Но въ это время, на ряду съ общимъ оживленіемъ, начали показываться зловѣщіе признаки реакціи. Почти наканунѣ освобожденія крестьянъ Александръ II испугался собственнаго дѣла, и реакціонная партія мало по малу начала пріобрѣтать вліяніе въ Зимнемъ Дворцѣ. Николай Милютинъ — душа крестьянской реформы въ бюрократическихъ сферахъ, — былъ внезапно удаленъ въ отставку за нѣсколько мѣсяцевъ до обнародованія указа объ освобожденіи, и труды либеральныхъ комитетовъ были переданы для новой редакціи, болѣе благопріятной для помѣщиковъ, комитетамъ второго созыва, членами которыхъ были назначены въ большинствѣ рабовладѣльцы стараго закала, такъ называемые «крѣпостники». На прессу снова надѣли намордникъ; свободное обсужденіе «Положенія» было воспрещено; нумеръ за нумеромъ конфисковался. День, газета Ивана Аксакова, который тогда былъ довольно радикаленъ, проповѣдывалъ необходимость созыва Земскаго Собора и даже ничего не имѣлъ противъ отозванія русскихъ войскъ изъ Польши. Сравнительно незначительныя крестьянскія волненія въ Казанской губерніи и большой пожаръ въ Петербургѣ въ маѣ 1862 г. (приписанный полякамъ и революціонерамъ) послужили поводомъ къ усиленію реакціи. Длинный рядъ политическихъ процессовъ, сдѣлавшихся въ скоромъ времени характерной чертой царствованія Александра II, начался ссылкой въ каторжныя работы извѣстнаго поэта и публициста, Михаила Михайлова.
Реакціонная волна, поднявшаяся въ Петербургѣ съ 1861 года, еще не успѣла докатиться до Сибири. Михайлова, на пути его въ Нерчинскіе рудники, чествовалъ обѣдомъ Тобольскій губернаторъ. Герценовскій «Колоколъ» былъ широко распространенъ въ Сибири, а въ Иркутскѣ, куда я попалъ въ сентябрѣ 1862 года, культурные слои общества были еще полны оптимистическихъ надеждъ. «Реформы» были тогда на языкѣ у всѣхъ въ Иркутскѣ, и одной изъ наиболѣе горячо обсуждаемыхъ реформъ была необходимость полной реорганизаціи системы ссылки.
Я былъ назначенъ адъютантомъ къ Забайкальскому губернатору, генералу Болеславу Казиміровичу Кукелю, литвину, вполнѣ симпатизировавшему либеральнымъ идеямъ той эпохи, и, мѣсяцъ спустя, очутился въ большой сибирской деревнѣ Читѣ, которая была возведена Муравьевымъ въ чинъ главнаго города Забайкалья.
Въ Забайкальской области находятся извѣстные Нерчинскіе рудники. Сюда посылаютъ со всѣхъ концовъ Россіи осужденныхъ на каторжныя работы; немудрено поэтому, что вопросъ о ссылкѣ и каторгѣ часто служилъ предметомъ нашихъ разговоровъ. Почти каждый обыватель или чиновникъ былъ знакомъ съ тѣми ужасными условіями, при которыхъ происходило препровожденіе арестантовъ, принуждаемыхъ совершать пѣшкомъ весь путь отъ Перми до Забайкальской области. Всѣмъ было извѣстно ужасное состояніе мѣстъ заключенія, какъ въ самыхъ рудникахъ Нерчинскаго округа, такъ и по всей Россіи. Въ виду этого Министерство Внутреннихъ Дѣлъ, въ связи съ пересмотромъ общеимперскаго уголовнаго положенія и вопроса о ссылкѣ, намѣревалось предпринять цѣлый рядъ радикальныхъ реформъ, касавшихся положенія тюремъ въ Россіи и Сибири.
— «Мы получили циркуляръ изъ Министерства Внутреннихъ Дѣлъ» — говорилъ мнѣ однажды Кукель. — «Насъ просятъ собрать всевозможныя свѣдѣнія о положеніи тюремъ и сообщить наше мнѣніе относительно необходимыхъ реформъ. Вы знаете — какая масса дѣлъ у насъ на рукахъ, за эту работу положительно некому взяться. Каторжными тюрьмами Нерчинскаго округа завѣдываетъ Горное Вѣдомство. Мы дѣлали ему запросы обычнымъ путемъ, но намъ никто ничего не отвѣчаетъ. — Не возьметесь-ли вы за это дѣло?» — Я, конечно, отвѣтилъ, что, въ виду моей молодости и полнаго незнакомства съ предметомъ работы, я не могу взяться за нее. Въ отвѣтъ на это, Кукель очень просто отвѣтилъ:
— «Конечно. Но займитесь этимъ вопросомъ, изучите его! Въ „Журналѣ Министерства Юстиціи“ вы найдете рядъ прекрасныхъ статей о всевозможныхъ тюремныхъ системахъ. Что же касается практической стороны работы, — мы постараемся найти точныя свѣдѣнія о томъ, какъ стоитъ дѣло теперь. Обойдите тюрьмы, осмотрите ихъ. А потомъ, полковникъ Педаменко, г-да Андреевъ и Ядринцевъ, а также нѣкоторые горные чиновники помогутъ вамъ. Мы обсудимъ каждую мелочь сообща съ людьми, практически знакомыми съ предметомъ; но прежде всего, — надо собрать данныя, подготовить матеріалъ для обсужденія».
