— Эй! Ты что красишь? — в испуге воскликнул Толян.
— Как что, окна! — спокойно ответил я.
— А ты уверен, что нам стёкла закрасить велели?
— Так Людмила Николаевна же сказала ПОКРАСИТЬ ОКНА, а не рамы. Может, в будущем году здесь медпункт будет? Видел, в больницах все окна белой краской закрашены?
— Точно! — обрадовался Толян и стал, как и я, быстро водить кистью по стёклам.
Вскоре мы любовались плодами своего труда.
Класс окутал полумрак, и мы вздрогнули, когда вдруг включился свет.
— Что это? — тихо спросила учительница, и её очки сами собой полезли на лоб.
— Правда, здорово, Людмила Николаевна? — похвалился я. — Ни одной капли мимо!
Учительница села за ближайшую парту и посмотрела на нас так, что я тут же понял: медпункта в нашем классе не будет.
— Мы сейчас всё вытрем, краска ещё не высохла, — быстро спохватился я, толкнул застывшего Толяна и сунул ему в руку тряпку.
— Стоять! — спокойно, но очень строго произнесла Людмила Николаевна. — Ничего не трогайте.
Она медленно поднялась и показала на дверь.
— Марш отсюда! — продолжила она уже громче. — На лестницу! Будете девочкам воду таскать!
Легко сказать «таскать». Попробуйте с первого этажа на третий полные вёдра потягать. Девчонки, тоже мне, ударницы, как нарочно быстро всю воду расходуют. По третьему ведру еле-еле дотащили. Всё, думаю, на четвёртом ведре умру где-нибудь между вторым и третьим этажами.
— Серёга! — вдруг слышу голос Толяна — это он меня зовёт. — Серёга, иди быстрей сюда!
Бросил я ведро, поднялся к нему на верхнюю лестничную площадку.
Смотрю: стоит Толян, довольный и радостный. В руках пожарный рукав держит, а сам кивает головой на кран.
— Видал?! — громко прошептал Толян. — Со мной не пропадёшь! Хватит вёдра таскать. Открой вентиль потихоньку, а я к девчонкам спущусь и воду на месте наливать буду. Воды теперь — хоть залейся.
Толян потянул шланг вниз и скоро скомандовал: «Давай!»
Я приоткрыл кран. Ничего. Я ещё немного покрутил.
— Ну чего ты? Заснул, что ли? Открывай! — крикнул снизу Толян.
Я и открыл, крутанув на полную катушку.
Шланг выскочил из настенной коробки, быстро надулся, стал разворачиваться и… На нижнем этаже что-то громко хлопнуло и сильно зашипело. Девчонки завизжали как резаные и кинулись бежать. Я это понял, потому что скоро визг раздавался во всех концах школы. Я бросился к крану и попытался его закрыть, но не тут-то было. Злополучный вентиль не поддавался — у меня не хватало сил побороть мощную струю.
Скоро прибежал дядя Юра, наш комендант. Вместе мы всё-таки справились и перекрыли воду.
Мне очень не хотелось идти вниз, но не бросать же Толяна в беде, и я пошёл.
Толян лежал на лестнице в обнимку со шлангом. Всё, что можно было смыть, было смыто: вёдра, швабры, тряпки плыли, точно корабли, своим курсом по волнам океана под названием «Первый этаж». Все, кто мыли лестницу, стояли, как мокрые мыши, и дрожали. Вода-то холодная.
Появилась Людмила Николаевна. Тоже мокрая с головы до ног.
— Бегите в раздевалки, в спортзал, — опять спокойно, но строго сказала она. — Вытирайтесь всем, что найдёте, головы просушите феном. И по домам! А вы, Вилюлькин и Картошкин… — она повернулась к нам и опять так посмотрела, что я понял: нам лучше остаться. — А вы, Вилюлькин и Картошкин, — повторила она громче, — берите вёдра, тряпки и чтобы ни капли мимо!
Вечером пришёл с работы отец, хлопнул меня по плечу и весело спросил:
— Ну, сынуля! Как прошла генеральная уборка? Школа небось сияет?
— Ещё как, — кивнул я, не в силах в ответ хлопнуть отца по плечу.
