Что последовало из этого разговора архитектора с королевой, читатель легко поймет и сам, как поймет и то, почему именно королеве Жанне было отведено помещение в Босежуре: со страстью Екатерины Медичи к подслушиванию и выслеживанию читатели знакомы уже достаточно.
Проводив наваррскую королеву в отведенное ей помещение, Екатерина Медичи вернулась в Лувр и, сославшись на сильное утомление, отпустила пажей, сказав, что ляжет в кровать и чтобы ее не смели беспокоить ни под каким предлогом. Она действительно стала раздеваться, но, вместо того чтобы лечь в кровать, тут же надела ботфорты и камзол дворянина своих цветов *, а затем, закутавшись в широкий плащ и надвинув на лоб широкополую шляпу, вышла из Лувра.
Ночь была достаточно темна, и королева, не привлекая к себе ничьего внимания, прошла до площади собора Сен — Жермен — д'0ксерруа. У дверей маленького дома, примыкавшего к отелю Босежур, она остановилась и постучала.
Дверь сейчас же открылась; королева вошла.
— Это вы, государыня? — спросил шепотом чей-то голос.
— Да, это я. А это, конечно, ты, Рене?
— Я, я, ваше величество! Позвольте мне вашу руку, я сведу вас вниз, а то иначе как в погребе нельзя зажечь огонь; эти проклятые беарнцы, приехавшие с наваррской королевой, сейчас же всполошатся, если увидят свет в доме, который они считают необитаемым.
— Хорошо, веди меня! — сказала королева.
Они осторожно спустились в погреб, где Рене зажег фонарь.
На том месте, где когда-то была келья влюбленного настоятеля, королева Екатерина приказала возвести очень толстую стену. Толщина последней маскировалась общим расположением комнат и изнутри оставалась совершенно незаметной; между тем в ней находилась узенькая лестница, которая вела наверх, в крошечную каморку, смежную с комнатой королевы Жанны. Эта каморка была настолько тесна, что там мог поместиться лишь один стул для королевы Екатерины, а Рене должен был стоять около нее. В эту-то каморку и прошла Екатерина. Когда она уселась на приготовленный для нее стул, как раз у ее глаз оказалась небольшая дырочка, через которую можно было видеть все, что делалось в комнате.
Екатерина пришла как раз к концу рассказа Ноэ и вместе с Рене стала слушать, затаив дыхание. Но когда Жанна д'Альбрэ дала уже известную читателю далеко не лестную характеристику младшего и самого любимого сына Екатерины, последняя не выдержала и двинулась на стуле. Это и послужило причиной шума, всполошившего наваррскую королеву.
Однако Екатерина тут же справилась с собой и вполне овладела своим хладнокровием, когда Генрих сказал:
— Продолжайте, государыня-мать!
— Да, сын мой, — начала вновь наваррская королева, — не забывай, что дом герцогов Лотарингских и принцев Бурбонских стоит ближе всего к трону французских королей. Королева Екатерина предчувствует, должно быть, что ее сыновья умрут, не оставив потомства, и что дом Валуа осужден на гибель. Поэтому она так и ненавидит представителей тех домов, которые, как я уже сказала, ближе всего стоят к короне Франции.
— Но в таком случае… этот брак? — сказал Генрих.
— Этот брак? Для королевы Екатерины еще несколько дней тому назад этот брак был средством унизить Лотарингский дом с полной безопасностью для французского трона. Она боялась Гизов, но не нас, потому что нас она считала полнейшим ничтожеством, государями без армии, денег и честолюбия. Но ты явился под видом сира де Коарасса и доказал, что ты храбр, умен, ловок… Теперь приехала и я. Королева думала встретить во мне жалкую мещаночку, а увидела государыню, привыкшую к придворной жизни и опытную в политике. Королева-мать увидела теперь, что она ошибалась и что с нашей стороны дому Валуа грозит не меньшая опасность, чем со стороны Гизов. Поэтому…
— Вы думаете, что она способна расстроить наш брак?
— Нет, на это она не решится, но… но она способна убить тебя на другое же утро после свадьбы! Впрочем, — задумчиво прибавила она, — у всякого человека имеется своя судьба, и не во власти других людей изменить эту судьбу! — Она опять задумалась и потом прибавила: — Все равно, ты будешь королем Франции, сын мой!
Генрих вздрогнул. Словно испугавшись, что она зашла слишком далеко, королева Жанна поспешно прибавила:
— Ну, ступай к себе, сынок, дай мне лечь! Завтра я дам тебе знать, когда проснусь!
Она протянула молодым людям руку для поцелуя и отпустила их.
— Я задыхаюсь здесь, пойдем! — лихорадочно шепнула королева Екатерина своему фавориту, когда Жанна д'Альбрэ закончила свои рассуждения.
Они тем же путем спустились вниз.
— Слушай! — сказала Екатерина, когда они очутились в погребе. — Я должна сказать тебе нечто очень важное. Но это слишком важно, чтобы говорить здесь. Пойдем со мной! На берегу Сены нас никто не может подслушать!
Королева взяла руку парфюмера и пошла с ним по направлению к Лувру. Рене чувствовал, что в душе Екатерины кипит целый ад, и заранее радовался тем сообщениям, которые собиралась сделать ему королева. Ее бешенство, волнение и таинственность доказывали, что речь будет идти о жизни и смерти, а чем больше преступлений свяжет их обоих, тем крепче и неприступнее будет его положение фаворита!
