Ну вот! Гость наконец-то исчез!
Мало-помалу Нора пришла в себя и могла, как всегда, побродить по комнате, чем-нибудь заняться. Как она узнавала, что осталась одна, было опять-таки необъяснимо. Чувствовала, и всё. Напряжение внутри и в воздухе разом отпускало. Что-то как бы улетучивалось, сходило на нет. Хотя никаких шагов она не слыхала.
Но зачем он приходит, ее незримый гость?
Наверное, когда-нибудь она это узнает?
Нора глубоко вздохнула, потянулась. Нельзя отрицать: когда все кончалось, ее охватывало облегчение. Она опять вздохнула, огляделась по сторонам, прошлась по комнате…
Да, все как обычно. Разве что в круглой комнате стало холодновато. Но закатное солнце наполняло белые тюльпаны на столе теплым светом. Легкий шорох – два белых лепестка упали на белую скатерть. До чего же красиво!
Негромко тикали стенные часы, комнатные растения на подоконнике легонько шевелили под солнцем хрупкими листочками.
Конечно, большое облегчение – снова остаться одной, и все же в глубине души была печаль. И тоска. О чем? По кому?
Всякий раз, когда она слышала эти шаги, ей потом казалось, будто на краткий миг кто-то позвал ее назад, к чему-то далекому, давно минувшему.
Даг бы ее выслушал, это ясно. Даг умел понять все, что другие считали непостижимым, нереальным, немыслимым. Узнай он о Норином госте, он бы пришел в восторг. Подобные «феномены», как он их называл, ужасно его интересовали. Мистическое, таинственное вызывало у него куда больше любопытства, чем у нее. Но она должна молчать.
Даг ей не брат, хотя самый близкий человек на свете. Она была совсем маленькая, когда его родители, Андерс и Карин, взяли ее под опеку.
Вообще-то Карин доводилась теткой Нориному отцу, хоть и была ему почти ровесницей, всего на год-другой постарше. Поздний ребенок, она родилась, когда ее братья и сестры уже стали взрослыми…
Из всей родни одна только Карин и могла позаботиться о Норе. Остальные были уже в почтенном возрасте либо слишком заняты своими делами. Поэтому самой подходящей кандидатурой сочли Карин. Родня даже приняла особое решение на сей счет.
Андерс ничуть не возражал. Ему очень хотелось иметь дочку, а им с Карин, по всей видимости, других детей, кроме Дага, уже не завести.
Карин работала библиотекарем, Андерс учительствовал в гимназии. Оба любили свою работу, и застать их дома было не так-то просто.
«Даг становится все больше похож на Андерса», – говорили друзья. Или: «Прямо вылитая Карин!»
Но это неправда. Даг не походил ни на мать, ни на отца. Он был самим собой, да еще как!
И Нора, и Даг считали эти поиски сходства попросту смехотворными. И все же такие разговоры внушали Норе легкую зависть. Ведь они подчеркивали, что Даг неразрывно связан с Андерсом и Карин, что они семья.
Зато Нору сравнить не с кем. Она ни с кем не связана. Не принадлежит к семье. Пусть даже Андерс и Карин никогда не давали ей этого почувствовать. Во всяком случае, намеренно. Всегда приходили на помощь, старались понять. Они – люди замечательные.
А вот она – дуреха. Подозрительная и обидчивая. Хорошо хоть, сама это понимала. Правда, поделать ничего толком не могла. Сплошь да рядом ее больно задевали мелочи, которых никто другой не замечал. Например, та бесспорная естественность, с какой именно Дага, а не ее поселили в комнате рядом со спальней Андерса и Карин.
Норе отвели отдельную комнату в другом конце квартиры – дескать, чтобы «никто ей не мешал». Меняться она бы не стала, ни за что на свете, она любила свою комнату, и все же мелкое, гадкое подозрение нет-нет да и выползало. Понятно, им же охота побыть там в своем кругу, они ведь семья. Ночами, у себя в комнате, она словно бы слышала, как они тихонько снуют по кухне: наконец-то есть возможность уютно посидеть втроем, без нее.
Как-то раз она пробралась туда и, похоже, застала их врасплох.
«Ой, ты не спишь? Мы не хотели мешать…»
Заботливые слова, добрые, но вдруг на самом-то деле все наоборот? Вдруг это они не хотели, чтобы она им мешала? Только виду никогда не показывали и не покажут.
Она-то понимает, как обстоит дело, думала Нора, но опять-таки не показывает виду.
Они же не виноваты, что она навязалась им на шею. И изо всех сил стараются, чтобы она чувствовала себя членом семьи. Невдомек им, что этим они лишь подчеркивают, что она все-таки чужая. И вполне естественно. Она просто-напросто не их ребенок. Тут ничего не изменишь. Но они не желают этого признавать.
И не иначе как верят собственным словам, когда твердят, что им в голову не приходит считать Нору чужим ребенком.
Сколько раз она слышала, как они говорили это своим друзьям. Говорили всегда одинаково искренне, правдиво, но у нее тотчас же мелькала гадкая мыслишка: будь это правда, стали бы они уверять других?
Под хорошим присмотром. В добрых руках. И все-таки одинока, покинута. Как одно вяжется с другим? Конечно, она неблагодарна и несправедлива – и к живым, и к мертвым. В иные дни это очень осложняло жизнь.
Тогда Нора как неприкаянная слонялась по квартире, из комнаты в комнату. Вот и нынче утром, проснувшись, она сразу заподозрила, что день, скорее всего, будет нелегкий. Ночью ей приснился сон…
Нет, сейчас в это углубляться не стоит. Ведь в конце концов на свете не она одна чувствует себя одинокой и покинутой. Хотя утешение слабое.
Нора прошла на кухню, заглянула в жестянки с хлебом и печеньем – ничего привлекательного. Открыла балконную дверь и опять закрыла. На улице холодище. Но пахнет весной. Какая-то пичуга щебечет в снегу. Другие наверняка бы порадовались, а она чуть не заплакала. Глаза на мокром месте, по крайней мере сейчас. Должно быть, виноват сон, который она видела ночью и никак не могла вспомнить…
Хотя утром, едва проснувшись, подумала: конечно же все дело именно в этом! Мама была слишком красивая, а папа – слишком умный. Она им в подметки не годится. Потому они и сгинули. Авария произошла не случайно. Если б они любили ее, то взяли бы с собой в машину. И теперь ее бы тоже не было, и никому бы не понадобилось ее опекать. Да, все дело именно в этом.
