Иногда Палыч, как и все в городе, с восторгом вспоминал суд, особенно последнюю речь Форса:
— Слушай, а твой адвокат, какой же он молодец! Как все правильно… как, понимаешь, акценты все расставил. Я тут давеча, — Палыч кивнул на книжную полку, — воспоминания о великом дореволюционном адвокате Кони перечитывал. Очень много совпадений нашел. Талантище. Это ж надо так сказать, что… знаешь, враги твои, и те не могли ничего… ну, не нашли, что возразить!
Максим тяжело вздохнул:
— Да уж, Палыч. С врагами все понятно… а что вот мне теперь… с друзьями делать?..
Палыч помрачнел:
— Ну ты что? Ты уже сомневаешься в друзьях, что ли?
— Нет, в друзьях я не сомневаюсь, но я не мог подумать, что основным свидетелем в мою защиту будет охранник Зарецкого. Такой вот дружок у меня нашелся.
— Да-а-а… Вы же с ним, кажется, дрались. И не раз…
— Дрались… И не просто дрались…
— Ну так ты и не осуждай его. Охранник — работа такая. Человек подневольный. Каким бы он распрекрасным ни был, а скажет ему хозяин “фас!” — и бросится на кого велено. Важнее, что, когда до главного дошло, он всю правду сказал! Пусть даже по приказу хозяина цыганского.
— Ладно, Палыч, хватит. Не хочу я больше про суд говорить. И про цыган — не хочу, и ни про что… Просто хочется пожить, поработать. Устал я от любви этой…
— И то верно. И вообще. Будем считать, что твоя черная полоса закончилась. Теперь надо думать о будущем. Что делать собираешься?
— Сначала о том, чего не собираюсь. Прежде всего, думаю держаться подальше от цыган.
— Максимка, да ты на глазах умнеешь! Я ж тебе всегда это говорил. Только ты никогда меня не слушал!
— Ну ладно, не ворчи. Правдулюди говорят: пока свои шишки не набьешь, ни за что не поймешь, как нужно… А еще — если серьезно — я хочу… — Максим замялся. — Хочу к Николаю Андреевичу сходить.
— К боссу своему?
— К бывшему.
— Э, нет. Боссы бывшими не бывают. Это как олимпийский чемпион — звание на всю жизнь. А вообще мысль правильная. Сходи, обязательно сходи. Как он, Астахов этот, хорошо о тебе на суде говорил! Его, правда, обвинитель сбивал, зараза. Но он все равно очень старался.
— Вот я и хочу сходить, спасибо сказать.
— Может, он тебя и на работу обратно возьмет.
— Ну, об этом рано еще говорить. Да и самому проситься… Трудно мне это, очень как-то… поперек меня.
— А ты чуток разверни — и будет не поперек, а вдоль тебя. Ничего не трудно! Вон, плохие люди все время как-то сговариваются! Почему ж хорошие поладить не могут? Скажи ему, скажи! Должен взять!
Баро и Бейбут столько раз договаривались о свадьбе, что стали уж настоящими профессионалами этого дела, просто свахи в штанах. И что самое интересное — всегда у них находился какой-нибудь свежий повод, чтобы если уж и не поругаться, то хоть бы попрепираться немного.
Вот и на этот раз искать повод долго не пришлось. Он как-то сам собой нашелся. Только оба сели за столик, только взяли по большой чашке духмяного кофе, только начали разговор… Баро едва успел сказать: “Что, ромалэ Бейбут, продолжим подготовку к свадьбе? Здесь же и отметим…” — как Бейбут его перебил:
— Э, Баро, не торопись! Во все времена цыганская свадьба справлялась на территории жениха.
— Бейбут, я все понимаю. Но вспомни, как сватовство здесь замечательно начиналось.
— Я-то вспомню, как оно хорошо начиналось, а ты вспомни, как плохо закончилось — чуть Миро не убили!
Озадаченный, Баро замолчал. А Бейбут продолжил наступление:
— Нуты подумай! Что в этом плохого, если свадьбу справим в таборе? Раздолье, свежий воздух…
— А… а… — Баро не знал, что возразить, и все же выкрутился. — А вдруг дождь пойдет?!
Бейбут сделал большие глаза, а потом громко, на весь дом, рассмеялся.
— Ай-яй-яй! Вот до чего довела тебя, цыган, жизнь оседлая. Дождя испугался!
