Самое обидное, что аппетита мне этот дурацкий скандал не отбил, даже наоборот. Но возвращаться в столовую поздно, слуги давно ее убрали. Может, на кухню сбегать? Хлеб и копченое мясо там всегда найдутся.
Я развернулась и ойкнула от неожиданности.
— Папа?!
Отец, вряд ли кравшийся за мной на цыпочках и никак не ожидавший такой реакции, тоже шарахнулся назад.
— Опять задумалась?
— Ага, — виновато призналась я, отбрасывая ощипанную розу. — А ты что тут делаешь?
— Тебя ищу. Пойдем, — отец указал на беседку, — поговорим.
Ох!.. Я покорно поплелась следом, без всяких трансов зная, что он мне скажет.
Неухоженным наш сад казался только на первый взгляд: при более тщательном осмотре на кустах обнаруживались неубедительные следы ножниц, а цветы на клумбах все-таки преобладали над сорняками. В садовниках у нас ходил (вернее, еле шаркал) дедок лет семидесяти, сам напоминающий обомшелый пенек. Выкорчевать его рука не поднималась: тут же развалится. Бабушка как-то принялась распекать отца, что из-за его благотворительности в саду скоро заведутся кикиморы, на что зять огрызнулся, мол, одна здесь уже шастает, и назло ей повысил садовнику жалованье. Дедок обленился окончательно, и сад приобрел восхитительно дикий вид с кучей укромных уголков. Беседка вообще скрылась под плащом виноградной лозы, только вход зияет.
Папа потрогал скамью, нахмурился, взмахнул ладонью, словно желая стереть дождинки, но досок не коснулся: они сами зашипели, исходя паром.
— Садись.
Я со вздохом подобрала платье. Отец остался стоять посреди беседки, скрестив руки на груди. Пятнадцать лет назад я бы разревелась от стыда под его взглядом. С возрастом плаксивость прошла, но стыд никуда не делся.
— Риона, ты несправедлива к Марвею. Молодой человек всего лишь хотел произвести на нас благоприятное впечатление.
— О да, для охотника за приданым это жизненно важно! — Я чувствовала себя законченной склочницей и оттого злилась еще больше.
— Его семья немногим беднее нашей и столь же знатная, — терпеливо напомнил отец.
— Потому что он еще не вступил в права наследования и не начал транжирить родительские деньги направо и налево! Посмотри, у него же на лице написано: «Мот и повеса»!
— Для юноши его лет и происхождения это нормально. Ничего, остепенится… поможем, если что. Но сегодня ты напрасно на него набросилась — парень пытался быть любезным, только и всего.
— Тоже мне любезности — хоронить заживо!
— Возможно, он думал, что тебе это понравится, — пожал плечами отец. — Например, твой дед обожал выслушивать соболезнования и принимать подарки, а один раз даже устроил репетицию собственных похорон. Уверял, что мертвому ему уже будет все равно, зато сейчас — в самый раз на поминках гульнуть…
— Папа!
— Извини, — вздохнул он, присаживаясь рядышком и устало откидываясь на спинку скамьи. — Утешение действительно сомнительное. Доченька, я понимаю, как тебе тяжело. Если бы я мог, я бы с радостью поменялся с тобой местами, но, увы, это не в наших силах…
— Да ничего ты не понимаешь. — Я тем не менее прильнула к отцу, положила голову ему на плечо. — Меня угнетает не судьба, а постоянные о ней напоминания. Эти дурацкие свитки с черными ленточками, букеты желтых роз, сочувственные взгляды, вздохи за спиной… И чем ближе мое двадцатипятилетие, тем хуже! Я теперь даже выйти никуда не могу. В гостях на меня смотрят, как на привидение, а у портного — как на сумасшедшую. Мол, зачем ей это? Надела бы темное платье до пят и сидела себе тихонечко на лавке под липкой, не портя людям настроение… а лучше вовсе в монастырь ушла, спешно грехи замаливать. Такое ощущение, что, если я, сломавшись, тихо и благопристойно повешусь в конюшне, все только вздохнут с облегчением: «Отмучилась, бедняжка!»
— Но ты же не собираешься этого делать, правда? — Отец отодвинулся, обеспокоенно заглядывая мне в глаза. — Скажи мне правду, Риона, ты действительно не помнишь, как забралась на крышу?
— Папа! — простонала я, пряча лицо в ладонях. — И ты туда же?! Ну неужели я так похожа на идиотку? Да я скорее сама кого-нибудь удавлю!
— Солнышко, надеюсь, это буду не я? — Отец шутливо вскинул руки к горлу, захрипел и выкатил глаза.
Я с рычанием кинулась на него и изобразила упоенное удушение. Заглянувший в беседку слуга деликатно шагнул назад, затаившись в тени. За десять лет службы в замке он и не такого навидался, однако мы, смутившись, прекратили дурачиться. Я сорвала с лозы большой темно-зеленый лист и принялась терзать уже его.
— Ты прав, па. Я не должна отравлять людям жизнь только потому, что моя подходит к концу. К тому же какой-нибудь бедняк без колебаний отдал бы отмеренные ему семьдесят лет за мои двадцать пять. Я безумно рада, что родилась именно в этом замке, у вас с мамой… и мне проще думать, что я лишь ненадолго уйду отсюда — и снова вернусь.
— Так оно и будет, детка, — серьезно подтвердил отец, накрывая мою руку своей ладонью. — Непременно.
«…почему же тогда у меня так мерзко на душе?..»
Я зло провела рукавом по глазам.
— Кирейн, вы что-то хотели?
— Да, госпожа. — Слуга невозмутимо перешагнул порог, и я только сейчас заметила у него в руках поднос, на котором лежал перетянутый алой лентой свиток. — Посыльный от градоправителя просил передать вашему батюшке это послание.
— Благодарю. — Отец, взмахом руки отпустив слугу, сломал печать и расправил пергамент. — Так… «Уважаемый… приглашаю вас… ежегодный магический турнир… банкет по окончанию… с дочерью…» Отлично, а то я уж начал волноваться! — Он поспешно скатал свиток.
«…надеюсь, это ее хоть немного развлечет». Я все-таки успела пробежать глазами последнюю строчку. Но огорчать отца очередной вспышкой гнева постыдилась.
— Можно подумать, без этой писульки тебя туда не пустят, — вымученно улыбнулась я. Ссориться со знаменитым магом градоправитель не рискнул бы даже с того света: найдет как и там достать. — Да на турнире весь город будет, плюс столько же приезжих. Вход — пять менок.
— Доча, дело не в «пустят». Людям нашего уровня неприлично ходить по сборищам, на которые их не приглашают. Тем более сидеть на одной лавке с простолюдинами. А это, — папа гордо помахал грамотой, — право на лучшие места под навесом.