Такимъ образомъ, я нежданно — негаданно оказался секретаремъ Забайкальскаго комитета по тюремной реформѣ. Нечего и говорить, что я глубоко радовался этому и принялся за работу со всей энергіей юности. Циркуляръ министерства вдохновилъ меня. Онъ былъ написанъ въ высокомъ стилѣ. Само министерство указывало на недостатки русской тюремной системы и выражало полную готовность предпринять въ этой области радикальныя реформы самаго гуманнаго характера. Въ циркулярѣ указывались, между прочимъ, различныя системы наказаній, практикуемыхъ въ Западной Европѣ, но онѣ не удовлетворяли министерство, которое краснорѣчиво предлагало возвратиться «къ основамъ, провозглашеннымъ великою прабабкой и великимъ дѣдомъ нынѣ благополучно царствующаго монарха». Для всякаго русскаго, болѣе или менѣе знакомаго съ исторіей его отечества, эти упоминанія о знаменитомъ «Наказѣ» Екатерины II, написанномъ подъ вліяніемъ энциклопедистовъ и о гуманитарныхъ тенденціяхъ, которыми были проникнуты первые годы царствованія Александра I, уже являлись цѣлой программой. Мой энтузіазмъ лишь удвоился послѣ прочтенія циркуляра.
Но дѣло, увы, вовсе не пошло такъ гладко, какъ я ожидалъ. Горное Вѣдомсгво, въ вѣдѣніи котораго находились каторжане, работавшіе въ Нерчинскихъ заводахъ, очень мало заботилось о «великихъ основахъ», провозглашенныхъ Екатериной II и, вѣроятно, держалось того мнѣнія, что чѣмъ — меньше реформъ — тѣмъ лучше. Многократные запросы губернатора оставались безъ всякаго отвѣта, — можетъ быть, впрочемъ, потому, что Департаментъ находился въ прямомъ подчиненіи не губернатору, а «Кабинету Его Величества» въ Петербургѣ. Долгое время Департаментъ отдѣлывался упорнымъ молчаніемъ и когда, наконецъ, прислалъ кипу «ведомостей», изъ послѣднихъ нельзя было ничего извлечь, нельзя было даже опредѣлить ни величины расходовъ на содержаніе заключенныхъ, ни стоимости ихъ труда.
Къ счастью, въ Читѣ было не мало людей, хорошо знакомыхъ съ состояніемъ каторжныхъ тюремъ, и кое-какія указанія были охотно даны мнѣ нѣкоторыми горными чиновниками. Оказывалось, между прочимъ, что ни одинъ изъ серебряныхъ, а также нѣкоторые изъ золотыхъ рудниковъ, обрабатываемыхъ при помощи каторжнаго труда, не давалъ никакого дохода, и горное начальство считало необходимымъ закрыть большинство этихъ рудниковъ. Произволъ и деспотизмъ начальниковъ тюремъ не имѣлъ предѣловъ, и ходившіе по всему Забайкалью ужасающіе слухи о звѣрствахъ одного изъ нихъ, — нѣкоего Разгильдѣева, — по изслѣдованіямъ оказались вполнѣ вѣрными. Страшныя цынготныя эпидеміи ежегодно уносили арестантовъ сотнями, а изъ Петербурга въ это время слали приказанія, чтобы побольше добывалось золота; въ результатѣ, — голодныхъ людей заставляли работать сверхъ силъ. Свѣдѣнія о тюремныхъ зданіяхъ могли во-истину повергнуть въ отчаяніе: тюрьмы набивались биткомъ арестантами и насквозь прогнили отъ грязи, заведенной цѣлыми поколѣніями заключенныхъ. По словамъ отчетовъ, никакія палліативы не могли помочь, необходимы были коренныя реформы. Я лично посѣтилъ нѣсколько тюремъ и убѣдился въ справедливости отчетовъ. Забайкальское начальство настаивало поэтому, чтобы число арестантовъ, посылаемыхъ въ эту область, было сокращено, указывая на физическую невозможность найти для нихъ не только работу, но даже помѣщеніе.
