— Ах вот оно что. Даже так! Ну и насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я принял участие в финансировании этого проекта?
Миро опустил глаза. Больше всего на свете гордый свободный цыган не любил никого ни о чем просить. Тем более чужого. Идти к Астахову уговорила его Соня, обещав, что это будет не просьба, а деловое предложение. И сейчас она поспешила прийти Миро на помощь:
— Речь идет не только о финансировании, Николай Андреевич. Речь о взаимовыгодном сотрудничестве.
— Вот как? — Астахов посмотрел на молодых гостей с некоторым недоверием.
Но Соня разложила перед ним свои бумаги: документы, выкладки, подсчеты.
— Понимаете, Николай Андреевич, на первом этаже мы предлагаем разместить офисы и магазины, которые будут принадлежать вам и приносить доход от сдачи в аренду. Причем этот доход не только окупит строительство, но и принесет прибыль. А табор, со своей стороны, вкладывает в это дело свою рабочую силу — все строительные работы будут производиться самими цыганами.
— Вы знаете, а я думаю, что это может быть интересно. Но дело в том, что, к сожалению, сейчас у меня нет времени поговорить об этом подробнее… Олеся, прошу тебя — ты обсуди с ребятами это дело в деталях. А потом мы вместе придем к какому-нибудь решению.
Астахов передал бумаги Олесе, решительно встал и попрощался с гостями, оставив их на Олесино попечение.
— Ну что ж, — говорила Тамара Игорю, окончательно выпроводив Земфиру, — в прошлый раз затея с крысиным ядом провалилась, теперь, надеюсь, это не повторится.
— Не повторится, — кивнул Игорь. — Так что теперь нам остается только ждать.
— А как мы узнаем о результате?
— Ну ты даешь! Да о смерти дочки Зарецкого и одновременно дочки Астахова будет кричать весь город! Все радио, телевидение, газеты — такое событие!
— Ну тогда читай газеты, Игорь.
— А что это ты мне приказываешь, дорогая?
— Кто-то должен приказывать, кто-то — исполнять.
— И ты у нас, значит, приказываешь? А если мне это надоест?
— И что ты тогда сделаешь? — В голосе Тамары сквозила неприкрытая ирония. — Опять сбежишь?
— Сбегу!
— Бросишь меня?
— Брошу!
— Ну не впервой! Зачем тогда Кармелиту убивал? — Игорь молчал. — Так что невыгодно тебе меня бросать. А то ведь получится, что зря ты убийцей стал!
Астахов ушел. А Соня и Миро разговорились с Олесей о подробностях проекта. Но Миро никак не мог сосредоточиться — он все время отвлекался от разговора и смотрел на полотно Дюрера. Никто никогда не объяснял молодому цыганскому парню принципы эстетики, никто никогда не водил его по музеям и галереям, не учил воспринимать живопись. Но, видно, на то оно и искусство гения, чтобы воздействовать на любого человека напрямую, без всяких там ученых посредников.
— Вам действительно так нравятся эти картины? — спросила у Миро Олеся.
— Да, очень, — завороженно отвечал цыган. Наверное, это действительно был великий мастер…
— Вот за эти картины Николай Андреевич и выложил все свои свободные деньги. И теперь, чтобы помочь вам, ему придется остановить одно из своих предприятий, изъять деньги из оборота. Согласится ли он на это? Я, конечно, с ним поговорю, но… Какой ему смысл помогать вам, чтобы навредить себе?
— Нет-нет, — поспешно заговорил Миро. — Останавливать, конечно же, ничего не надо. Николай Андреевич очень добрый человек, и мы не хотели бы злоупотреблять его добротой!
— Я в любом случае поговорю с ним и потом вам сообщу. А пока — вот так… Извините, ребята, но если бы вы пришли с вашим предложением на несколько дней раньше, до его отъезда в Лондон, то он бы вам, конечно, не отказал.
— Да, но тогда бы он не купил всю эту красоту! — Миро обвел рукой картины на стенах. — А это ведь для него важно.
— Очень важно. Николай Андреевич — коллекционер, он влюблен в свои картины… И, кажется, только в картины… — Голос ее прозвучал грустно.
Но Олеся заставила себя стряхнуть неприятные мысли и вежливо проводить гостей.
Выйдя из мэрии, Астахов-старший столкнулся на набережной с Астаховым-младшим. Разговорились. За последний год — с потерей Светы, с уходом в котельную — Антон сильно переменился. Это был уже не тот инфантильный двадцатичетырехлетний оболтус, который вылезал из-под маминой юбки, чтобы сделать какую-нибудь гадость. Теперь это был человек, который после нескольких сильных ударов жизни наконец-то стал ее — жизнь — по-настоящему понимать.
Николай Андреевич все это время старался хоть и издали, но следить за жизнью сына. И давно уже перестал относиться к нему так же брезгливо, как раньше.
— Знаешь, папа, — рассказывал сын-истопник отцу-бизнесмену, — я, наверное, буду заниматься Светкиной выставкой.