В воскресное утро семья Василькиных — мама, папа и семилетний сынишка Владик — всегда завтракает на кухне. Правда, как и во многих семьях, собраться всем сразу удаётся не всегда. Мама ходит по квартире и, как кондуктор трамвая, выкрикивает:
— Завтракать! Завтракать! Ну где вы там?
— Сейчас! — кричит папа из туалета.
— Иду! — отзывается Владик из-под кровати, куда он вчера неосмотрительно закинул тапок.
Но вот наконец вся семья на кухне.
Папа включает радиоприёмник.
«С добрым утром, с добрым утром…» — доносится оттуда бодрая песенка.
— И с хорошим днём! — заканчивает припев папа.
Мама разливает чай в чашки и, словно только что вспомнив, говорит:
— Папик, день-то хороший. А скажи мне, когда ты наконец починишь дверь в комнате? Ждёшь, когда свалится и пришибёт кого-нибудь?
— Сегодня! Сегодня и починю, — обещает папа. — Вот сейчас чайку попьём и за дело. Владик, поможешь?
— Да, папа! — откликается сынишка с большой охотой.
Он тут же вскакивает из-за стола и убегает к себе в комнату. Папа смотрит на маму. Мама понимающе улыбается. Владик возвращается со своими игрушечными пластмассовыми инструментами: молотком, отвёрткой, ножовкой.
— Пап, я готов, — объявляет он. — Пошли чинить!
— Нет уж, — останавливает его мама. — Сначала поешьте как следует. Сядь, Владька, вот тебе ватрушка и сырок.
— Да, сын, давай-ка поедим, чтобы силы были! — соглашается папа.
Затем он допивает чай, встаёт, потягивается и, крякнув, говорит:
— Э-эх! Ну, сына, пошли.
Дверь в комнату висит на одной петле.
— Да-а, сына, — папа проводит рукой по косяку. — Могла и в самом деле пришибить кого-нибудь.
— Маму? — испуганно спрашивает Владик.
— Может, маму, может, меня, а может, и тебя! — бормочет отец, морща лоб.
— Меня не надо. Ты всегда говорил, что у меня вся жизнь впереди, — Владик на всякий случай отходит подальше от двери.
Папа садится на корточки, осматривает нижнюю петлю, задумчиво ковыряет пальцем.
— Труха. Придётся выпиливать и делать вставку, — подводит итог отец.
— На, папа! — сын протягивает ему пластмассовую ножовку.
— Не, сына. Тут настоящая нужна. Сходи-ка к дяде Коле, попроси у него ножовку… и отвёртку заодно.
— Счас, папа! — бодро восклицает ребёнок и убегает к соседям.
Папа берёт газету и присаживается на диван.
В комнату заглядывает мама:
— Так, работнички. Сидим, газетки почитываем?
— Ничего подобного, — оправдывается папа. — Видишь, я газету даже открыть не успел. Сейчас всё мигом починим.
— А где Владька?
— Я его за инструментом к Володькиным послал.
— Маленького гоняешь, — , мама неодобрительно качает головой.
— Ничего, пусть приобщается… — начинает предложение папа, но не заканчивает, потому что сынишка уже прибегает назад.
— Ты чего так быстро? — удивляется отец.
— Дядя Коля сказал, что у него нет ни ножовки, ни отвёртки.
Папа в упор смотрит на маму. Мама пожимает плечами и уходит на кухню.
— Эх-х! — вздыхает папа, откладывает газету, берёт сына за плечи и говорит: — Вот, сына, какой скряга этот дядя Коля. Не будь таким! Ладно?
— Ладно, — кивает Владик. — Пап, а что мы теперь будем делать? Без ножовки.
— Придётся свой инструмент достать. Ну-ка принеси мой чемоданчик…
В квартире номер пять на втором этаже дома с лепным карнизом в виде виноградных листьев жил-был Мишка Сапожкин. Ну ты знаешь этот дом. Был Мишка страшным лентяем. За свои девять лет он не прочитал ни одной книжки. В школе-то он учился, но ничего, кроме учебников, не читал.
