До этого я десять лет провел в таком месте, где даже ночью некуда было деться от голосов и безумных воплей, точно в тропическом лесу, так что теперь жизнь в тишине и покое казалась мне очень привлекательной. Молчание пустыни успокаивало, а пульсирующий гул города и в часы наибольшей активности не достигал такой умопомрачительной силы, как обычный бытовой шум в тюрьме. Рядом с Терезой, неважно, за работой или во время отдыха, я чувствовал себя так, словно час за часом плыл в медленном танце, укутываясь в кокон, из которого затем должно было вылупиться уникальное двуединое существо, и я готов был жить так долго и счастливо, добродушно наблюдать жизнь из-за прилавка, накапливать воспоминания о странных посетителях, входивших под резкое бряканье колокольчика в магазин, испытывать тайную страсть к собственной жене. Но когда в январе мой «Молитвенник» появился в продаже, все изменилось, хотя на первый взгляд и не очень сильно, — книга расходилась хорошо, так что издатели отважились на допечатку, и все же того чуда, на которое надеялся мой редактор, не произошло. На меня пролился редкий дождик писем от поклонников, в большинстве своем просивших написать молитвы для больных или умирающих. Критики плохо представляли себе, как следует классифицировать «Молитвенник», и потому немногие отваживались о нем писать. На местном уровне один кабельный канал сделал запись моих чтений в Скоттсдейле, а еженедельная газета напечатала мое интервью. Несколько дней спустя Лайл Галант, владелец местной страховой фирмы, длинный и жилистый, как кусок вяленого на солнце мяса, лет шестидесяти с лишним, с редкими белыми волосами и унылым вытянутым скандинавским лицом (его настоящая фамилия была шведская и представляла собой сложную комбинацию одних согласных), неразговорчивый, одетый в коричневые твидовые брюки, белую рубашку и порыжевший стетсон, вошел в магазин и попросил меня написать молитву, приносящую успех в делах.
— Не возражаю, если бы бизнес шел чуть поживее, — сказал он. — По мне, твой новый стиль самое оно для этой штуки. Много-то мне не нужно, так, самую малость.
Я неизменно отказывался, когда меня просили сочинить исцеляющую молитву, но этот заказ показался мне вполне в пределах моей компетенции.
— А книгу вы читали? — спросил я.
— Купить купил, но вот чтобы читать — этого нет. Так, пробежал глазами. Стихи до меня не доходят, но во вступлении есть смысл. — И он склонился над прилавком, разглядывая выставленные в нем дешевые кольца из бирюзы. — Сколько за это возьмешь?
В тюрьме я привык брать плату сигаретами, которые потом менял на наркотики; какова может быть рыночная стоимость моего товара, я и понятия не имел. Лайл был прост, как пуговица, и сух, как пережаренный тост, но меня подкупило то, что он не назвал мою книгу странной, как большинство обитателей Першинга, имевших на этот счет хоть какое-то мнение. И я сказал, что первая будет задаром.
— Нет, так не пойдет, — ответил он. — Если уж человек опубликовал книгу, значит, его работа чего-то стоит. Может, столько, сколько он заслуживает, я и не заплачу, но что-то дать должен.
— Ну, тогда как насчет процентов с новых договоров? — предложил я. — Если они, конечно, появятся.
Изрядно поторговавшись, мы сошлись на скользящей процентной ставке, и Лайл составил контракт на обороте сувенирной карты клада и поставил под ним свою подпись. За молитву я взялся на следующее утро, а к вечеру пришел в офис Лайла и показал ему черновик.
— Ты написал, а читать я должен, — проворчал он, держа бумагу вплотную к лампе под зеленым пластиковым абажуром. — Нет, так не пойдет.
— Но иначе не сработает, — сказал я. — Тебе надо сродниться со словами. Научиться фокусировать мысль на том, что стоит за ними, и повторять молитву всякий раз, когда возникнет нужда.
— Нет, не годится.
— Да почему, черт побери?
— Я буду стесняться.
