Ей хотелось, чтобы ее слова прозвучали, как слова обычной, вымотанной хозяйки, но внутри у нее все трепетало от ужаса.
Он выпрямился, его голубые глаза посерьезнели.
– Вот что я тебе скажу, – обратился он к ней. – Ты заканчиваешь делать то, что тебе осталось, а я займусь главным блюдом.
– О чем ты говоришь? Ведь времени-то совсем нет!
– Послушай. – Он взял ее за плечи и осторожно повернул к себе лицом. – Я бы без возражений и с большим удовольствием съел даже тушеный картон, если бы это только доставило тебе удовольствие. Но я знаю, сколько времени ты готовилась, чтобы организовать вечер для Ханны и Бена. Не потому, – добавил он строго, – что ты им разонравишься или станешь нравиться меньше, если все пойдет не по твоему плану.
Нет, хотелось ответить ей, просто Ханна станет ненавидеть меня еще больше.
Прежде чем она успела ответить, он поднял ладонь – широкую, с сильными пальцами, руку плотника, а не администратора.
– Дай мне пять минут, хорошо? Поверь, через пять минут я уже буду здесь. Не успеешь оглянуться.
Он подошел к дивану и схватил пальто.
Через десять минут он уже стоял на пороге, осторожно, словно священный Грааль,[6] держа в руках большой, в масляных пятнах бумажный пакет. Он поставил его на стол и открыл. Из пакета резко запахло чесноком.
– Ласанья, – сказал он. – У «Чезаре» самая лучшая.
– А я беру у «Чезаре» только пиццу, – озадаченно заметила Грейс. – Я и не подозревала, что он делает что-то еще.
Джек подмигнул.
– Самый большой секрет в Челси – у него всегда понемногу чего-нибудь да припасено.
Грейс внимательно посмотрела на него. Как могло случиться, что Джек, который живет в фешенебельном районе по дороге на Ист-Сайд, который издает первоклассные книги в здании на Пятой авеню, знает о тайнах пиццерий на задворках больше, чем она?
А я даже не могу толком купить что-нибудь навынос, подумала она.
Грейс заметила свое отражение в зеркальной стене напротив кухонной стойки. Увидев на себе фартук с оборками, который торопливо набросила перед приездом Джека, она рассмеялась. Это смешно. Это не я. Что со мной происходит?
Но она точно знала.
Вместо того, чтобы посмотреть новый спектакль, на который Лила достала билет, ты скачешь, как козочка, в надежде произвести впечатление на этого парня, демонстрируешь ему, какой прекрасной женой ты можешь стать.
Но это не «парень». Это – Джек, Джек Гоулд, который любил ее в три часа утра, когда она сидела согнувшись перед дисплеем компьютера в самом старом махровом халате с хлебными крошками, застрявшими в его складках.
И после того, как ее наградили премией Пулитцера за книгу "Выход из сложного положения", когда она чувствовала, что если еще хоть кто-нибудь позвонит под предлогом поздравлений и предложит что-нибудь купить, то она потеряет остатки рассудка, кто, как ни Джек, материализовался на пороге с бутылкой самого дорогого охлажденного шампанского и с двумя билетами на Бермуды?
Теперь, наблюдая за Джеком, извлекающим из посудного шкафа блюдо из жароупорного стекла «Пирекс», в которое он начал ловко перекладывать ласанью, она подумала: "С этим человеком я могла бы стать счастливой".
– Я давно не говорила, что люблю тебя? – спросила она.
– Нет, по крайней мере, за последние восемь часов я этого не слышал. И уже стал чувствовать себя обделенным.
Умело, словно он зарабатывал этим на жизнь, он посыпал блюдо сверху сыром и сунул ласанью в духовку. Пока блюдо разогревалось, он подошел и обхватил ее так, что она едва не растворилась в его мощном объятии, словно стояла под кроной дерева, задрав голову вверх. Прислонив голову к его ключице, она уловила запах его пота, почувствовала влажность ткани его рубашки и сообразила, что, судя по всему, он всю дорогу бежал – до «Чезаре» и обратно. Ее переполнило чувство глубокой нежности.
– Как все прошло сегодня? – спросил он осторожно.
– Ты имеешь в виду в промежутках между телефонными звонками репортеров? Могу сказать одно: слава Богу, что существуют автоответчики.
– А всего два дня назад тебе хотелось, чтобы их никогда не изобретали.
– Пока я не дозвонилась до Нолы.
– Ты разговаривала с ней? – глаза Джека расширились.
– Сегодня во второй половине дня. Я собиралась тебе сказать, если бы ты не исчез так быстро. Но ничего… да, ты не поверишь, но Нола Эмори сняла трубку только на шестнадцатый звонок. – Грейс вздохнула. – Она разговаривала со мной настолько холодно, словно я ошиблась номером. Она сказала, что ей нечего добавить к тому, что напечатано в газетах о самоубийстве ее отца. Самоубийство! Джек, но ведь все было не так.
– А чего ты от нее ждала?
– Правды. Чтобы она сама сказала, что произошел несчастный случай. Джек, ведь она же, как и я, была там. Мы обе видели, как они дрались. Револьвер… – Она прикрыла глаза, почувствовав острую боль в виске. Все эти годы и ее отец, и Маргарет ради его политической карьеры скрывали правду. А разве не мама, которая после того, как Грейс, рыдая, рассказала ей все, что видела, заставила ее хранить молчание? Однако жить с этим оказалось невозможно. Быть может, именно поэтому она наконец набралась смелости и изложила все случившееся на бумаге, извлекла грохочущие кости этого дела на свет Божий. – Отец просто защищал Маргарет. А кого защищает Нола?
– Скорее всего себя. Ты только посмотри, что уже творится, пресса просто взбесилась. Звонки, которые обрушились на тебя, и есть то, чего старается избежать Нола Эмори.
И как бы в подтверждение этих слов зазвонил телефон. Грейс услышала автоответчик, который находился за книжной полкой. "Это говорит Нэнси Уаймэн из "Ассошиэйтед Пресс"… – услышала она металлический голос. И хотя Нэнси пообещала перезвонить попозже, она все же оставила на пленке номера своих телефонов – и рабочий, и домашний.
Грейс взглянула на Джека, который саркастически улыбнулся ей в ответ.
– Похоже, ты открыла ящик Пандоры,[7] – заметил он.
– Просто я хочу прямо рассказать, как это случилось! Конечно, я знала, что есть вопросы, но когда люди прочитают книгу…
– Тебе тогда было всего девять с половиной, – напомнил он. – Ты уверена в том, что видела? И если даже все произошло так, как ты утверждаешь, то почему твой отец тогда заявил полиции, что прибыл на место происшествия уже после того, как Неда застрелили? И почему расследование поручили его хорошему другу Малхэни? Грейс, именно это как раз и интересует людей. Всем хочется узнать, что, собственно, скрывал твой отец.
– Он ничего не скрывал, – возразила она. – Он просто защищался. Его положение, вся его карьера оказались поставленными на карту. К тому времени он был близок к тому, чтобы, перетянув на свою сторону большинство в Конгрессе, провести Закон о гражданских правах. А такое событие могло бы…
