Политика террора была в самом разгаре, лезвие гильотины работало денно и нощно, по городу бродили толпы, потрясая пиками с отрубленными головами, а мятежные матросы то и дело грозились вздернуть на мачтах офицеров. Повсюду царил страх оказаться в черных списках. Семейству Буонапарте только сыграло на руку, что у них не было за душой ни гроша и они пострадали за дело революции, а в выданных им паспортах Летиция и ее дочери значились как портнихи. Наполеон снова вернулся в свой полк в Ниццу, а Жозеф тем временем отбыл в Париж в надежде выхлопотать денежную компенсацию. Первому удалось получить за предыдущие месяцы три тысячи фунтов жалованья, а второму — добиться от Конвента единовременного пособия в 600 тысяч франков, из которых, однако, не было получено ни единого су. Мать покинула их спустя несколько дней, несомненно, исполненная благодарности, и сняла комнаты в тулонском пригороде Ла-Валетт. Можно сказать, что она успела вовремя. Тулон поднялся против террора в июле, и английскому адмиралу Гуду с его британским флотом ничего не стоило занять город, где тотчас началось преследование революционеров, таких как Люсьен, большинству из которых, правда, удалось бежать. Летиция тоже вынуждена была спешно покинуть Ла-Валетт. Ей в буквальном смысле пришлось выйти на дорогу и просить себе на пропитание. К счастью Жозеф сумел подыскать для нее две комнатушки в Марселе, в которых не было даже мебели, но все же Летиция была вынуждена выстаивать очереди за бесплатным супом. Жозеф имел возможность как-то помочь матери, так как Наполеон убедил своего корсиканского знакомого, депутата Христофора Саличетти, своего бывшего союзника по борьбе против Паоли и одного из военных комиссаров республики, взять Жозефа себе в секретари. В начале сентября Саличетти устроил назначение Жозефа в качестве помощника секретаря комиссара республики при южной армии с жалованьем 6 тысяч франков. Люсьен был вынужден довольствоваться местом начальника лавки — склада в деревушке, где жалованье его составляло сущие крохи — 200 франков. Именно тогда Жозеф и отыскал себе богатую невесту — девушку своей мечты. Мадемуазель Жюли Клари пыталась по поручению семьи добиться у Саличетти теплых местечек. Многие из ее родни подозревались в контрреволюционной деятельности, в том числе и ее отец, уже одной ногой стоявший в могиле, по одной версии — торговец шелком, по другой — мыловар, вероятно, ирландского происхождения. В это дело вмешался Жозеф, и таким образом опасность миновала. Жюли была низкорослой, с лошадиным лицом и к тому же страдала от прыщей, но зато обладала чутким сердцем и острым умом и, что самое главное, должна была унаследовать 80 тысяч франков. Жозеф представил это многообещающее юное создание матери, и та тотчас одобрила как саму избранницу, так и ее наследство. Вскоре состоялась помолвка.
Тем временем Саличетти делал для клана нечто большее. Посетив 26 сентября 1793 года республиканские силы, осаждающие Тулон, он доложил Комитету общественного спасения, что «капитан Деммартен ранен, и наша артиллерия осталась без командира. Однако тут нас ждала редкостная удача, мы остановили гражданина Буонапарте (квалифицированного капитана того же подразделения), который уже собирался присоединиться к итальянской армии, и приказали ему занять место Деммартена».
Поначалу Наполеона раздражали его бездарные начальники, которым же действовала на нервы его преданность делу — он неизменно спал на земле рядом со своими пушками. Но в конце концов его неугомонность взяла верх. Не без труда и потерь ему удалось захватить английский редут на Керском мысе, служившем ключевой позицией ко всему порту, и оттуда повел по «кораблям деспотов» обстрел раскаленными ядрами. Таким образом, Наполеон запер в ловушку вражеский флот, который был не в состоянии ни покинуть гавань, ни войти в нее.
Британские войска были вынуждены спешно оставить Тулон 18 декабря 1793 г. Наполеон стал свидетелем и участником отчаянной рукопашной схватки и даже сам получил штыковое ранение в ногу Под ним были убиты одна за другой три лошади, а самого его трепала лихорадка, но в конце концов ему удалось захватить в плен вражеского генерала. Но, что самое главное, на тот момент Наполеону удалось расположить к себе еще одного из военных комиссаров республики — Поля де Барраса, который и повысил его в звании. В ту пору Наполеону было всего двадцать четыре года.
18 января 1794 года бригадный генерал Буонапарте получил в итальянской армии место командующего артиллерией. Штаб располагался в Ницце, в ту пору принадлежавшей Италии, поэтому Наполеон поселил мать в Шато Салле — симпатичном сельском домике неподалеку от Антиба. Та произвела впечатление на местных жителей тем, что собственноручно обстирывала семью, пользуясь в этих целях ручьем, протекавшим в саду, несмотря на щедрое содержание, выдаваемое ей сыном. Скорее всего ей не верилось, что это благоденствие продлится слишком долго.
К этому времени два офицера из Гаскони, в будущем оба члены клана Буонапарте, увидели для себя перспективы, сулящие славу и богатство. В 1787 году полк легкой кавалерии из Шампани пополнился во время своего пребывания в Тулузе странным рекрутом. То был семинарист, вынужденный бежать из семинарии за неуплату долгов. Было ему тогда двадцать лет, а полученное образование помогло в течение двух лет прослужить полковым квартирмейстером в звании сержанта, хотя вскоре после этого он оставил армию, чтобы продолжить службу за прилавком в мануфактурной лавке своего кузена. Во время революции он снова вернулся в армию и, став в 1793 году лейтенантом, писал в письме домой так: «Так как деспотизм приказал долго жить, будущее представляется мне в радужном свете».
Звали этого несостоявшегося священника, сменившего рясу на форму офицера кавалерии, Иоахим Мюрат.
Второй, Жан Бернадот, сын писаря из адвокатской конторы в городе По, получил лейтенантский чин в начале марта, прослужив рядовым целых одиннадцать лет. Он также написал домой брату в июле 1793 года: «Надеюсь, что вскоре стану капитаном. А пока я здесь четвертый лейтенант. Но даже эти обстоятельства не радуют меня, как мысль о свободе, которой я наконец-то узнал истинную цену». Он вытатуировал у себя на руке лозунг «Смерть тиранам», имея в виду, несомненно, королей.
Баррас, который, по собственному признанию, к тому времени ненавидел Наполеона, пишет в своих мемуарах, что тот превратился в жестокого республиканца. «Марат и Робеспьер — вот кто для меня святые», — говаривал коротышка-артиллерист. Говоря о памфлете, незадолго до этого опубликованном Наполеоном, Баррас добавляет: «Невозможно представить по духу нечто более якобинское, нежели положения этого дьявольского трактата».
Кроме того, он сравнивает Наполеона с архиреволюционером Маратом. Бесспорно, в это время Наполеон принадлежал к экстремистскому крылу якобинцев. Как он сам обтекаемо заметил уже на Святой Елене: «Тогда я был слишком молод, и мои воззрения еще не устоялись».