— Молиться можно и в одиночку, не обязательно, чтобы рядом кто-то был. Тогда и стесняться не придется.
— Все равно не могу.
— Так, ладно. Чего-то я тут не понимаю.
— Да голос у меня никудышний, — сказал Лайл, встряхнув для пущей выразительности головой. — Совсем ни к черту. Сам каждый раз пугаюсь, когда себя слышу. Слушай, а может, напишешь так, чтобы ты читал, а я только думал о том, что за словами, а?
Я сказал ему, что так, может, и не сработает.
— Сработает. Ты напиши. Какая тебе разница, писать или читать.
— Но молитву нужно повторять регулярно, — напомнил я ему.
Это его озадачило, но ненадолго.
— Ты же все равно ходишь мимо моего офиса, ну, вот, зайдешь да прочитаешь. А мы могли бы и лишний пунктик в контракт вписать ради такого дела.
— Попробовать можно, только сомнительно…
— Есть еще одна проблема. Вот это слово — «шлюха». Не очень-то подходит к молитве. Без него никак?
— Не знаю, — ответил я, устав его уламывать. — Подумаю, может, и обойдусь.
Пятнадцать дней спустя после того, как я прочел эту молитву вслух, стоя в дверях офиса Лайла, причем сам он в благочестивом сосредоточении стоял на шаг позади меня, страховая контора Галанта испытала первые признаки подъема. И не просто подъема. Целый год он не знал отбоя от желающих приобрести новый страховой полис или добавить пару пунктов в старый. Вскоре, в основном благодаря рассказам Лайла за кружкой пива в «Пещере Скотти» о том, как ему удалось так преуспеть, владельцы других предприятий города потянулись ко мне с заказами на молитвы, так что к началу весны я написал их уже около тридцати. Одна из них, имевшая своей целью благословить открытие нового городского предприятия, приобрела скандальный характер после того, как заказчик, Уолт Розье, напечатал ее на листе размером тридцать на сорок дюймов и выставил на всеобщее обозрение в витрине своего склада. Она начиналась строчками о том, как Уолт пригласил чирлидеров «Аризонских кардиналов» помочь ему отпраздновать открытие:
Вот встали в позу дамы
в ковбойских шляпах набекрень,
вперед подавшись так,
чтоб виден был
бархат их грудей,
и юбки вокруг бедер скрыть не могут
подобно рыбам
в сеть чулок попавших ног
в подвязках памятных от фирмы
«Внедорожники Розье»…
Пастор церкви «За Иисусом к перекрестку» в соседнем Соларсбурге — сущей деревне по сравнению с Першингом — прочитал по местному кабельному каналу проповедь, в которой клеймил «похабное содержание» моих молитв и называл меня «убийцей, смеющимся над Господом и воздвигающим ложных кумиров», имея в виду тот факт, что в целом ряде новых молитв я упоминал Бога Одиночества, ставшего для меня чем-то вроде структурного компонента, а в некоторых случаях и вымышленного адресата. Однако лавочки, для которых я написал последние молитвы, процветали, и вырвавшийся на свободу ветер коммерции задул эту небольшую вспышку религиозного негодования. Я отослал новые молитвы своему редактору, Сью Биллик, и вот апрельским утром, в пятницу, как раз когда мы с Терезой собирались открываться, в магазине раздался телефонный звонок, и голос Сью сообщил мне, что молитвы «восхитительны» и наверняка войдут во второе издание сборника.
— А ты не мог бы попросить у этих людей отзывы? — спросила она. — Ну, знаешь, с конкретными цифрами? Насколько возросла прибыль от их бизнеса после обращения к тебе?
— Попробую. Не все еще со мной рассчитались, но никто пока не жаловался.
— А я и не знала, что они тебе платят.
— А как же? Правда, не обязательно деньгами. К примеру, «Шины Маршалла» снабдили наш «субурбан» комплектом новых покрышек. А еще у нас договор с гриль-баром «Столовая гора». Нэнси Белливо, владелица заведения, ставит нам бесплатную выпивку, а я взамен каждые шесть месяцев снабжаю ее новой молитвой.
