Отсюда два главных вывода, которые также стали стереотипами имперского мышления. Первый – нормы международного права, ценности христианской этики не могут распостраняться на "черных", "чучмеков", их можно и нужно уничтожать. Второй – единственное средство отношений с "диким" Востоком – это устрашающая, показательная жесткость и насилие. Основатель политики геноцида горцев Кавказа генерал А.П.Ермолов писал: "Между народами, загрубелыми в невежестве, чуждыми общи понятий, первый закон есть сила. Один только страх оружие может удержать горцев в покорности". По этим стереотипам воспринимали Восток несколько столетий, этой философии господства лежала в основе властвования в Средней Азии и на Дальнем Востоке.
Империя невозможна без предельной военизации метрополии. Армия – вечная любовь империи, она орудие завоеваний, она и образец для общества. На подавляющей военизации была создана Российская империя. Подобно Шведской и Прусской (Германской) империям армия в России воспринималась как модель общества. И эту модель в виде военных губернаторств и переносили на завоеванный Восток.
Важно заметить, что движение на Восток, да и в другие места мира не было обусловлено в России демографическими, экономическими и торговыми интересами. Они, естественно, фигурировали, но оставались либо второстепенны, либо фантомны, нереальны. Инерция имперских завоеваний была сильнее голоса разума и здравых расчетов. Задачи освоения огромных пространств внутренних территории, строительство дорог, экономической инфраструктуры – все это отходило на второй план в сравнении с имперским задачами. Неслучайно одна из первых протяженных железных дорог в России была построена от Красноводска к Ашхабаду. В 19 века, когда процесс завоеваний пошел гигантскими скачками (Средняя Азия), вставал вопрос – а где тот предел мира, который мы должны завоевать? На этот вопрос никто не мог ответить. Инерцию имперского движения мог остановить только сильный соперник. В 19 веке им явилась Британия.
Со времен Петра и до Сталина, наряду с комплексом имперских идей, которые можно условно назвать "Проливы", то есть завоевание Босфора и Дарданеллов, была и другая имперская мечта – завоевание Индии. "ИНДИЙСКИЙ СИНДРОМ", как известно, общий синдром всех завоевателей мира. Индия – самый крупный алмаз в короне любого императора. И последовательно, Петр и его преемники не оставляли идеи захватить Индию. Для этого Петр Великий совершил Персидский поход 1722 г., для этого велась разведка в Средней Азии, была предпринята попытка открыть Северный морской путь и завоевать остров Мадагаскар. Среднеазиатское направление оказалось самым перспективным, коротким путем к Индии. В 19 веке движение на Восток долгое время означало движение в Индию и только столкновение со встречным движением Британии из Индии на север остановило русскую экспансию на Индостан, вытеснив ее на Дальний Восток.
Политика империи в завоеванных землях – особая тема, но ее основные принципы: централизация, бюрократизация и русификация существенным образом повлияли на имперское сознание русских, как тех, кто жил в метрополии, так и тех, в колонии. Особенность Российской империи как континентальной привело к стиранию границ расселения русских и нерусских, подчиненных им, народов. Шедшую впереди волну государственной колонизации нагоняла волна русских переселенцев, осваивавших казавшиеся им "пустыми" земли, которые они отбирали или покупали за гроши у "инородцев". Имперское восприятие самой империи русскими строилось на том, что ИМПЕРИЯ – ЭТО И ЕСТЬ РОССИЯ, А РОССИЯ – ЭТО И ЕСТЬ ИМПЕРИЯ. Населенные другими народами земли назывались "украинами", "окраинами" большой, Великой России, на которых, кроме русских, жили еще "инородцы". Последние воспринимались либо как неизбежное, но временное зло, либо как особенность, экзотика жизни русского человека на окраине. И только Дальний Восток и Северо-Восточная Сибирь в сознании русских воспринималась как заморская провинция, как остров, а собственно Россия – как материк.
То, что Россия – империя, долгое время воспринималось как само собой разумеющееся. Лишь в первой половине 19 века скверная история с уничтожением государственности Польши внесла первые сомнения в русское создание и эти сомнения выражали многие люди: от цесаревича Константина Павловича до Герцена. Но все же певцов империи было больше, среди них Пушкин, Некрасов и другие властители умов. Когда во второй половине 19 века на мировой арене явился национализм как идеология национального существания, русское имперское сознание испытало известные трудности. Как уже говорилось, становление русского самосознания проходило в условиях существования сильного унитарного, деспотического государства, а русское сознание было имперским. С появлением идей национализма и шовинизма имперское сознание русских в значительной степени интегрировало эти идеи. Устойчивые и ранее в имперском сознании образы внешних и внутренних врагов России – "поганых басурман", "спесивых полячишек", "глупых хохлов", "продавших Христа жидов", вообще всех "нехристей", "немцев" естественно вошли в идеологию русского шовинизма, которая заняла видное место в политике со времен Александра III.
В том же направлении действовала и философская мысль России. Плеяда крупнейших русских философов конца 19 – начала 20 вв. обосновала и развила старую православную идею о некой "великой духовной миссии" России, о "вселенской русской душе", "очищении мира" православием. России приписывалась особая роль в мировой истории. Это проникло в литературу, искусство, стало фактом общественного сознания, но было упрощено до понятных толпе формул вроде "Бей жидов, спасай Россию!", стало мощной основой имперского сознания.
Но специфика России все-таки была в том, что она почти изначально – империя. Идеи русского национализма, совпавшие с многими имперскими стереотипами, в своей совокупности, оказались уже идей мирового господства, к которому, как каждая империя, стремилась Россия. Идеи русских националистов могли обосновать превосходство русских над другими народами, но не могли стать доктриной имперского властвования.
Здесь мы касаемся сложной темы национальной самоидентификации русских. Этнический облик русского человека настолько расплывчат, что по тому, как художники изображают русских богатырей древности – голубоглазыми блондинами или черноглазыми брюнетами, можно судить только о политической ориентации самого художника, а не о русском типе. Это неудивительно. Русское дворянство на треть состояло из татарских мурз, на пятую часть – из прибалтийских немцев. Плох был тот русский дворянин, если, говоря о предках, он не мог сказать, что они "выехали из немец" ("варяг", литвы" или хотя бы "знатных мурз"). Иностранное происхождение всегда рассматривалось почетнее туземного. Поэтому, чтобы стать русским дворянином, не нужно было иметь русскую мать, нужно было присягнуть в верности русскому императору, принять православие и немного говорить по-русски, а лучше – по-французки. Короче, элита России, определявшая ее политику, идеологию, культурную жизнь на протяжении столетий, формировалась не как элита национального государства, а как элита многонациональной империи. В последнем русском царе была ничтожная доля русской крови, а его жена была чистой немкой и, тем не менее, они были истинно русскими людьми, как и миллионы других нерусских по крови людей, ибо "русский" – обозначение не национальности, а подданства империи.
