Олений мех как будто мох
Набросан на зверей.
Такие шкуры кто бы мог
Поставить у дверей.
Запрячь их в легкий экипаж —
Нельзя уж легче быть,
Легко и ехать, и упасть,
И прямо к ангелам попасть —
Хранителям судьбы.
Куда спокойней самолет,
Брезентовый биплан.
С него не грохнешься на лед,
Пока пилот не пьян.
Каюр, привязывай меня!
Лечу! Мне все равно
Погибнуть где-нибудь в камнях
Предсказано давно.
Где же детское, пережитое,
Вываренное в щелоках.
То, чего теперь я не достоин,
По уши увязший в пустяках.
Матери моей благословенье.
Невеселые прощальные слова
Память принесла как дуновенье,
Как дыханье — будто ты жива…
Я тебе — любой прохожей,
Женщина, — махну рукой,
Только было бы похоже,
Что знакома ты с тоской.
Ты поймешь меня с намека
И заплачешь о своем,
О схороненном глубоко,
Неожиданно родном.
Только так, а не иначе,
А иначе закричу.
В горле судороги плача;
Целоваться не хочу.
Я сплю в постелях мертвецов
И вижу сны, как в детстве.
Не все ль равно, в конце концов,
В каком мне жить соседстве.
Любой мертвец меня умней,
Серьезней и беспечней.
И даже, кажется, честней,
Но только не сердечней.
Погляди, городская колдунья,
Что придумала нынче луна.
Георгинов, тюльпанов, петуний
Незнакомые, злые тона.
Изменился не цвет, не рисунок,
Изменилась душа у цветов.
Напоил ее тлеющий сумрак
Ядовитою росной водой.
Ты стряхни эту грусть, эту горесть,
Утешенья цветам нашепчи.
В пыль стряхни этот яд, эту хворость,
Каблуками ее затопчи.
Чем ты мучишь? Чем пугаешь?
Как ты смеешь предо мной
Хохотать, почти нагая,
Озаренная луной?
Ты, как правда, — в обнаженье
Останавливаешь кровь.
Мне мучительны движенья
И мучительна любовь…
В закрытой выработке, в шахте,
Горю остатками угля.
Здесь смертный дух, здесь смертью пахнет
И задыхается земля.
Последние истлеют крепи,
И рухнет небо мертвеца,
И, рассыпаясь в пыль и пепел,
Я домечтаю до конца.
Я быть хочу тебя моложе.
Пока еще могу дышать.
Моя шагреневая кожа —
Моя усталая душа.
Басовый ключ.
Гитарный строй.
Григорьева отрава.
И я григорьевской струной
Владеть имею право.
И я могу сыграть, как он,
С цыганским перебором.
И выдать стон за струнный звон
С веселым разговором.
На ощупь нота найдена
Дрожащими руками.
И тонко тренькает струна,
Зажатая колками.
И хриплый аккомпанемент
Расстроенной гитары
Вдруг остановит на момент
Сердечные удары.
И я, что вызвался играть,
Живу одной заботой —
Чтоб как-нибудь не потерять
Найденной верной ноты.
Я отступал из городов,
Из деревень и сел,
Средь горных выгнутых хребтов
Покоя не нашел.
Здесь ястреб кружит надо мной,
Как будто я — мертвец,
Мне места будто под луной
Не стало наконец.
И повеленье ястребов
Не удивит меня,
Я столько видел здесь гробов,
Закопанных в камнях.
Тот, кто проходит Дантов ад,
Тот помнит хорошо,
Как трудно выбраться назад,
Кто раз туда вошел.
Сквозь этот горный лабиринт
В закатном свете дня
Протянет Ариадна нить
И выведет меня
К родным могилам, в сад весны,
На теплый чернозем,
Куда миражи, грезы, сны
Мы оба принесем.
