Не свободны от этого греха ни Лопе де Вега, ни даже сам Кальдерон. Тирсо в этом случае проявляет поразительный для своего времени художественный такт. Его герои согреты глубоким, теплым чувством, они всюду говорят языком переживаемых ими страстей, достигающим в их устах большой силы и выразительности, но они всегда находятся под строгим художественным контролем автора. И это придает им еще большую социальную значимость.
Вот почему из всех испанских драматургов золотого века Тирсо оказался наиболее современным, наиболее созвучным нашей эпохе, почему именно он стоит сейчас в центре внимания руководителей испанского революционного театра.
Таким образом, в ряду знаменитых испанских драматургов XVI–XVII веков Тирсо как художнику принадлежит выдающееся место. Рядом с мощным, но в значительной мере стихийным дарованием Лопе де Вега, рядом с глубоким, но несколько оторванным от жизни творчеством Кальдерона стоит его продуманный художественный реализм.
Ф. В. Кельин.
Комедия в трех актах и десяти картинах
Перевод В. А. Пяста
Пауло — отшельник.
Педриско — его слуга.
Энрико — разбойник.
Гальван.
Эскаланте.
Рольдан.
Черинос.
Селия.
Лидора — ее наперсница.
Октавио.
Лисандро.
Альбано — старик.
Анарето — отец Энрико.
Алькайд.
Судья.
Пастушок.
Дьявол.
Мужики, тюремщики, привратники, разбойники, эсбирры, заключенные, путешественники.
Хор (за сценой).
Действие происходит в Неаполе и его окрестностях.
Пауло (в одеянии отшельника)
Пещера моя святая,
Мой уют, тишина и отрада;
Всегда в тебе золотая,
В тяжкий зной и мороз, прохлада.
И бледность желтого дрока [27]
В яркой зелени — радует око.
Сюда — лишь роса заревая
На смарагды алмазы раскинет,
Хвалебным гимном встречая
Солнце утра, что вставши раздвинет
Руками из света литого
Тени ночи, завесы алькова,[28] —
Сюда, из-под темного свода,
Что под той пирамидной скалою
Воздвигла сама природа,
Выхожу и с приветной хвалою
Обращаюсь к странницам-тучам,
Что одни — собеседницы кручам.
Иду небеса созерцать я,
Голубое подножие бога.
О, если… (смею ль мечтать я)
Я бы мог раздвинуть немного
Тот полог, да вниду смиренно
Бога узреть. Нет, дерзновенный…
Ах, грешному в рай не внити…
Но меня вы, я знаю, боже,
С лучезарного трона зрите,
Где в предсеньи вашего ложа,
У входа в ваше жилище —
Ангел, солнца светлей и чище…
О боже, каким деяньем
Отплатить достойно могу я
Бессчетным благодеяньям
Вашим, боже?… И как заслужу я,
Да вами изъят буду, грешный,
Из преддверия тьмы кромешной?
И как, о владыко славы,
И в каком божественном гимне,
За путь, на который меня вы
Направили, как принести мне
Благодарность? Какими словами
Передам, как ущедрен я вами?
И птички в этих дубравах,
Что с чириканьем нежным ныряют
В густом камыше и травах,
Вас, о боже, со мной прославляют:
Если так земля величава,
Какова же небес ваших слава!
И здесь ручейки, что белеют,
Как полотна на луге зеленом,
Прохладой сладостной веют,
Ниспадая с чуть слышным звоном, —
И нежные, как поцелуи, —
Все о вас говорят их струи.
Лесные цветы, ароматом
Напоив ветерок перелетный,
Блестят на лугу несжатом
Красотою красок бессчетной,
Ковра берберийского ткани[29]
Разбросав по росистой поляне.
За пышность земли благодатной
И за радости дольнего света
Прославлен тысячекратно
Буди, буди создавший это!
Я здесь служить вам намерен,
Ибо мир вы во благо мне дали,
Заветам вашим я верен
И блюду я ваши скрижали, —
Просвещенной душе безобразны
И отвратны мирские соблазны.
Хочу, господь вседержитель,
Вас молить на коленях, смиренно,
Да сопутствует ваш хранитель
Всем путям моим неизменно.
Ибо знаете, боже: от века
Тлен и прах — бытие человека.
(Входит в один из гротов.)
Педриско (тащит вязанку травы)
Выступаю, как осел,
Свежим сеном нагруженный.
Им богат соседний дол, —
Здесь живу как прокаженный.
Ну, и жизнь себе нашел!
Мой удел жевать траву.
Как ослу и как волу,
Как скотине подъяремной.
Небо — в бездне бед огромной
Мне в помощники зову.
Мать, родивши, не напрасно
Предрекла мне: «Будь святой,
О Педриско, свет мой ясный»
И (увы мне!) были с той
Тетка и свекровь согласны.
Ну, и вот… Ах, быть святым
Соглашусь, большое дело.
Только голод… — вечно с ним
Мне возиться надоело.
