Добровольцев не нашлось. Икша посмотрела на Риглу, но та испуганно залепетала что-то и спряталась за Алима. Алим подмигнул Икше, та как-то странно покосилась на него и назначила сопровождающим Корпена, хлипкого на первый взгляд парнишку из вида инфоров. Конечно, тот тоже не хотел возвращаться, но Икша суровым тоном произнесла: «Это приказ!» И парнишка смирился.
— Вы сможете присоединиться к следующей группе, — утешила его охотница.
— Но я не смогу со следующей группой... Моя работа...
Икша слилась с ним на целых пять минут. Какой информацией они менялись, неизвестно, но сразу после этого Корпен слился с Реской и повёл её вниз по течению.
Переход выдался не самым трудным, но жутко неприятным. Ныли усталые мышцы, экстремальщики были голодны и угрюмы. Алим то и дело с опаской косился на Риглу. Сегодня он при всём желании не сумел бы нести её на себе. И очень боялся, что девушка сдаст. Но Ригла отвечала ему робкой, виноватой улыбкой — и держалась.
За день он в полной мере отведал того, что напугало Реску. Голод накладывался на усталость, лишая последних сил и веры в себя. Лёгкий завтрак — и всё стало бы на свои места. Вернулись бы силы и бодрость. Алим сорвал на ходу какое-то пресноводное растение, но оно оказалось безвкусным и противным. С отвращением выплюнул, прополоскал рот и жабры. Привкус остался. Чуть позже в голову пришла идиотская навязчивая мысль, что растение могло быть ядовитым.
Икша время от времени останавливала группу и предлагала осмотреть сушу. Туристы послушно высовывали головы из среды и щурились, пытаясь хоть что-то разобрать в увиденном. Большинству не было дела до того, что там на берегу. Но остановка это отдых, в котором так нуждались тела.
Команда: «Привал, экстремальщики!» прозвучала божественной музыкой. Икша построила группу полукругом, пересчитала туристов, сообщила, что следующий переход будет легче и отпустила на отдых.
— Спасибо тебе, — стесняясь, промолвила Ригла.
— За что?
— За то, что ты был рядом. Одна, я бы ни за что не дошла. Но ты посмотришь заботливо, с тревогой и вниманием, и я знаю, что ничего страшного со мной не случится. Если совсем изнемогу, опять на закорках понесёшь, не бросишь. И новые силы откуда-то берутся.
— Алим, а на меня со вниманием не посмотришь? — ехидно спросила толстушка из вида курьеров.
— На тебя я со вниманием смотрю, — пробасил её напарник.
— А на закорках меня носить будешь? — парировала та.
Алим в пикировку не вмешивался. Он уже спал.
К чему слушать благодарности?
Они не заменят здорового сна.
Не будем терять времени!.. —
сквозь сон смутно услышал он. А может, приснилось...
Похихикав, туристы отбуксировали его в старицу, чтоб сонного не унесло течением.
А не свалял ли я дурака, — в тысячный раз спрашивал себя Атран. — Экстремальный туризм — это, конечно, круто. Но голова-то одна...
Всё сегодня было не так, как вчера. Охотники с утра обращались к нему на «ты», но хорошее на этом заканчивалось. Ни шуток, ни смеха. Суровые, серьёзные, сосредоточенные лица. Разведчик прибыл ранним утром, перекинулся парой слов с Лотвичем — и команду словно подменили. А настроение охотников моментально передалось кулам.
Атран занимал верхнюю позицию на куле Аранка, так как охотник сегодня расположился в нижней.
— Послушайте, Аранк, а что натворил этот алмар?
— Угробил троих рулевых.
— Это я слышал.
— Он работал на строительстве грота информатория. Ставили обрешётку для кораллов. Знаешь, как это делается? Кораллы заполняют ячеи обрешётки, укрепляют каркас — и через десять-пятнадцать лет грот готов. Так вот, в тот раз обрешётка рухнула и ранила рулевого. Рулевой был в контакте, и алмар испытал сильнейший болевой шок. Алмар сорвал рулевого со спины, боль исчезла, и алмар это запомнил. Следующим рулевым нужно было назначить самого опытного, отправить алмара на отдых месяца на два. Но умных на стройке не оказалось, рулевым назначили зелёного новичка и отправили алмара на расчистку стройплощадки. Видимо, алмар сделал себе бо-бо, содрал рулевого со спины — и слопал на глазах у окружающих.
— И после этого кто-то рискнул сесть на него?
— Никто не рискнул. Вызвали специалиста, который должен был отвести алмара на бойню. Тот дал животному два дня отдыха, но как только попытался слиться, зверюга его слопала. И убежала в Темноту. Теперь она наша.
— Почему он так делает?
— Видимо, обжёг нервное пятно. Когда кого-то плющит в лепёшку на твоём нервном пятне, это, видишь ли, очень больно.
— Больно ему... Сам расплющил...
— Но ведь всё равно больно. Теперь никого к пятну не подпустит.
Лотвич вёл отряд в Темноту. С каждой минутой бледнел солнечный свет, возрастало давление, холоднее становилась среда.
Кажется, я трушу, — сказал себе Атран. — Да нет, я определённо трушу.
— Аранк, что я должен делать, когда найдём алмара?
— Подняться повыше и наблюдать.
— Просто наблюдать?
— Да, если всё пойдёт нормально, просто наблюдать.
— А если нет?
— До этого не дойдёт, — сердито отозвался Аранк.
— Я, кажется, не то ляпнул.
— Да, не то.
— Скажи, Аранк, как ты оказался здесь? Ты же широкомыслящий.
— Видишь ли, мой юный друг, я очень долго занимался своим делом. А долгая однообразная работа сужает кругозор. Однажды я понял, что ничего вокруг не вижу, кроме пятачка своей работы. Тогда бросил всё — и вот я здесь.
— Здорово! У меня не хватило бы духа.
— Не расслабляйся.
Атран вздрогнул и огляделся. Собственные глаза почти ничего не видели, и он сосредоточился на чувствах кула. Глаза хищника различали предметы намного лучше. Боковая линия длиннее и не в пример чувствительнее собственной. Кул ощущал каждое движение хвоста плывущих рядом охотников. Обоняние доносило десятки запахов. Даже в саду ароматов Атран не встречал такого разнообразия. Все чувства кула обострились, проснулось даже непонятное, доставшееся от далёких предков чувство живого. Слияние — не слияние, но что-то похожее.
А вокруг умирали последние краски. Вся гамма цветов сжалась до тёмно-зелёного и коричневого. Холодало. Атран сосредоточился, закрыл свои глаза и напряг зрение кула. Бросил взгляд вправо, влево, вниз... И почувствовал доброжелательный интерес животного к своим действиям. До вчерашнего дня он не сливался с крупными неразумными. А мелкие были просто продолжением его чувств, его органов.