Баро мгновение колебался — может, и самому рассмеяться? Но нет, не стал.
— Я, Бейбут, дождя не испугался. Просто у меня в саду то же раздолье и тот же воздух свежий. Но зато если уж дождь пойдет, то рядом дом большой — там всем места хватит.
— Что говоришь? Подумай! Цыганская свадьба справляется раз в жизни. Нужно, чтобы наши дети запомнили этот день навсегда! А ты их хочешь под крышу спрятать!
— В том-то и дело, Бейбут, что раз в жизни. Ты же сам знаешь, какой это день для невесты.
— Нет, Баро, не знаю, я невестой никогда не был! — хихикнул, подшутив над старым другом, Бейбут. Тут уж и Баро не удержался — расхохотался.
Когда смех ушел, Баро сказал, уже серьезно:
— Нет, Бейбут, правда. Я традиции, конечно, чту. Но ты сам подумай. Кармелита привыкла жить в своем доме, все свои дни рождения, все праздники здесь отмечала… И наши все, зубчановские, столько лет этого дня ждали. Ты что, хочешь всю Слободу лишить радости такой долгожданной?
Бейбут глотнул кофе, крякнул довольно и пошел на мировую.
— Не хочу. Уговорил. Пусть люди радуются. Свадьбу будем играть в твоем доме и в твоем саду.
— Ну спасибо, уважил. Так-то лучше для всех будет!
— И то правда, — примирительно сказал Бейбут. — Все равно табор рано или поздно уйдет из города вместе с Кармелитой. И ты ее тогда не скоро снова увидишь. Так что хоть напоследок попразднуешь вместе с дочкой в родных стенах.
Баро опять встревожился:
— Постой-постой… Я еще не решил, где будут жить молодые.
— Что значит “ты”? Не тебе и не мне решать, где жить молодым после свадьбы. Все будет решать муж… Как скажет, так и будет.
— Ну… — невнятно протянул Баро.
— Что “ну”? — весело сказал Бейбут. — Как можно приказывать молодым, где им жить?! Пусть сами разбираются.
— Сами, сами! Но предложить-то я имею право?! — нахмурился Зарецкий, который начинал понемногу злиться.
— Конечно, имеешь, — тут же поутих Бейбут.
И вдруг он совсем поник, видно, вспомнил что-то. Повисла пауза. В конце концов Бейбут сказал глухим голосом:
— Знаешь, Баро, как говорят в таборе: негоже жить молодым там, где не соблюдаются правила приличия.
— Что ты имеешь в виду?
— Да то, что все видят. В твоем доме живет женщина. Заметь, не старая женщина. А на каких правах, непонятно.
Баро с удивлением посмотрел на Бейбута.
— О чем ты? Все знают, что Земфира работает у меня домоправительницей. И ничего неприличного я в этом не вижу!
— Вот, пожил в своем доме среди гаджо и заговорил как они. Сам уже наши традиции не уважаешь.
— Неправда! Я чту наши традиции и того же от всех требую!
— А по табору уже разные слухи ходят!
— Я прекращу эти разговоры!
— Баро, люди не слепые и не глухие. А у Земфиры, как она стала твоей… домоправительницей, глаза заблестели и голос ручейком зазвенел. Люди все видят и все слышат.
— Пусть видят, слышат и молчат! Бейбут осуждающе покачал головой.
— На каждый роток не накинешь платок.
— Это все сплетни! Между мной и Земфирой ничего нет!
— Ну кто тебе поверит?! Ну кто? Одинокая женщина живет со вдовцом в большом, прекрасном доме… Рамир, подумай над моими словами.
С тем и разошлись. Даже о свадьбе договорить забыли.
Идя к Астахову, Максим еще раз прислушался к себе: не стыдно ли будет появляться у Николая Андреича? Не почувствует ли он себя униженным там, в приемной бывшего босса? Или просто босса? После долгих размышлений Максим сам себе вынес предельно мягкий приговор: нет, не стыдно. Николай Андреич вложил в его защиту столько сил, да и денег, что не поблагодарить за это было бы настоящим свинством.
Другое дело — разговоры о приеме на работу. Здесь Максим твердо решил — не будет проситься, не стоит. В прошлый раз как было: сначала сам отказался, а когда надумал, у Астахова планы поменялись. И теперь, если что не так, второй щелчок по носу — это уж слишком. Правда, и тут Макс оставил себе мысленную лазеечку, решив, что если Астахов сделает любой, хоть самый тонюсенький, намек на то, что хотел бы его возвращения, он сам тут же и попросится обратно.
