На этот вопрос никто не ответил. Я думал о другом, а у Господа, вероятно, есть заботы и поважнее, чем отвечать на вопросы человека, долгие годы сдерживавшего в своей душе демонов, а потом позволившего им вырваться и устроить полномасштабную вакханалию.
Олег оглядел комнату, где просидел последние несколько часов, – ровный бежевый цвет краски на стенах, аккуратно расставленная мебель, окна, занавешенные изнутри и зарешеченные снаружи... Здесь было то, что называется сухим протокольным словом «порядок». Было до появления самого Олега, который взорвал порядок, еще не отпуская предохранитель. Испуганные заплаканные женщины со связанными руками, обрывки проволоки на полу, гильзы – это уже не было порядком. Это были симптомы опасного заболевания.
– Ну вот, – сказал Олег, морща лоб. – Сваливаем, что ли?
В его голосе слышалось сомнение. Здесь, внутри обменного пункта, он привык чувствовать себя в относительной безопасности. Отсюда он диктовал свои условия. Здесь он был царем и Богом.
Выйти на улицу и пройти пару сотен метров под прицелами двух десятков милиционеров – перед таким опытом стоило помедлить и бросить на комнату прощальный взгляд.
И в этом взгляде было кое-что еще, кроме прощания и сожаления.
– Хм, – сказал Олег, глядя на бронежилет. – Я забыл про эту штуку. Мне стоит ее надеть, но... – Он подозрительно посмотрел на меня. – Но у меня заняты руки. И пожалуй, я не решусь попросить тебя подержать пульт или пистолет, пока переодеваюсь.
Я пожал плечами. Кажется, Олег начал понимать, что мои симпатии к нему весьма ограничены.
– А бронежилет мне нужен, – продолжал он рассуждать вслух. – Ладно, попробуем так...
Он положил пистолет в карман брюк, а освободившейся рукой поднял с пола бронежилет. Потом он стал пытаться одеться с помощью только одной руки. Я боялся, что Олег окажется не слишком ловким, отпустит кнопку на пульте и... И мы все останемся в этой комнатке. А цвет стен уже не будет радовать глаз.
Но Олег справился. Он оказался способным парнем.
– Вот и все, – довольно произнес он, вновь беря пистолет в правую руку. – Можем начинать движение. Девочки, я понимаю, что у вас слегка затекли ноги, но идти придется быстро.
«Девочки» не откликнулись. Они вообще выглядели весьма подавленными.
– Полковник, – сказал я в рацию, – мы уже у дверей. Сначала выйду я, потом – остальные. Уберите свет и постарайтесь не делать резких движений. Олег настроен очень решительно и...
– Скажи, что у меня один палец на спусковом крючке, а другой на кнопке взрывателя, – попросил Олег. – Так он лучше поймет.
Но полковник и так все понял. Разве что мне следовало сказать ему о бронежилете... Но мысли у меня в голове прыгали как сумасшедшие на батуте, и выстроить их в стройный логический столбик было невозможно. Я не сказал про бронежилет. Возможно – напрасно.
Я толкнул стальную дверь и удивился встретившей меня тишине. Я слышал дыхание женщин позади, но я не слышал ни единого слова от тех, кто тесной толпой стоял в двадцати-тридцати метрах от крыльца. Фары автомобилей были переключены на ближний свет, как я и просил, и даже в этом полумраке было ясно, что количество желающих поглазеть на шоу у обменного пункта значительно увеличилось. Ну и черт с ними. В жизни некоторых людей так мало ярких событий, так почему бы не посмотреть на игры взрослых мужчин, где победителем будет именно тот, кто смотрит за бойней со стороны?
Поначалу все шло хорошо. Поначалу – то есть в первые несколько секунд. Потом я ступил на первую ступеньку, женщины и Олег появились на крыльце... Тут и началось.
Вспышки фотоаппаратов иногда трудно отличить от вспышек выстрелов. Особенно, когда каждая клетка твоего тела находится в ожидании этих самых выстрелов.
Вероятно, милиционеры, стоявшие цепью в пятнадцати метрах от крыльца, и сами ничего не поняли, когда вдруг обе женщины с испуганными воплями попадали на колени, а Олег стал размахивать зажатым в пятерне пультом и орать, что сейчас всех взорвет. Зеваки также ничего не поняли и стали громкими воплями выражать свое недоумение. А стволы милицейских автоматов по-прежнему следили за нами.
