Девушка улыбнулась, увидев Махеша, еще секунду назад ее лицо было грустно-задумчиво, и вдруг — как всплеск, как метнувшийся луч солнца — улыбка.
— Здравствуйте, — сказала Мина. — И вы здесь?
Она хотела добавить, что рада видеть своего нового знакомого, но промолчала, немного смутившись.
Выпускники потянулись к выходу.
— Пройдемся, пока не началось второе отделение? — предложил Махеш. — Здесь немного душно, правда?
Они вышли на улицу. Солнце спряталось, быстрая южная ночь бесшумно захватила город. Свет фонарей на аллеях казался призрачным — настолько слаб он был перед чернотой ночи.
— Вам нравится концерт? — спросила девушка.
— Нравится, да, — ответил Махеш чуть задумчиво. — Но веселья нет.
— И у меня. А почему, как вы думаете?
— С нами прощаются.
— Кто?
— Эти стены, деревья. Они знали нас долгие пять лет. Теперь нам на смену пришли другие, а мы уйдем. Оттого и грустно.
— Но мы ведь все это возьмем с собой.
— Вот как?
— Конечно. Будем помнить.
— Это не то, — покачал головой Махеш. — Воспоминания тоже будут покрыты налетом печали. Так вспоминают детство, когда еще очень многого не знаешь и тебе дано великое право быть беззаботным.
— А разве мы с вами не беззаботны? Ведь все впереди у нас.
— Да, все впереди. Кстати, а почему мы до сих пор на «вы»?
— Не знаю, — пожала плечами Мина. — Давай перейдем на «ты».
И сразу повисла пауза. Она была ощутимо тяжелой, набухала от втекающего в нее времени, превращаясь в огромных размеров шар, и этот шар Мина проткнула одним вопросом-уколом:
— А ты всегда так печален?
— Я? Печален? — встрепенулся Махеш. — Вот уж нет! Это все ночь, она насылает на нас такое настроение.
Он взял девушку за руку, очень легко, так, что казалось, он почти ее не касается, и увлек за собой в просторное и ярко освещенное фойе. Здесь было шумно и бестолково, продавали мороженое и сладости, кто-то собрал вокруг себя толпу и рассказывал что-то интересное, слов было не разобрать, и только смех позволял догадываться о том, чем рассказчик привлек слушателей.
Махеш купил две порции мороженого и вернулся к своей спутнице.
— Кстати, — сказал он, — свой последний экзамен я сдавал одному очень интересному профессору. У него привычка спать на экзамене, и, когда ему отвечаешь, главное, что от тебя требуется, — говорить негромко и размеренно. Тогда он дремлет и можно нести всякую чушь.
— И ты тоже?
— Что — я тоже?
— Нес чушь.
— Конечно.
— Все время?
— Нет. Я знал почти все по билету, но в одном месте буксовал. Там и пришлось изворачиваться.
— И что же ты рассказывал профессору вместо требуемого?
— О том, как ходят поезда в Бангалор.
Мина взглянула на юношу недоверчиво и засмеялась.
— Ты шутишь, наверное, — сказала она.
— Ничуть! Я рассказывал примерно так: «Поезда в Бангалор ходят строго по расписанию. Надо взять билет в кассе, предъявить его проводнику и проследовать на свое место. Громоздкие вещи при этом следует сдать в багажное отделение…»
— Ты шутишь! — сказала Мина, смеясь.
Махеш подозвал какого-то парня.
— Это Кришан, — представил он его. — Мой однокурсник. Мы вместе с ним, кстати, сидели на том экзамене. Помнишь последний экзамен, Кришан?
— Да, конечно, — ответил парень и заулыбался.
— Что я там рассказывал нашему старику? Подтверди, а то мне не верят.
— Про поезд, — сказал Кришан. — До этого, как его…
— До Бангалора.
— Вот-вот, до Бангалора. Это был рассказ о том, как купить билет и ехать до Бангалора.
— Значит, все это правда? — залилась смехом Мина. — И профессор слушал от начала до конца?
— Ну, не совсем до конца, — поправил Махеш.
— Он маху дал, — подсказал Кришан.
— Кто?
— Да Махеш! В одном месте своего рассказа он сказал так: «И вот вы подъезжаете к Бангалору. Красив ли город Бангалор?» Он интонацию сменил, понимаете? У него интонация была вопросительная, а это уже иначе звучит. Профессор уловил разницу, пробудился, на Махеша смотрит.
— А он?
— А он сразу сориентировался и говорит, все так же вопросительно: «Можно ли так подходить к этому вопросу?» И сам себе отвечает: «Да, можно. Как утверждает доктор права Чандр в первом томе своих «Основ юриспруденции», основой любого гражданского договора является…» Профессор услышал знакомые слова — и опять в дрему.
— И вовремя! — сказал Махеш. — Потому что как раз дальше я не знал, что говорить. Вылетел у меня этот Чандр из головы.
Выпускники потянулись из фойе в зал.
— Второе отделение, — сказал Кришан. — Пойдем?
— М-м, не знаю, — протянул Махеш и посмотрел на свою спутницу.
— Я не очень туда хочу, если честно.
— Может быть, прогуляемся?
— Да, было бы неплохо.
Они вдвоем вышли в университетский парк.
— Ты смешной, — сказала Мина.
— Ничуть!
— Смешной, смешной, правда. И часто тебе приходилось вот так водить за нос преподавателей.
— Это было в первый и последний раз. Честное слово. Это не то, что я выкрутиться хотел там, где не знал материала. Тут другое.
— Озорство?
— Да, наверное.
— Вот, видишь. Я же говорю: смешной.
— Такие истории могут с любым случится. Разве не так? У тебя не было ничего подобного?