А в квартире номер одиннадцать на третьем этаже того же дома жил Владик Крутиков. Он учился в одном классе с Мишкой. Только Владик, наоборот, очень любил чтение и читал всё подряд, по три-четыре книги одновременно. Правда, частенько он путал их названия и авторов. Например, когда его спрашивали, что он сейчас читает, он мог ответить: «„Приключения Тома Сойера и Винни Пуха“, или „Хижину дяди Фёдора, пса и кота“ Эрнеста Успенского».
Так вот для Мишки Владик был палочкой-выручалочкой. По дороге в школу он пересказывал другу домашние задания по литературе. И этих знаний Мишке хватало на твёрдую троечку.
Однажды утром, как обычно, Мишка поджидал Владика возле дома у круглой клумбы, которую поливал дворник Саид.
— Что-то твой друга задержался сегодня, — сказал Саид.
— Сча выйдет, — заверил его Мишка.
И точно, из подъезда вывалился заспанный и какой-то помятый Владик с красными глазами.
— Ты чё, заболел? — обеспокоенно спросил друга Мишка.
— Нет. Понимаешь, мне такая обалденная книга попалась, — зевая, точно бегемот, ответил Владик. — «Октябрёнок» называется. Фенимора Купера. Нет. «Пионер». Точно «Пионер». До утра не мог оторваться.
— Ну ты даёшь! — восхищённо воскликнул Мишка. — Я бы так не смог. А чего по литере задавали?
— По литературе? Это… Сказку… Точно! Сказку про Ивана Царевича и Царевну-лягушку.
— Ну давай рассказывай, — поторопил друга Мишка. — А то печёнкой чую, Светланаксановна спросит.
— Не успел я её прочитать, — вяло отмахнулся Владик и добавил: — Да эту сказку нам ещё в детсаде рассказывали. Сейчас вспомню.
— Давай-давай, Владька, вспоминай, выручай друга, — просил Мишка.
— Значит, так! Жил-был царь. Старенький. И было у него три сына. Решил царь их поженить. Дал каждому по стреле и сказал: «Стреляйте в разные стороны. В чьи ворота стрела угодит, там и счастье ваше»…
— А дальше?
— Подожди, дорогу перейдём, буду дальше вспоминать.
Прибежали Мишка с Владиком в класс вместе со звонком. Прямо перед Светланой Александровной в кабинет заскочили.
— Здравствуйте, дети! — поздоровалась учительница.
— Здравствуйте, — нестройным хором ответили ученики.
— Сапожкин, Крутиков, вы что, с пожара бежите?
— Нет, Светлана Александровна, Крутиков про пионеров Купюрова читал и мне по дороге рассказывал, — сказал Сапожкин.
— Не Купюрова, а Купера! — поправил Мишку Владик.
— Фенимора Купера? — удивилась учительница. — Ну что ж, похвально. Вернёмся к уроку. Сапожкин, ты отдышался?
— Да, — весело сказал Мишка и толкнул Владика в бок, смотри, мол, печёнка меня не подвела.
— Тогда к доске. Пересказ сказки…
— Пересказ сказки… — повторил Мишка и вопросительно посмотрел на Светлану Александровну.
— Как сказка называется? — спросила она.
— A-а! Так, это… Иван Царевич и Царевна-лягушка.
— Ну, положим, она называется просто «Царевна-лягушка». Итак, мы слушаем.
— Жил-был царь! Он был уже старенький! — бодро начал Мишка.
Дальше он бойко звонким голосом рассказал, как выпустили стрелы братья. Как пошли их искать. Старший нашёл свою в воротах боярина и на боярыне женился. Средний на дворе купца стрелу нашёл, на купчихе, значит, женился. А младший ходил, ходил, искал стрелу, пока на болоте не оказался. Сидит там на кочке лягушка, а в руках, то есть в лапах, стрелу держит.
— Говорит ему лягушка чистым человеческим голосом, — продолжает Мишка. — Женись на мне, Иван, тогда стрелу и отдам!
— Каким голосом? — уточнила Светлана Александровна.
— Чистым человеческим.
— Понятно. Продолжай.
— А как на жабе, то есть на лягушке, жениться? Иван и говорит: «Не могу я на тебе жениться». А она пристала: женись — и всё тут! Потом говорит: «А ты, Ваня, меня поцелуй!»
