Люблю девятнадцатый век:
Москва по Тверскому гуляет,
И снег, ослепительный снег,
Летает, летает, летает...
И Пушкин летит к Натали
В надеждах: должно все решиться.
И там, у Никитских, вдали
Снег белый кружится, кружится.
А скоро венчальный узор
Судьба двум влюбленным подарит.
Пока же лихой перебор
Цыганка весь вечер гитарит.
И пунш разливают друзья,
Веселые звоны бокалов...
Хмельные бароны, князья
В арбатские хлынули залы.
Но Пушкин туманно грустит –
Его не чаруют цыгане,
Слеза беспощадно скользит
И сердце влюбленное ранит.
Люблю девятнадцатый век,
Но память — она, что волчица, —
У Черной реки алый снег
Дымится, дымится, дымится.
Что вам прочитала Цветаева,
Придя со своих похорон?
За Марину Цветаеву
Грустно ставлю свечу,
Пока жизнь не дотаяла,
Я молитву шепчу:
— Ах, Марина, Марина,
Солнца свет не гаси.
Огневеет рябина
По Великой Руси.
Старый дом на Трехпрудном
Разнесли на дрова,
В нем вы очень уютно
Рифмовали слова.
И в «Вечернем альбоме»
Было столько имен...
Вы грустите о доме —
Отчий дом не спасен.
Полыхали плакаты! —
Это новая власть
Под солдатские маты
Всю бубновую масть
Подарила народу —
Пей, гуляй в грабежах!..
Встретив эту свободу,
К смерти сделан был шаг.
Гумилев с меткой пули,
И Есенин затем —
Вам прощально кивнули
Из веселых богем.
Зрелый Блок, трезвый Клюев,
Маяковский затих, —
Поэтический улей
Крыл лишен золотых.
Юный Павел Васильев,
Мандельштам — в лагерях.
Вы еще вне России,
Вы в пути и в слезах.
Ни Париж, ни Варшава,
Ни угрюмый Берлин
Вам не вырастил славы
Из кровавых рябин.
Ах, Марина, Марина,
Солнца свет не гаси.
Кровь в лампадах рябины
Всех поэтов Руси!
Его не велено пускать
В семиэтажный дом{1}...
Ах, как легко заосуждать
И оправдать потом!
Казалось, словно нипочем
Стихи летят к перу,
Но красный шарф через плечо,
Как пламя на ветру.
Он горячил своих коней
И горячился сам,
И от московских пустырей
Летел к родным лесам.
Его встречал паром-горбач
На Сухоне-реке...
И журавлиный долгий плач
Не умолкал в строке.
День упал в раны блеклой зари,
Мертвечиной пахнуло с болота.
И «ату» дохрипели псари,
Возвращаясь с пьянящей охоты.
Но завыл непутевый кобель,
На стволы дыбя рыжую холку.
Пьяный псарь в эту грозную цель
Разрядил, улыбаясь, двустволку.
Лес укутался черным плащом,
Горизонт сдвинул красные брови.
А псарям захотелось еще
Ощутить запах чьей-нибудь крови.
Полыхнули костры у реки.
И когда была водка допита,
В ночь стреляли не целясь — с руки,
Гордо вторя: «Убита! Убита!»
Ночь в кровавых подтеках зари
Умирала у злого болота,
Сладко спали лихие псари,
Всем им снилась охота,
охота.
А на дворе прескверная пора...
Велели петь, но хочется заплакать.
Пообещали снег, явилась слякоть,
И кто-то прокричал опять «ура!»
Такая вот прескверная пора...
В моем углу повесилась гитара,
И песни не слышны у самовара,
Хотя гостей привозят кучера.
Такая вот прескверная пора...
В мое жилье приводит постояльцев,
И струны теребят лихие пальцы,
Гостям нужна веселая игра.
Такая вот прескверная пора...
И новый день пылает кумачами,
И палачи остались палачами,
И песня не утихла топора.
Такая вот прескверная пора...
Но мальчик во дворе кричит: «Ура!»
Москва, 1999 г.
Устала ты,
И я устал.
Страна - вокзал,
И жизнь — вокзал.
А на перроне
Паровоз,
И он в загоне
Без колес.
На семафоре
Красный свет,
И в кассах горя
Наш билет.
А вдоль перрона
Черный дым,
Стоят вагоны,
Как гробы.
На перегонах
Кресты, кресты...
Жизнь вне закона,
Но рядом ты.
Всю ночь маячишь
У окна...
Ты тихо плачешь,
Моя страна.
Москва, 1997 г.
Новые рекламы
На Тверской сверкают.
Убежав от мамы,
Девочки гуляют.
Королева Оля,
Королева Катя...
Жизнь у «Метрополя»,
Где валютой платят.
Парень из Бейрута,
Шоколадно-спелый,
Круто, очень круто
Заплатил за тело.
Хохот в ресторане,
Щедрые посулы...
Катя из Рязани,
Оленька из Тулы.
Мчат их мерседесы
К загородным дачам...
Юные принцессы
И поют, и плачут.
Не волнуйтесь, мамы,
Ждите много денег...
И горят рекламы,
Продаются тени.
До кровавой рани
Пьяные загулы...
Катя из Рязани,
Оленька из Тулы.
Рябина брызнула на снег,
И оглянулся человек.
Он долго глаз не отводил,
Стоял, смотрел, не уходил...
Рябина брызнула на снег...
Теплится свеча —
Греет страну могил.
А кто-то опять сплеча
Завтрашний день убил.
Хохотом беды
Тешит себя топор,
В лоне святой воды
Бьет зеркала озер.
Красная трава...
Что же мы творим?
Катится голова
Под колесо зари.
Не угасай свеча —
Мы не страна могил.
А кто-то опять сплеча
Меня и тебя убил.
21 октября 1995 г.
Я водку пил с друзьями Шукшина,
Стихи читал попутчикам Рубцова.
И очень трезво вдруг послал всех на...
Я больно понял, что такое слово.
Я больно понял, что друзья — враги,
Как яд, прозренье: да и те и эти...
Зачем Есенин им читал стихи?
Они, они желали ему смерти.
Зачем Высоцкий струны не берег?
Наивно полагать: ушел от пьянки.
Он сердце громыхнул о свой порог, —
Не отвертеться вам, друзья с Таганки.
Запоминаю дерзкие шаги
Есенина, Высоцкого, Рубцова.
И горько мне, товарищи стихи, —
Я больно понял, что такое слово.
