В «Червях Земли» я вновь заставил Брана Мак Морна драться с Римом — мне как-то трудно было вообразить его себе сражающимся с иным врагом. Возможно, это отражение моей собственной неприязни к Риму — столь же трудно поддающейся логическому объяснению, как и то расположение, которым я одариваю пиктов.
Само слово «пикты» я впервые увидел на картах, вынесенным за границы территории, захваченной Римской империей. Это уже само по себе очаровало меня невероятно. В моем воображении начали разворачиваться картины жестоких сражений, яростных атак, фанатичной обороны. Будучи врагом Рима, я, естественно, немедленно примкнул к его противникам. Особенно охотно я солидаризовался с теми, кто яростно сопротивлялся любым посягательствам римлян на их свободу. Иногда, когда в снах (тех, что мне действительно снились ночью, а не грезились наяву за письменным столом) я сражался с железными легионами и вынужден был отступать, разбитый наголову, подсознание разворачивало вдруг передо мною картину, пришедшую из иного мира, из неведомого, не рожденного еще будущего — изображение карты, на которой за границами Империи виднелась таинственная надпись: «Пикты и шотландцы». И я сразу же чувствовал прилив новых сил — там я мог найти убежище, зализать раны и набрать войска для новой войны.
Я хотел бы попробовать свои силы в написании романа об этих таинственных столетиях. Я позволил бы себе писать лишь о том, что не противоречило бы точным историческим фактам. Действие в романе опиралось бы на следующем замысле. Римское влияние постепенно слабнет под натиском тевтонских племен, надвигающихся с востока. Тевтоны высаживаются на побережье Каледонии и продвигаются на запад, тесня осевших там ранее кельтов. На руинах древней империи пиктов разворачивается жесточайшее соперничество между этими воинственными племенами, которые в конце концов объединяются для оказания отпора общему врагу — грозным саксам… Это был бы роман скорее о дипломатии, чем о королях и героях, хотя, боюсь, я не сумел бы избежать искушения. Не знаю, удастся ли мне когда-либо осуществить этот замысел…
Я расскажу вам о Ньёрде и Чудовище, слушайте. Существует множество вариантов этой истории, главный герой носит в них имена Тира, Персея, Зигфрида, Беовульфа или Святого Георгия. Но этот Ньёрд был человеком, сразившимся некогда с выползшей из адской бездны отвратительной тварью, что и положило начало целой серии героических легенд, которые, переходя из уст в уста, утратили в конце концов первоначально содержавшееся в них зерно истины. Я знаю, о чем говорю, ибо это я был Ньёрдом.
Я лежу и жду смерти, ползущей ко мне подобно слепой улитке, но мои сны ярки, красочны и полны жизни. И не себя — невзрачного, замученного болезнями человечка по имени Джеймс Эллисон — я вижу в них, в моих снах действуют иные герои — современники и участники величайших событий прошлого и будущего. Да, и будущего тоже — пусть с трудом, но я вижу не только тех, что стоят за мной, но и тех, кто придет: так человек, бредущий в длинной процессии, видит далеко впереди неясные фигуры. Я один из этих странников и, вместе с тем, каждый из них, ибо каждый из людей в этой бесконечной веренице — лишь мимолетное проявление иллюзорного, бестелесного, но, тем не менее, вечно живого духа.
Любой из мужчин и любая из женщин на нашей планете — часть такой вереницы теней, и в то же время, каждый из них целиком несет ее в себе. Правда, они не знают об этом — их разуму не дано преодолеть те узкие страшные пропасти мрака, через которые перелетает душа, сбрасывая очередную телесную оболочку. Я — знаю. Почему — история сама по себе весьма странная, фактом, однако, является то, что вот сейчас я лежу, надо мною медленно разворачиваются черные крылья смерти, а перед моими глазами проплывают туманные картины моей прежней жизни, я вижу самого себя во многих лицах и характерах.
Меня звали Ялмаром и Тиром, Браги и Хорсой, Эриком и Джоном. Я шагал рядом с Бреннусом по пустым, залитым кровью улицам Рима. Я жег плантации с Алариком и его готами, и ночью было светло, как днем, когда горели римские усадьбы, когда Империя стонала под копытами наших диких коней. Это я с мечом в руке брел сквозь пенистые волны прибоя, чтобы грабежом и убийствами заложить фундамент Англии. Когда Лейф Счастливый впервые увидел широкий песчаный берег неведомого материка, я стоял рядом с ним на носу драккара, и ветер трепал мою рыжую бороду. Когда Готфрид Бульонский вел своих крестоносцев на стены Иерусалима, шел среди них и ваш покорный слуга.
Но не о них хочу я рассказать вам сейчас. Я захвачу вас с собою в такое далекое прошлое, что, по сравнению с ним, времена Бреннуса и Рима — кажутся не более, чем вчерашним днем. Не через годы и века поведу я вас, но через эпохи, туманные эоны — туда, куда не заглядывали даже самые смелые из историков и философов. Глубже, глубже и еще глубже придется уйти в бездонное прошлое — к истокам рода человеческого, к корням моего народа, расы голубоглазых, светловолосых открывателей, могучих воинов, страстных любовников, неутомимых путешественников.
Я расскажу вам о Ньёрде, Ньёрде — Победителе Чудовища, ставшем прототипом героя целого цикла легенд, о страшной реальной основе, заложенной в мифы о драконах, монстрах и чудовищах.
Я буду говорить с вами не только от имени Ньёрда, но и от своего тоже. Ведь я — Джеймс Эллисон в степени не меньшей, чем был когда-то Ньёрдом. Рассказывая о том, что тогда случилось, я буду интерпретировать некоторые мысли, высказывания и действия Ньёрда с точки зрения нынешнего моего «я», чтобы сага о нем не показалась вам галиматьей, лишенным смысла набором слов. Ибо дела и мысли Ньёрда настолько чужды нам с вами, людям нынешним, насколько, скажем, джунгли со львами и тиграми чужды белым стенам домов городской улицы.