Светлана Александровна с опаской посмотрела на Мишку. Класс замер.
Мишка, ничего не замечая, вдохновенно продолжал:
— Поцелуй, говорит. Ну как бы ни было Ивану Царевичу противно, взял он лягушку и поцеловал. И в тот же миг превратился в царя Ивана-лягуха…
В классе стало так тихо, что было слышно, как мыши в школьном буфете догрызали тёти Клавино печенье, которое она уронила в прошлую пятницу.
— В кого он превратился? — еле сдерживая смех, спросила учительница.
— В Царя-лягуха.
— И что дальше?
— И стали они жить счастливо и долго. А что, не так? — тихо спросил Мишка, почувствовав подвох.
Класс во главе с учительницей хохотал так, что мыши попрятались по закуткам, а в кабинет литературы, как по тревоге, прибежали завуч, математик, англичанка и завхоз.
Васька Пташкин ворвался в класс вместе со звонком. Плюхнулся за последнюю парту, которую делил с Валеркой Сёминым. Вошёл Дмитрий Павлович, и урок физики начался.
— Закон Архимеда-а… — протянул учитель, — расскажет нам…
— Валерка, — отчаянно зашептал Васька, — сейчас меня вызовет, чесслово. А я этого Архимеда не учил, я весь вечер в «колоф-дьюти» играл. Про что хоть закон этот? Подскажи, будь другом.
— Да там всё просто, — зашептал в ответ Валерка. — Архимед лежал в воде и закричал «Эврика!» Это значит нашёл…
— Пташкин! — прозвучала, как выстрел, фамилия в шелестящей тишине.
— Ну вот, я же говорил, меня шестое чувство никогда не подводит, — вздохнул Васька и поплёлся к доске.
— Давай, Пташкин, расскажи нам, что ты знаешь о законе Архимеда, — приготовился слушать учитель.
Васька откашлялся, постучал себя по груди и начал:
— Значит, так! Однажды летом тепло было, залез Архимед в бассейн.
— В бассейн? — удивился Дмитрий Павлович.
Васька посмотрел на Валерку. Тот постучал себя по лбу и показал руками, как рыбаки, от большого размера к маленькому.
— Ну это был маленький бассейн, древнегреческий, как наша ванна, — смекнул Васька. — В Древней Греции ведь ванн не было, вот греки и мылись в бассейнах.
— А-а, — кивнул учитель, — понятно. Только ты не отвлекайся от темы. Продолжай.
— Ну вот Архимед там плавал, плавал…
— Плавал? — опять удивился учитель.
— Плескался, можно сказать. Плавать, правда ваша, было негде. Поплескался он, даже окунулся пару раз… Потом устал, полежал… И вдруг как закричит: «Эврика!»
Дмитрий Павлович вздрогнул.
— Ты, пожалуйста, не кричи, ты же не Архимед, и мы не глухие. Ну а закон?
— Значит, как закричит: «Эврика!» — уже тише повторил Пташкин.
— И что это значит? — поторопил его учитель.
— Это значит — нашёл!
— Что же он нашёл? — терпеливо выпытывал Дмитрий Павлович.
Валерка что-то шептал, но Васька никак не мог разобрать.
«Что же он нашёл? Что он в бассейне мог найти? Аквалангов тогда не было. Ласты? Нет. Ласт, кажется, тоже не было», — лихорадочно соображал Васька и с тоской в глазах смотрел на одноклассников.
Почти все пытались ему подсказать: выделывали руками какие-то фигуры, выгибали спины.
Вдруг Ваське показалось, что он услышал спасительное слово.
— Маску! — громко выкрикнул Пташкин.
— Что?! — в третий раз удивился Дмитрий Павлович. — Маску?
— Маску, — уверенно повторил Васька и добавил: — И трубку!
Класс стонал от смеха.
Возвращались мы как-то с Толиком из школы. Был апрель. Дворники подметали дворы. Маляры красили заборы. Плотники чинили калитки. Забор, мимо которого мы шли, был длиннющий-предлиннющий. Идти было скучно, и мы стали придумывать разные занятия, чтобы скоротать дорогу.
