Когда отец и сын стали особенно громко хохотать над несущимися с экрана плоскими шутками, в кухне появилась мать Александра и, соответственно, родная тётка Ларина Петра — Эльза, или пани Эльза, как про себя издевательски называл её Пётр. Это была неприлично располневшая женщина, ещё сохранившая, впрочем, на лице следы былой впечатляющей красоты. В последнее время она старательно налегала на спиртное. Вот и сейчас, едва закончив болтать с подругой по телефону, она принесла с собой из серванта красивый высокий бокал, наполовину наполненный коньяком, правда не очень крепким, так как не весьма дорогим. «Чего и следовало ожидать», — услышал Пётр злорадное скрежетание из кармана стёганого жилета и пребольно прижался боком к столу. На остальную часть семейства, включая самого Ларина Петра, это не произвело ровно никакого впечатления. Спасакукоцкий-старший достал из портфеля кипу бумаг и, сидя перед телевизором, стал просматривать их с карандашиком в руке.
Сестра молча уставилась в стену. И вдруг подскочила как ужаленная:
— Кстати, Пётр, пока ты ставил во дворе самокат, тебе звонила какая-то девица.
Пётр заёрзал на стуле. Но почему-то ему не захотелось бежать к телефону на глазах любящих родственников.
— Что, сама звонила? — вдруг встряла в разговор тётя Эльза.
— А что такого? — Гражина решила поддержать брата-одногодку. — Ну, позвонила…
— Как? — возмутилась пани Эльза. — Это дико! Это даже не то чтобы дико, это… — Слов ей явно недоставало. — Вы только вдумайтесь, в двенадцать лет она уже пользуется телефоном для того, чтобы без спроса родителей звонить куда угодно! Звонить мальчику, который отдыхает у своих родственников. Я даже в таком возрасте не думала, чтобы кому-то самой позвонить.
Тётю Эльзу явно заносило.
— Но ведь надо же общаться, — неуверенно возразила Гражина.
Сделав ещё большой глоток, пани Эльза гордо провозгласила:
— Всё должно происходить само собой… Вот, например, я и в шестнадцать лет никому не звонила, а с вашим отцом я познакомилась…
Дочка поморщилась:
— Но ведь это как в «Санта-Барбаре» — его избили хулиганы, и бабушка привела его умыться, а тут оказалось, что у него сотрясение мозга…
Мать вскинула голову:
— Это было предначертано судьбой (Свисток в кармане жилета закашлялся, уж он-то разбирался во всякого рода предначертаниях). — Вот если бы эти негодяи не напали на него тогда, то ты бы и не родилась.
Гражина ещё раз пожала плечами:
— Всё равно, представляю, как выглядел отец в этот момент, когда его увидела бабушка!
Эльза покончила с коньяком и направилась к бару, чтобы налить себе «ещё чуточку». Проходя мимо мужа, она всё же спросила:
— Всё же, Жорж, что ты там делал, в полной темноте, когда на тебя напали эти ребята? Под звёздами, что ли, походить решил?
«Жорж» рассеянно поднял голову:
— Что, Эльза?
Она махнула рукой.
— А, неважно. Короче, бабушка возвращалась с ночной смены, увидела его на скамейке возле нашего дома, подхватила его и привела к нам домой. Он в ванной потерял сознание, и мы положили его на диван.
Пани Эльза налила себе своё «чуть-чуть» и снова вернулась к столу.
— У него был такой несчастный вид, — продолжила она, усевшись рядом с Петром, так как дочка интереса к рассказу не проявляла, благо слышала его не одну сотню раз. — Как у маленького заблудившегося щенка. Мне стало его так жалко.
Двоюродная сестра Петра нетерпеливо перебила её:
— Да, мама, да. Я это тоже знаю. Тебе стало его так жалко, так жалко, что ты решила пойти с ним на это… «Разведённые мосты».
— Не «Разведённые мосты», — немного обиженно поправила её мать, — а «Пока не разведены мосты». Так назывался наш первый бал, школьный бал для старшеклассников. Наше первое свидание. Тогда была страшная гроза. Помнишь, Жорж?