— Нет, — Мина качнула головой и улыбнулась. — Я ведь не живу в Бангалоре и потому не могу рассказывать о том, как туда ехать. У тебя родители в Бангалоре, да?
— Отец. Мама умерла несколько лет назад.
— Прости.
— Ничего.
Помолчали.
— Ты загрустила, кажется?
— Немного.
— А причина?
— Так, личное.
— Какие-то неприятности?
— В прошлом. Я потому загрустила, что о своих родителях вспомнила. Их нет уже.
— Обоих?
— Да.
Это их сближало. Махеш взял девушку за руку, она ее не отняла и ничего не сказала.
— Странный вечер, — произнес юноша таким тоном, что казалось — он извиняется. — Все нас с тобой на грустные воспоминания тянет.
— Это хорошая печаль. Она не ранит сердце. Правда?
— Да.
Улица за университетскими воротами была пустынна и тиха.
— Здесь чудесно, — сказала Мина. — Такое чувство, будто время застыло.
— Ты не ждешь наступления завтрашнего дня?
— Пока не жду.
Они как раз проходили под фонарем. Махеш взглянул своей спутнице в глаза, они были темны и печальны, как обступившая их ночь. В этой ночи можно укрыться, и никто их не найдет. Юноша наклонился и быстро поцеловал Мину в губы. Она отшатнулась, но руку свою не отняла, спросила только:
— Зачем?
— Извини, — смутился Махеш.
Ему не нужно было делать этого, наверное. Что-то изменилось вокруг после поцелуя. Или они изменились?
— Ты сердишься?
— Немного, — призналась после паузы Мина.
— Прости.
— За что?
Улица, по которой они шли сейчас, казалось Махешу знакомой.
— Где мы идем? — спросил он.
— Подходим к дому, в котором я живу.
Он сам испортил этот вечер.
— Ты обиделась все-таки.
— Ничуть.
— Ну тогда погуляем еще?
— Уже поздно.
У знакомых ворот они остановились.
— Прощай, — сказала Мина.
— Нет!
— Что — нет?
— Не хочу слышать слово «прощай». Уж лучше — «до завтра».
— А что завтра?
— Я приду к тебе.
Девушка запросто могла сказать «нет». Это был бы приговор, но Махеш готов был подчиниться.
— Хорошо, — сказала Мина.
— Правда?! Я приду? Ты не сердишься?
— Нисколько.
Он был прощен.
Старый Руп Чанд гордился своим сыном. Его Махеш, его гордость, учился в университете, — не многие соседи с их улицы могли этим похвастаться. И профессия будет престижная — юрист. Адвокатом ли сын станет или судьей, все равно будет уважаемым человеком. Сам Руп Чанд тоже был уважаемым. Он держал лавку на одной из центральных улиц и слыл человеком рассудительным и благочестивым, но, кроме этих прекрасных качеств, он имел еще одно, немаловажное — прозорливость, и эта прозорливость подсказывала ему, что уважение к торговцу — это не совсем то же самое, что уважение к судье. Времена менялись — менялись и герои. Старик видел, как совсем молодые люди, получившие университетское образование, в несколько лет добивались того, до чего ему самому пришлось идти полжизни. Он преодолевал препятствия, падал, снова поднимался, чтобы сделать еще несколько шагов к благополучию, а рядом с ним совсем молодые люди шли, казалось, без помех.
Руп Чанд был мудр и понял, что жизнь, которой он жил, уходит, его Махешу нужно идти другим путем, и этим другим путем стал университет.
Дела в лавке шли неплохо, все было как всегда, день сменяла ночь, а ночь сменял день, но старика все происходящее, кажется, уже не интересовало. Торговля отошла на задний план, все заслонили успехи сына.
Махеш преодолевал курс за курсом, и сознание того, что его сын — парень с головой, переполняло сердце отца гордостью. Тем более что и люди отмечали серьезность и усердие юноши, а недавно даже сам Рай Сахеб, остановив на улице Руп Чанда, поинтересовался, как идут дела у сына.
Рай Сахеб был человеком в городе известным. Известность его, как у всякого уважаемого человека, проистекала от его богатства. Никто не знал, сколько у него денег, но никто не сомневался, что нет в городе человека более богатого, чем он. Когда люди покупали в магазине сладости, то почти наверняка можно было сказать, что сладости эти произведены на фабрике, принадлежащей Рай Сахебу. И магазин, в котором эти сладости продавались, тоже был его собственностью. Ему же принадлежали и машины, развозившие товар по магазинам, и много что еще в этом городе принадлежало Рай Сахебу. Вот почему его внимание к Махешу старый Руп Чанд расценил как добрый знак.
Узнав, что Махеш заканчивает учебу и вот-вот должен вернуться в отчий дом, Рай Сахеб кивнул удовлетворенно и сказал:
— Что ж, его ждет хорошее будущее. Ваш сын умен и образован, уважаемый Руп Чанд. И я был бы рад познакомиться с ним поближе.
Старик поблагодарил Рай Сахеба за добрые слова, с трудом скрыв свое удивление вниманием столь уважаемого человека к своему сыну, и только по возвращении домой ему открылась подоплека происходящего. У Рай Сахеба была дочь, которую звали, кажется, Малти. Она достигла того возраста, когда родители уже задумываются о подборе жениха для своей дочери, не этим ли был вызван интерес Рай Сахеба к Махешу? Руп Чанд хотел надеяться, что дело обстоит именно так, хотя не до конца верил в собственную догадку — слишком желанной она была. Породниться с таким человеком! Можно ли мечтать о чем-то большем?! Поразмыслив, старик решил, что нет ничего невозможного, и стал готовиться к возвращению сына.