Бог, внемли мольбам моим,
Ты же бодрствуешь повсюду:
На меня свой взор направь,
Мне яви, молю я, чудо
И от голода избавь,
Или я святым… не буду.
Если б только, о сеньор,
Был твой вышний приговор,
Что никто б не смел нарушить:
«Вместе быть святым и кушать», —
Я бы прыгнул выше гор.
Здесь — уж скоро десять лет —
С этим Пауло живу я.
Он в одной, анахорет,
Мне пещеру дал другую.
Где ж ты, вольной жизни цвет?
Числим наши прегрешенья,
Щиплем чахлое сенцо.[30]
«Счастье мироотрешенья,
Брат, пред нами налицо».
Ну, не дурно утешенье!
Сяду здесь, у родника,
Под тенистым вязом старым…
К вам летит моя тоска,
Дней былых окорока:
Где вы, с розовым наваром?
Ах, когда-то мой приют
Город был — не эти скалы
(Вспомню — слезы так и льют).
Захочу лишь есть, бывало, —
Вы на помощь: тут как тут.
В треволненьях бытия
Вы, примерные друзья,
Помогали мне всечасно.
Что ж теперь так безучастно
Смотрите, как стражду я?
Ах, прости навеки, воля!
Есть траву — Педриско доля.
Впрочем, склонен думать я,
Что, цветов наевшись с поля,
Станет древом плоть моя…
Но Пауло выходит из пещеры.
Бегу сюда, и спрячусь здесь, налево:
Цветы со мной.
(Уходит.)
Пауло
Великие примеры
Дает господь всеправедного гнева.
Предавшись сну, молитвы, полной веры,
Не совершил я. (Сон подобье зева
Жестокой смерти.) Встал я, и похоже
На смертный одр мое казалось ложе.
Но сон второй, — когда не враг случайно
Его наслал, — то божеской десницы
В нем вижу знак, — то вышней воли тайна
В сей жуткий час сомкнула мне ресницы.
В нем смерть сама, грозна, необычайна,
Шла во главе зловещей вереницы…
Когда во сне вкусил я страх напрасный,
Как наяву я встречу смерть, несчастный?
О горе мне! Меня рукой коснулась
Она слегка — коса скользнула мимо.
Вот лук взяла, и тетива согнулась,
И вот стрела летит неотвратимо,
И сердце от удара содрогнулось.
Душа моя отпрянула незримо
И ввысь взвилась, и тотчас опустело
На снедь червям покинутое тело.
То был лишь миг орлиного полета.
Да бога узрит полная отвагой —
И бог пред ней. Средь горнего оплота
Он правит суд своей блестящей шпагой.
А в стороне стоит надменный кто-то:
То ненавистник и губитель блага,
Носитель зла, промысленник напасти.
О жалок, кто у дьявола во власти!
Мои грехи прочел он; мой хранитель
Прочел мои достойные деянья.
И справедливость — вышних дум вершитель
(Трепещет одного упоминанья
О ней проклятья адского обитель…) —
Их на весы кладет, и в воздаянье
За то, что перевесил груз греховный,
«Повинен аду!» — рек судья верховный.
Очнулся я дрожа, изнеможенный,
И до сих пор, в тревоге и смятенье,
Одни грехи я зрю свои, сраженный,
И нет надежд на божее прощенье,
И до сих пор не знаю, помраченный,
Послал ли мне тот сон во искушенье
Губитель душ со шпагой нечестивой,
Иль сам господь, благой и справедливый.
Ах, неужель — о всемогущий боже! —
Тот сон правдив? И я не упокоюсь
В твоем дворце, на Авраамлем ложе?[31]
Ужели неба я не удостоюсь?
Мной избран путь похвальнее и строже
Других путей, и как о нем тревожусь,
Ты зришь, господь. О, разреши сомненья:
Удел мой рай иль вечные мученья?
Мне тридцать лет, владыко мой небесный,
Из них я десять странствую в пустыне,
И я клянусь, да будет вам известно,
Что, если век еще мне жить отныне,
Я буду век служить вам благочестно.
И вот в слезах, — о боже, не отрини! —
Я вопрошаю, разреши сомненья:
Удел мой рай — иль вечные мученья.
Дьявол, появившийся на вершине скалы. Пауло
Дьявол (Пауло его не видит)
Вот уж десять лет как я
Здесь преследую монаха,
В душу странника влагая
Грешных дней воспоминанья, —
И всегда он тверд и стоек
Как могучая скала.
Но сегодня — я заметил —
Усомнился в вере инок,
Ибо пламенную веру
После долгой службы богу,
После добрых дел свершенных,
Должен выказать при смерти
Тот, кто верует в Христа.
Этот, столь достойно живший,
Усомнился: ибо хочет
Подтвержденья, что спасется,
Он от бога самого.
Что же это, как не гордость,
Смертный грех, впустил он в душу?
Лучше нас никто не может
Разобраться в этом деле:
Ибо сам я за гордыню[32]
Претерпел когда-то кару.
Грешен он и недостатком
Веры, ибо усомниться
В вышней благости не может
Тот, кто верует вполне.
Сон служил тому причиной?