— Правда? Я очень рад! Это правильно, что ты начинаешь постепенно выбираться из своей котельной. Ведь, что бы я ни говорил раньше по поводу твоих деловых качеств, я уверен — ты способен на большее.
— Спасибо, папа, но не торопись. Может быть, ты был прав как раз тогда — и я ни на что не гожусь.
— Антон, жизнь так меняет людей… И потом, ты ведь до сих пор ничем серьезным, по сути, не занимался.
— Ну да, пожалуй. Ничего такого у меня еще не было.
— Ну вот. А эта выставка будет твоим первым настоящим делом. Проведешь ее — потом посмотрим, поговорим.
— Хорошо, папа.
— Знаешь что, Антон? Приходи в гости. Я из Лондона привез гениальную живопись! Дюрера привез! Приходи, посмотришь.
— Светка любила Дюрера… — задумчиво проговорил Антон.
— Да, я помню. Но дело не только в картинах. Просто я очень хотел бы видеть тебя дома.
— Хорошо, папа. Спасибо за приглашение.
— Ну так, может, не будем откладывать? Приходи сегодня вечером!
Рубина успокаивала внучку:
— Кармелита, наш Миро — достойный человек, он любит тебя!
— Здесь речь не о любви, бабушка. Знаешь, я когда его вижу — сама себя начинаю бояться. Вот смотрю на него, смотрю — и он такой родной. Как брат… Да нет, не брат — намного ближе…
— А чего же тут бояться, милая? Отпусти себя на волю. Ты только слушай свое сердце — оно все подскажет!
— Не могу, бабушка, не могу. Миро другой девушке нравится… Знаешь, если бы отец не заставлял меня тогда выйти за Миро замуж… Ну если б он не торопил меня, не принуждал насильно, то, кто знает — может, я бы тогда совсем по-другому на него смотрела. Не как на постылого жениха.
— Кармелита, а как же Максим? Или ты его не любила?
— Любила! В том-то и дело, что я его очень любила, видит Бог! Вот поэтому-то мне и страшно. Но сейчас я не могу не думать о Миро, просто не могу. Бабушка, ты меня понимаешь?
— Я ведь тоже женщина, Кармелита. Понимаю.
Поговорили еще немного, и Рубина засобиралась.
— Пойду я, моя хорошая. Вижу — ты у меня молодец: ошибки не сделаешь и сто раз подумаешь, прежде чем шаг ступить. Ты ведь теперь уже совсем не та девчонка, что по шторе из окна вылезала.
— Не та, бабушка, давно уже не та.
— Вот только почему ты на конюшне живешь?
— Торнадо заболел — за ним уход нужен, глаз да глаз.
— Ну мне-то не говори. Торнадо — это же для тебя только предлог. Был бы он здоров — ты б все равно здесь сидела. Что я тебя не знаю, что ли?.. Молчишь? Ладно. Ты только знай, родная моя, что твоя бабушка всегда рядом с тобой. Хорошо?
Рубина поцеловала внучку, попрощалась и ушла.
А молоко так и осталось не выпитым.
Покинув дом Астаховых, Миро и Соня зашли в кафе. Заказали кофе и мороженое. Разговорились.
— Миро, а что ты будешь делать дальше? — спросила Соня, проглотив украшавшую мороженое вишенку.
Цыган поднял глаза на девушку — он не понял вопроса.
— Ну вот построите вы этот дом, — пояснила та, — перестанете гастролировать. А жить на что будете?
— Не знаю, Соня… Работать буду. И другие цыгане тоже.
— В театре?
— В театре — это само самой. А там, глядишь, и еще что-то появится. Руки-ноги, слава Богу, есть, голова тоже на месте — придумаем что-нибудь!
— Ну а семьей ты не собираешься обзаводиться? — задавая этот вопрос, Соня покраснела, но Миро не обратил на это внимания.
— Пока не собираюсь. А что?
— Нет-нет, ничего. Просто ты всю жизнь кочевал с табором, вокруг тебя были только цыганские девушки, а теперь будешь жить в городе… А вдруг тебе какая-нибудь нецыганская девушка понравится? Могут быть отношения между цыганом и нецыганкой?
Лицо Сони залилось густой краской, но Миро и сам был смущен таким вопросом.
— Ну как тебе сказать, Соня… Вообще-то, наш обычай это запрещает. Цыган не может взять в жены нецыганку — это закон. Но теперь мне кажется, что и у этого закона могут быть исключения.
— И правильно. Разве можно замыкаться внутри одной культуры?
— Знаешь, если бы мне еще совсем недавно кто-нибудь сказал, что я буду вести такие разговоры, да еще и с русской девушкой — я бы очень удивился. Но за эти год-полтора столько всего произошло… Теперь я понимаю: в том, что мы так отделяем себя от других — мало хорошего. Народ, замкнутый в самом себе, он, конечно, сохраняет самобытность, но он не развивается… И вообще, ни русские, ни цыгане не должны чураться друг друга. Мы ведь все живем на одной земле, под одним небом. Так что, по-моему, принять другую культуру — это вовсе не значит проявить слабость.
