7 ноября 1388 г. путники прибыли в Отрез. Прием, оказанный хронисту, превзошел все его ожидания.
«Как только я предстал перед графом, — пишет Фруассар, — он радостно меня приветствовал, сказав на чистом французском, что хорошо меня знает, ибо, хотя прежде мы никогда не встречались, он слышал обо мне множество разговоров. Затем, удостоверившись в моей личности посредством привезенных мною рекомендательных писем[33], граф разрешил мне гостить при его дворе сколь угодно долго. Там я узнал о большинстве событий, случившихся в королевствах Кастильском, Португальском, Наваррском, Арагонском и Английском, а также во всех землях Гаскони и Борделэ. И когда в личной беседе я спрашивал графа о чем-нибудь, он отвечал мне весьма охотно, ибо он утверждал, что история, которую я написал и теперь продолжаю, в грядущие времена будет цениться как никакая другая. "Спросите почему, милый мэтр? — говорил мне граф, — Да потому, что за последние 50 лет в мире случилось столько поразительных дел и ратных свершений, сколько раньше не происходило и за три века". Так я был принят при дворе благородного графа де Фуа и получил там полное раздолье»[34].
Проницательный Гастон Феб сразу понял, что судьба свела его с незаурядным писателем. Между тем, как и большинство знатных сеньоров той эпохи, граф хотел увековечить свой образ в анналах истории. Поэтому он сделал все, чтобы расположить к себе Фруассара и польстить его творческому самолюбию. Особенно хронисту запомнились литературные чтения, которые много ночей подряд устраивались графом в пиршественной зале Ортезского замка. Фруассар читал вслух свой роман «Мелиадор», и при этом многочисленные придворные соблюдали строжайшую тишину, боясь вызвать гнев Гастона, искренне увлеченного повествованием.
Окруженный атмосферой всеобщей благожелательности и уважения, Фруассар прогостил в Ортезе три месяца. За этот срок он собрал сведения о событиях, происходивших на Пиренеях и в Южной Франции. Кроме того, он сумел узнать многие подробности об англо-шотландской войне 1387 года, кульминационным моментом которой стал разгром англичан в битве при Оттербурне.
Наконец, Фруассар выехал из Беарна во Францию, присоединившись к роскошному свадебному кортежу: тринадцатилетнюю воспитанницу графа, Жанну Булоньскую, везли в город Рьом на бракосочетание с герцогом Иоанном Беррийским[35]. Дальнейший маршрут хрониста очень обстоятельно описан в его труде[36]. После рьомской свадьбы он вернулся в северные пределы Франции и целый год провел в разъездах, собирая недостающие сведения. Осенью 1390 г. он прибыл в свой родной город Валансьенн и приступил к созданию Книги Третьей. Она была написана в относительно короткие сроки — примерно к концу 1391 г.
Структурно-стилистическое и идейно-художественное своеобразие Книги Третьей более всего проявилось в том, что Фруассар решительно отошел от традиционной манеры изложения событий в их временной последовательности. Вместо этого он использовал литературные приемы, характерные для средневекового куртуазного романа: помещение одного рассказа внутрь другого (т. н. «матрёшечный метод») и замысловатое переплетение различных сюжетных линий. Удачным примером для сравнения здесь также могут служить сказки «Тысячи и одной ночи».
Рассказав в прологе о своем прибытии ко двору Гастона Феба, Фруассар завершает книгу описанием своего отъезда назад в земли Северной Франции. Поэтому можно сказать, что основной сюжет посвящен путешествию хрониста в Беарн и историческим изысканиям, которые он там вел. Однако этот своеобразный отчет о проделанной работе постепенно превращается в нарративный лабиринт. Фруассар постоянно отходит в сторону от основной тропы повествования и делает сюжетные зигзаги и хронологические скачки ради того, чтобы обрисовать давнюю предысторию какого-нибудь конфликта, вскрыть тайную подоплеку каких-нибудь политических инициатив, или же просто потешить читателя забавной историей анекдотического характера. Объясняя такой подход, он настаивает, что пишет не хронику, а историю, где пространные отступления естественны и необходимы для объяснения причин событий:
«Если бы я говорил: так-то и так-то случилось в оное время, не раскрывая и не объясняя причин, которые были велики, весомы, ужасны и могли привести к большим осложнениям, то это была бы хроника, а не история. Имей я к тому желание, то легко мог бы обойти эти причины молчанием, но я вовсе не хочу писать, не объясняя всей сути дела, раз уж господь даровал мне долгую жизнь, разум, память и досуг, чтобы описывать события во всех подробностях»[37].
Это высказывание Фруассара обычно принято расценивать как одно из ярких свидетельств того, что в западноевропейской историографии XIV века, по мере неуклонной секуляризации общественного мировоззрения, ясно наметился переход от религиозно-символической к причинно-следственной интерпретации событий. И это, безусловно, так. Однако следует учитывать, что Фруассар пристально прослеживал разные причинно-следственные связи, чтобы в конечном итоге выявить нравственную правду, мораль, за ними стоящую, — иногда, как уже отмечалось выше, даже в ущерб фактической достоверности. А для этой цели художественные приемы, использованные писателем, годились намного больше, чем методы традиционной историографии.
Анализируя Книгу Третью с этих позиций, можно заметить, что, несмотря на сюжетную сумбурность, она обладает внутренним идейным единством. Если нам удастся постичь метафоричный, иносказательный смысл разных, внешне никак не связанных между собой эпизодов, то они начнут дополнять друг друга и вступать в идейную перекличку. Связь каузальная здесь часто подменяется связью ассоциативно-символической. Благодаря этому, все повествование обретает двойное измерение, и герои, действующие в нем, одновременно являются и реальными историческими лицами, и собирательными образами — примерами («exempla»), несущими в себе определенный нравственный смысл[38]. Эта особенность придает рассказам Фруассара удивительную мифо-поэтическую глубину и часто делает их похожими на дидактические новеллы-притчи.
