Мы не верили глазам!.. Да, кучка людей направлялась к нашему жилищу. Оказалось — более полусотни охотников за моржами, под предводительством Матиласа, хорошо известного в Норвегии ветерана-мореходца. Захватило их льдом, как и нас…
— Как вы узнали, что мы здесь? — изумились мы.
— Нас провёл старик Иоганн, вот этот самый, — указали нам моржеловы на почтенного, беловолосого старца.
Ему бы, по правде, на печке следовало сидеть, да разве лапти плесть, а никак не в полярные моря на промысел ходить… Мы так и сказали, дивясь, к тому же, откуда узнал он о нашем присутствии и нашей зимовке в этом царстве белых медведей?.. На это Матилас и спутники его улыбнулись и убеждённо заявили, что «Иоганн всё знает»; что, видно, мы мало в северных окраинах бывали, когда не слышали о старом Иоганне, и дивимся ещё чему-нибудь, когда старожилы на него указывают…
— Сорок пять лет промышляю я в Ледовитом океане и сколько помню себя, столько знаю и его — и всегда таким же белобородым! — объявил нам вожак моржеловов. — Когда я с отцом, мальчишкой ещё в море хаживал, — прибавил он, — батька мне тоже о Иоганне сказывал. И про своего отца и деда говаривал, что всегда и смолоду другим его не знавали, как таким же белым, как родные наши льды… С дедами нашими бывал он на промыслах всезнайкой, — таким же и доныне все промышленники его знают.
— Так что же ему, двести лет, что ли? — засмеялись мы.
И приступили некоторые наши молодцы из команды к нему с расспросами:
— Дедушка, сколько тебе годков будет?
— А и сам-де, не знаю, молодчики. Живу, — говорит, — пока Бог жить велит. Годов не считаю.
— А откуда ж ты узнал, что у нас здесь зимовка?
— Бог указал, — говорит. — Сам не знаю, откуда узнал я, а знал верно… Вот и привёл. На людях легче им будет.
Им-то легче, но наш набольший крепко затруднился гостями. К весне, того гляди, и нашим людям придётся норвежским мхом питаться, для оленей припасённым; где ж тут ещё столько ртов принимать?. Однако, старый Иоганн, не дожидаясь, чтобы мы свои опасения высказали, попросил только о приюте в сарае на несколько дней…
— Вот, как деньков через десять настанет перемена ветра, льдины-то расступятся. Наши судёнышки не то, что ваши махины: найдут себе щёлки для выхода. К Христову дню — будут иные у своих очагов, на родимых берегах, в Гамерфесте.
— Как так, — иные? — переспросили его.
— Да те, коим Бог присудит.
— А другие-то что же?.. С ними что ж станется?
— А со всеми будет воля Божья! — просто отвечал Иоганн.
А старик Матилас почесал голову и вздохнул при этом:
— Видно, не всем нам родимый порог суждено переступить!
Заинтересовали меня очень, признаюсь, эти два вожака отважных промышленников. Да и не меня одного; особенно, Иоганн этот. И, как увидите, не даром. Чудный старик оказался! Поистине всё знал! И многое такое, чего наши учёные профессора не знали, т. е. в чём не совсем уверены были. Они на рассказы Иоганна только рты разевали… Каждый день после работ призывали мы его на свою половину, и начинались расспросы и дивования. Всего, что странный человек этот нам рассказывал, не передать и в три дня. Довольно того, что все его рассказы касались далёких, мифических времён; допотопных, доисторических переворотов на земном шаре; давно отживших рас, фаун и флор и не только в его северных, и в тропических странах.
Наш почтенный профессор В**, зоолог, ботаник и антикварий, то и дело подпрыгивал от изумления, определяя научные теории и гипотезы, которые узнавал в рассказах этого удивительного старца… Он говорил о погибших материках, о катаклизмах, изменивших лицо земного шара, породы животных и людские расы — так определённо, с такою уверенностью, как будто сам был очевидцем этих переворотов многих и многих тысячелетий. На расспросы наши: как, откуда он всё это знает? Иоганн всегда пожимал плечами и, кротко улыбаясь, отвечал, что «и сам не знает!.. Бог-де, поведал!.. Знаю, — видал!»
Раз только он мне одному сказал удивительные слова:
— Вижу я всё, что знаю. Вижу — не оком, а духом!.. Есть у меня высочайшая, семиоконная, духовная башня… В неё, за облака, под девяностоседьмые небеса возношусь я и оттуда созерцаю премудрость Божью!..
Мало того, что старый Иоганн дивил нас своими рассказами, он ещё более нас поразил своими сведениями о недугах человеческих, о тайных силах магнетизма, ясновидения и тому подобных, — сорок лет тому назад почти неведомых науке, — свойствах духа человеческого. Дня за три до его ухода от нас, наш товарищ химик К** сильно заболел удушьем. Он прежде страдал астмой, но припадки несколько лет не возобновлялись, и он считал себя излеченным. Но этот приступ был так силен, что я считал его погибшим, когда в комнату неожиданно вошёл Иоганн.
Он подошёл без зову как власть имеющий и к величайшему удивлению нашему начал делать пассы над больным, сосредоточенно устремив взгляд на лицо его. Мы невольно отошли, наблюдая… Не прошло и нескольких минут, как К** стал свободнее дышать, перестал метаться и скоро окончательно успокоился, глубоко заснув под магнетическими пассами старика!
На другой и на третий день Иоганн его магнетизировал снова и сказал, что он будет здоров…
— Надолго ли это? — спросил тот.
— Думаю, что навсегда… По крайней мере, обещаю, что припадки не возобновятся при моей жизни! — было ответом.
Все мы переглянулись… Профессор химии был человек под сорок всего, а моржелов годился ему в деды. Он будто угадал наши мысли.
— Дня же своего и часа не ведает никто! В нём волен Бог! — сказал он. — Но… я имею право рассчитывать ещё на довольно продолжительную жизнь.
— Неужели?! — изумились мы. — Но почему же?
— Мне так сказано… Я ещё не окончил своего дела.
— Тебе это сказано — там? — начал было необдуманно я, но не успел договорить, как собирался: «в твоей семиоконной духовной башне», — я не успел выдать этих слов его, мне одному доверенных, и сам доныне не знаю почему?.. Что-то сжало мне горло и язык не повернулся, словно какая-то сила окаменила его…
В ту же секунду старик взглянул на меня укоризненно и вышел.
Я догнал его на пороге нашего жилища, чувствуя, что обязан просить у него прощения. Ночь была дивная!.. В фосфорических переливах небесных сияний льды горели брильянтовыми искрами и сияли самоцветными радугами.
— Ты, дедушка, прости меня, — начал было я, но он перервал меня.
— Бог простит, — говорит. — Не ты, а я виноват, что неосмотрительно разбалтываю то, о чём говорить не приходится. Да ничего! Говори себе, рассказывай о моей башне кому хочешь, — неожиданно прибавил он, словно угадав моё намерение спросить его, — только не теперь! Не при мне, чтобы не узнали люди ваши и все… Тогда, ведь покою не дадут мне!