И я понял, что еще несколько секунд такого безумия, и у кого-нибудь наверняка не выдержат нервы.
Я достал из кармана рацию и прокричал туда:
– Уберите фотографов! Свет! Я же говорил – уберите свет!
Полковник стоял сразу за линией оцепления, я видел его лицо, видел, как он отнял рацию от щеки и кинулся отдавать приказания.
Потом я вернулся назад, на крыльцо, и заорал на Олега:
– Успокойся! Это фотовспышки! Никто не стреляет!
Он поверил мне только тогда, когда вокруг нас снова наступил полумрак, рассеиваемый слабым светом милицейских машин.
И мы продолжили путь.
Сумка стояла в положенном месте. Я присел на корточки, открыл замок и показал содержимое Олегу.
– Разорви пачку, – хрипло велел он. Я сделал это и показал ему, что в пачке были настоящие банкноты, а не резаная бумага. Правда, я не был уверен, что это настоящие доллары. Но об этих своих сомнениях я Олегу говорить не стал.
– Бери сумку, – сказал Олег.
Я закрыл сумку, подхватил ее левой рукой и зашагал вперед. Нам сделали импровизированный коридор: справа и слева машины, милиция, врачи, люди в штатском. Много оружия, внимательных глаз и средств связи.
– Вперед, вперед, – бубнил мне в спину Олег. – Не останавливаться.
Я не видел его лица, но, судя по голосу, он изрядно нервничал среди такой массы людей, каждый из которых с большим удовольствием надавал бы ему по морде. Чувствовать себя героем гораздо безопаснее за тремя стальными дверями. Надо будет сказать об этом Олегу, когда мы останемся в машине вдвоем.
А вообще все было довольно просто и обыденно. В какой-то момент у меня даже появилось чувство, словно я провожаю старого знакомого на вокзал, помогаю поднести ему вещи, а позади идут другие провожающие...
Это чувство моментально исчезло, когда с крыши здания грохнул выстрел. Он не был слишком громким, но до этой секунды все было так тихо, что звук выстрела из снайперской винтовки послышался раскатом грома среди безоблачного дня.
И я подумал, что меня убили. Что снайпер – кретин! – промазал и угодил не в Олега, а в мою спину, прямо между лопаток. Я потерял равновесие, уронил сумку и стал падать лицом вниз на асфальт.
В процессе падения я понял, что та штука, саданувшая мне в спину, не была пулей. Это был Олег. Он упал на меня. И вот его-то как раз ударила в спину пуля снайпера.
«Бронежилет», – подумал я. И упал на выставленные вперед ладони. Олег скатился по мне в сторону.
Вдруг стало очень шумно, и я почувствовал себя в центре урагана: что-то двигалось справа, слева, сверху от меня. Что-то стремительно перемещалось и менялось вокруг.
Что именно – это я уже понял тогда, когда оттолкнулся ладонями от асфальта, сел и уставился на Олега.
Тот стоял на коленях, изогнувшись всем телом, но удерживая и пистолет, и пульт. Женщин рядом с ним уже не было, как будто они провалились сквозь землю.
Все менялось с немыслимой скоростью – только что мы шли по коридору, и все отступали, чтобы дать нам дорогу. А теперь никакого коридора не было, были одни только люди, тяжело дышащие, совершающие резкие движения, кричащие...
И между прочим, наступающие мне на руки. Я вскрикнул и попытался отползти куда-нибудь в безопасное место.
Но тут стало греметь прямо у меня над ухом – Олег стрелял из пистолета, стрелял в упор, поворачиваясь вместе с пистолетом на триста шестьдесят градусов.
Я упал на асфальт и накрыл ладонями затылок, потом кто-то упал рядом со мной. Упал и не двигался.
Несколько мгновений стояла мертвая тишина, которую затем разорвал истошный вопль Олега:
– А теперь все назад! Я сказал – назад! Со мной такие штуки не пройдут, сволочи!
Я повернул голову, приподнялся, осмотрелся и был вынужден признать, что Олег прав – с ним такие штуки не прошли.
Все менялось настолько быстро, что напоминало заранее отрепетированную смену мизансцен в спектакле. Сначала коридор, и мы в нем. Потом смыкающееся вокруг Олега кольцо. И столь же быстрый откат, сопровождаемый пистолетным тявканьем. В итоге Олег отвоевал себе жизненное пространство, но не коридор, а круг радиусом метра в четыре.