В офисе шефа не было, сказали, работает дома.
Дверь открыла Олеся. Провела Максима в гостиную.
— Проходите, Максим, Николай Андреевич у себя в кабинете. Я сейчас скажу ему, что вы пришли.
Посреди ее слов в гостиную вошел Антон, быстро, недобро посмотрел в сторону Максима, протянул руку. Сказал, растянув губы в улыбке:
— Ну здорово!
Не сразу, совсем не сразу Максим протянул руку для приветствия:
— Добрый день. Я вообще-то к твоему отцу пришел, — и развернулся к горничной. — Олеся, поторопись, пожалуйста. Передай Николаю Андреевичу, что мне нужно с ним поговорить.
— Не торопись, Олеся. Сходить к отцу ты еще успеешь, а пока принеси нам, пожалуйста, кофе.
Олеся пошла на кухню. Антон же хозяйским жестом махнул в сторону диванов, мол, присаживайся, дорогой гость…
— Макс, вот что я хочу тебе сказать. Давай забудем прошлое. И станем друзьями. Опять…
— То есть — “Кто старое помянет, тому глаз вон”?
— Да, а что? Хорошая пословица. Так что, друзья?
— А ты продолжение пословицы знаешь? — сказал Максим, усмехнувшись.
Антон неопределенно покачал головой.
— Нет, не помнишь… “Кто старое помянет, тому глаз вон. А кто забудет — тому оба”.
— Ну что ж, — криво улыбнулся Антон. — Подтекст ясен. Не будем создавать проблемы офтальмологам.
— Не будем, Антон, не будем. Знаешь, а я тебе даже благодарен.
— Ну, совершенно естественное чувство. А за что именно?
— Благодаря тебе я многое понял. О жизни, о дружбе. И многому научился.
— Что ж, если дружба в чистом, рафинированном виде у нас не получается, то предлагаю тебе вместе поработать. Надеюсь, у нас это получится. По крайней мере, лучше, чем когда-то.
— Видимо, в этом месте я должен прослезиться. Хорошо, будем считать, что прослезился. Извини, а в каком качестве ты мне это говоришь?
— В каком? Да в таком. В самом наиновейшем! Я теперь заместитель генерального.
— Поздравляю.
— Спасибо. Так я продолжу. На правах заместителя генерального директора предлагаю тебе вернуться в фирму.
— И тебе спасибо. Только о работе я хотел бы поговорить с Николаем Андреевичем лично.
— Не доверяешь?
— Не доверяю.
— В таком случае предлагаю тройные переговоры. Пошли к отцу прямо сейчас. Думаю, он не будет против моей рекомендации.
Астахов аж крякнул от удовольствия, увидев Максима.
— О! Дружище! Узник совести! Проходи.
— Здравствуйте! Рад вас видеть!
— А уж как я рад! Дай-ка я тебя обниму, по-мужицки, по-русски. Еще чуть-чуть, и увезли б тебя от нас надолго… Только ведь… я всегда верил, что ты невиновен.
— Спасибо. Если бы не вы…
— Да что я! Форс молодец. И Зарецкий с охранником тоже, в общем-то, молодцы. Словом, хорошо то, что хорошо кончается.
— Это точно; Но знаете, мне до сих пор трудно поверить, что все уже закончилось. Камера, конвой, решетки. Тяжело все это.
— Забудь, забудь как страшный сон. О будущем надо думать, — и Астахов вновь по-отцовски крепко обнял Максима.
Антон же в это время дулся в углу кабинета. Как-то неправильно разговор складывался. Все никак не получалось показать свою весомость, значительность. В разговор вклиниться — и то никак.
Впрочем, именно сейчас во время очередных объятий, кажется, подвернулся самый удобный момент:
— Отец, я предложил Максиму вернуться на работу в нашу фирму. Ты не против?
— Ха! Какое там “против”? Чего это вдруг я могу быть “против”?
— Ну вот и отлично. Я думаю, на тех же самых условиях и с прежней зарплатой, — Антону не понравилось, как он это сказал, не по-начальственному получилось, с каким-то прогибом. Поэтому закруглить фразу он решил построже. — Но только с испытательным сроком в два месяца!