Как он мог бы сном смутиться.
Если б верил в бога твердо?
Нет сомненья, согрешил он.
Через это — позволенье
Я от бога получаю
Искушать его опять.
Пусть-ка он теперь сумеет
Одолеть мои соблазны:
Ведь сумел он усомниться
И, как я, вкусить гордыни.
Все последствия он вкусит
Неуместного дерзанья, —
Я на просьбу нечестивца
Дам ответ ему обманный:
Облик ангела приму я
И отвечу на вопросы,
Как могу, чтобы добиться
Осуждения его.
(Принимает облик ангела.)
Пауло
Боже мой, я умоляю!
Я спасусь ли, боже правый,
Приобщусь ли вашей славы…
Что ответите, не знаю.
Дьявол (в виде ангела)
Инок, бог тебя услышал
И твои увидел слезы.
Пауло (в сторону)
Вестник сей — о божьи грозы! —
Из чертогов рая вышел.
Дьявол
Бог велел, чтоб я рассеял
Навожденье тяжких снов,
Что врага проклятый ков
На тебя в сей день навеял.
Встань, иди в Неаполь, там
У ворот, что «Дверью моря»
Называют, вскоре, вскоре
Я тебе ответ мой дам,
Ты увидишь… (все узнаешь,
Лишь словам моим внимай)
Человека…
Пауло
Что за рай
Ты мне в сердце проливаешь!
Дьявол
Он — Энрико, храбрый сын
Пожилого Анарето.
Вот тебе его приметы:
По осанке — дворянин,
Рослый, статный, взгляд суровый.
Эти выучи черты,
И его узнаешь ты
Там, на пристани.
Пауло
И слово
Должен я ему сказать,
Но не ведаю какое.
Дьявол
Нет, слова оставь в покое.
Пауло
Что же делать?
Дьявол
Наблюдать,
Молча за его словами
И поступками следить.
Пауло
Ты запутываешь нить.
Гасишь ты надежды пламя.
Что ж мне делать, серафим?
Дьявол
Знай, что то в господней воле,
Что концом земной юдоли
Ты сравняться должен с ним.
(Дьявол исчезает.)
Пауло
О божественная тайна!
С кем я рока одного,
Как хочу узреть его!
О, я счастлив чрезвычайно!
Он — священный паладин,[33]
В том сомненья быть не может.
Педриско (в сторону)
Рок всегда тому поможет,
Кто несет грозу годин.
Я ушел от разговора
И насытился, как мог.
Пауло
Друг Педриско!
Педриско
Я у ног,
Лобызаю их.[34]
Пауло
Нам скоро
Путь далекий предстоит,
И тебе, и мне.
Педриско
Мне тоже?
Как я счастлив, правый боже!
Но куда же он лежит?
Пауло
На Неаполь.
Педриско
Что за диво!
А зачем, отец?
Пауло
В пути
Узнает, куда итти,
Пилигрим благочестивый.
Педриско
Ну, а вдруг там нас признают
Наши прежние друзья?
Пауло
Нет, они — считаю я —
Уж о нас не вспоминают.
Ведь прошло не мало лет.
Педриско
Десять лет нас не видали,
Нас признают там едва ли.
Нынче так уж создан свет:
Через час встречая друга,
Друг его не признает.
Пауло
В путь…
Педриско
И бог нас поведет.
Пауло
Ах, от тяжкого недуга
Дух мой, боже, исцелен!
Как желаньем не ответить
Моего Энрико встретить, —
Воля господа — закон.
Встретить рыцаря святого…
Ах, восторг без меры мой!
Педриско (в сторону)
Счастлив я, что я с тобой!
На пути мечтаю снова,
Раз дарит мне нынче рок
Милость неба в изобильи,
Заявиться к Хуанилье[35]
И к Косому в кабачок…
(Уходят.)
Дьявол
Сбился с истинной дороги
Сомневающийся в боге.
Пусть увидит он конец,
Что судил ему творец
И всеправедный и строгий.
Лисандро и Октавия
Лисандро
Об этой женщине молва
Меня одна сюда примчала.
Октавио
А что гласит молва?
Лисандро
О ней
Мне приходилось часто слышать,
Октавио: из всех красавиц,
Каких видали в этом веке
В Неаполе, по слухам нет
Утонченней ее.
Октавио
Святую
Вам сообщили правду. Только
Изысканность — лишь оболочка
Ее порочности, приманка.
Облюбовав глупцов заране,
Она читает им октавы[37]
Иль шаловливые сонеты,[38]
Что на досуге сочиняет.
А те, чтоб выказать свою
Утóнченность, ей расточают
Хвалы за стиль и за язык.
Лисандро
Мне чудеса давно твердили
Об этой женщине.
Октавио
Прекрасно.
Но разве я, сеньор, не прав,
Что этой женщины жилище
Есть лавка живности? Открыта
Она не только богачам
Из наших мест, но и для немца
И англичанина и венгра,
И армянина и индийца,
И для испанца, как бы их
Ни ненавидели у нас
В Неаполе.[39]
