод туда рулевые муфты ставил. А корабли, когда спускают на воду, ставят на полозья. И знаете что? Я буду не я, если видел где-нибудь ещё такое же количество сала в бочках, какое стояло на причале. Четыреста шестьдесят пудов по двести рублей за пуд. Я потом специально узнавал.
Рабочий оглядел Мякишева и Наталью.
— Перед спуском полозья наса́ливают для лучшего трения… Понимаете вы меня, наконец?!
— Слушайте, вы — гений, — с восхищением произнес Мякишев и, оглядев остальных, быстро предложил: — Начинаем жевать?
— У меня это… в спине ути́н[25], — извиняющимся тоном сообщил рабочий.
— Давайте, — ответила Наталья.
Они наклонились к тарелкам и сосредоточенно задвигали щеками. Потом Наталья, придвинувшись, коснулась шашки.
— Попробуйте, — сказала она.
Мякишев зажал эфес зубами и, морщась, рывком сбросил ножны. Острый клинок, поймав луч света, блеснул в сумраке.
— Давайте, — сказал поручик Савелию Игнатьевичу.
Рабочий, кряхтя, подвинулся к нему и развернулся спиной. Послышался хруст перепиливаемой верёвки.
— Ну, скоро? — морщась, спросил Савелий Игнатьевич.
— Погодите… Ага, вот.
Рабочий почувствовал, что боль в руках неожиданно исчезла. Он вытянул перед собой кисти и стал их энергично разминать. Потом взял саблю у поручика и, примерившись, освободился сам.
Ноги от долгого сидения затекли, и Савелий Игнатьевич, встав, рухнул обратно на стул.
— Теперь ваша очередь, — сказал он Мякишеву.
Поручик, дождавшись, пока верёвка ослабнет, вскочил и бросился к Наталье. Шашка глухо стукнула по стулу.
— Да что же это такое… — пробормотал с досадой Мякишев. — Верёвка твёрже железа.
— Не парьтесь, не получится, — предупредила Наталья. — Надо развязывать.
Через несколько минут она встала и сделала несколько нетвёрдых шагов.
— Ладно. Это сейчас пройдёт. Кажется, тут где-то должен быть люк. Опа… вот он!
Мякишев, поспешив, помог отвалить тяжёлую доску в сторону. В глаза ударил яркий свет, и рабочий прикрыл лицо рукой. Потом он вылез вслед за остальными. Лаз выходил на задворки, и сразу за ним начинался запутанный переулок, петлявший между старыми двухэтажными домами.
Савелий Игнатьевич обошёл глубокую лужу, по которой бегали водомерки.
Поручик огляделся, держа шашку наготове, и повернулся к Наталье.
— Что будем делать дальше? Ваш Вадим наверняка вооружён.
— Ага. И не только парализатором. — Молодая женщина вздохнула и с мольбой посмотрела на поручика. — Вы уж постарайтесь ему сильно не навредить, ладно?
— Я попробую, — честно пообещал Мякишев.
— Погодите… — вмешался Савелий Игнатьевич. — А как быть с мерцающим пятном?
Наталья посмотрела на рабочего:
— Вы про защитное поле?
— Да, наверное… — Рабочий пожал плечами.
— Генератор тяжёлый. Вадик не может таскать его с собой вечно. Для нас главное — найти две вещи. Мой рюкзак, в нём небольшая коробочка вот такого размера — Наталья начертила в воздухе квадрат. — И…
— И «Слово о полку Игореве». Да, я понял, — ответил Мякишев. — Нам нужно штурмовать дом.
— Дверь наверняка охраняет Серёжка. Его нужно отвлечь, — заметила Наталья и уточнила: — Это опасно…
Все переглянулись. Савелий Игнатьевич вздохнул и сделал шаг вперёд.
— Ладно, чего уж там. — Он махнул рукой. — Либо спасёмся, либо вместе пропадём. Вы-то молодые. Если что, выберетесь.
Они, старательно пригибаясь, обошли дом. Поручик, держа в руке саблю, прижался к стене и кивнул.
Савелий Игнатьевич поднялся по ступеням. Сердце в груди оглушительно колотилось. Он вспомнил детей… И жену Дуняшу в переднике, хлопочущую у примуса.
Рабочий постучал кулаком в дверь. Прошло несколько секунд, и дверь отворилась. В проёме появилось лицо Серёжки:
— Вам чего?
— Вы, молодой человек, за кого — за царя или за Учредительное собрание? — наклонив голову, спросил Савелий Игнатьевич.
Глаза у парня расширились. Он уже повернул голову и открыл рот — и тут справа на него метнулась стремительная тень. Серёжка охнул, медленно закрыл глаза и покатился по ступеням. Упав на землю, он остался лежать на месте, раскинув руки. На его виске темнел багровый кровоподтёк.
Мякишев стоял рядом и осматривал тяжёлую рукоять сабли.
— Он… мёртв? — с волнением спросила Наталья.
— Нет. Просто оглушён. Минут пятнадцать пролежит, я думаю.
— Хорошо. Там дальше коридор в форме буквы «Г»… Вы помните мою просьбу? — Наталья подняла глаза.
Поручик молча кивнул. Они втроём, стараясь неслышно ступать по половицам, осторожно вошли в дом, и Мякишев в одиночку двинулся вперёд. Савелий Игнатьевич напряжённо следил за ним из-за угла. Выставив перед собой шашку, поручик легонько толкнул ею дверь перед собой.
Дверь тихо скрипнула. Поручик замер. Вдруг над головой оглушительно свистнуло. Стена напротив двери просто исчезла. На её месте зиял огромный проём.
В проёме, оглядываясь, появился Вадик. В руке у него был странный пистолет с раздутым ребристым стволом. Вадик поводил им из стороны в сторону, а потом сделал шаг.
И тут к его горлу прижалась блестящая сталь.
Мякишев медленно поднялся.
— Спокойно, спокойно… — Он протянул руку. — Пистолет сам отдашь?
Вадик растерялся. Его пальцы на рукояти побелели от напряжения. Поручик сделал движение шашкой, и на горле у Вадика отпечаталась красная линия.
— Отдам, — прохрипел он.
Мякишев забрал у него оружие и, подталкивая вперёд, исчез в комнате. Вслед за ним вошли Савелий Игнатьевич и Наталья.
Вадик сидел на деревянной кровати посредине, заложив стянутые тонким шнуром руки за бритую голову. Рядом стоял Мякишев.
Заметив Наталью, Вадик вздрогнул.
— Ты?..
— Я, — кивнула женщина, пристально глядя на него.
— Слушай, я не думал… — начал Вадик, но Наталья его перебила.
— Заткнись. Предатель.
— Ну и что с ними обоими теперь делать? — спросил Мякишев.
Наталья подняла с пола небольшой рюкзак, положила туда оба пистолета и остановилась рядом, сверля Вадика взглядом.
— Вот так, значит… Надоела и стала не нужна. Ты ведь хотел меня попросту слить? Да? Списать на допустимые потери? Ну вот и оставайся теперь здесь сам. — Наталья выставила перед его носом палец. — Только я, дорогой мой, поступлю лучше, чем ты думал обойтись со мной. Я, когда вернусь, просто честно всё расскажу нашим. А уж они решат, что с вами делать дальше. Может быть, вытащат. Но это буду решать не я и не мы здесь, а все работники «Колодезя».