Увлечённый составлением отчёта для сослуживца Руслана Зайченко, Спасакукоц-кий-старший даже не услышал, что к нему обращаются. Мать снова безнадёжно махнула рукой и продолжала:
— Когда он впервые поцеловал меня там, на танцплощадке, я сразу поняла, что буду жить с ним до конца своих дней.
Она с умилением посмотрела на мужа. В этот момент Георгий Иванович снова отвлёкся от составления отчётности в пользу комедийного шоу и идиотски захохотал над очередной экранной глупостью. Он тыкал пальцем в телевизор, икал от удовольствия и призывал присоединиться к нему дочь и племянника. Ларин Пётр и даже бесчувственная Гражина опустили глаза. Пани Эльза тяжко вздохнула и, крадучись, направилась к бару.
Сославшись на усталость, Пётр постарался пораньше отделаться от родственников. Включив радиоприёмник, он растянулся на кровати, не откидывая покрывала. Тягостное зрелище, кое являло собой семейство Спасакукоцких, усугубило его и без того скверное настроение. Тихая электронная музыка навеяла сначала мысли о родителях, после исчезновения которых ему пришлось поближе познакомиться с унылой семейной жизнью родственников, потом — о несправедливом, как казалось ему временами, двадцать восьмом параграфе Дисциплинарного Уложения, который подробно втолковывал, что практическая магия никоим образом не может быть применима для того, чтобы исправлять характеры людей даже в самых благих целях, и уж тем более недопустимо вынуждать их совершать несвойственные им поступки. Конечно, укрывшись в ванной, Пётр мог бы вывести несколько трелей посредством своего Свистка, и тогда в душе дяди Георгия могло бы проснуться совершенно справедливое негодование. Возможно, его пятерня оставила бы решительный отпечаток на щеке его самодовольного приятеля Зайченко, а стакан с коньяком тёти Эльзы был бы вдребезги разбит о кухонный пол… Но последствия… бр-р! Ларин Пётр заставил себя выбросить из головы эти глупости и сам не заметил, как уснул.
Сквозь сон он вдруг осознал себя лежащим на кровати, уткнувшись носом в подушку. Крепкому сну не помешал даже работающий над ухом радиоприёмник. Однако спустя секунду Ларин Пётр осознал, что его разбудила ехидно-выжидательно-насмешливая трель в самое ухо, сопровождающаяся дружелюбным щекотанием волос. Не успел Пётр как следует поприветствовать своего волшебного товарища, как раздался очередной звук, тоже настойчиво требующий его пробуждения, — телефонный звонок. Часы показывали 12.28.
— Алло? — сонно ответил Пётр трубке.
Он услышал сопение инженера-химика Юлиана Ситникова.
— Пётр, ты не заснул?
Протирая глаза, мальчик замотал головой, как будто инженер мог его видеть.
— Нет-нет, Ситников, что вы, не говорите глупостей. Я вот уже… Я просто тут на минуту… с родственниками…
— Послушай меня, Пётр, — горячо заговорил Ситников. — Я забыл ещё одну важную вещь, самую важную. Можешь ли ты заехать ко мне и кое-что взять? Это видеокамера…
— Конечно.
Минуту спустя Ларин Пётр уже спешно собирался.
…Супермаркет «Александровский» располагался на питерской окраине, почти в том же квартале, откуда стартовала обычно маршрутка, к бамперу которой нынче утром так удачно прицепился Пётр со своим самокатом. И сейчас, если бы не самокат, который Пётр разогнал до немыслимой скорости, пробормотав заклинание Ускорения, к месту встречи Ларин Пётр добрался бы ближе к рассвету. Однако, когда с видеокамерой в руках и Свистком в кармане жилета он подъезжал к супермаркету, часы над входом в магазин показывали пятнадцать минут второго. Огромная стоянка, на которой днём было нереально развернуться, сейчас была пуста. Только один автомобиль стоял у дороги — большой сероватый в темноте фургон. Пётр успел заметить, что водителя в его кабине не было.
У этого автомобиля Пётр на мгновение притормозил и огляделся. Ситникова нигде не было видно. Но тут из-под колёс фургона выбрался большой лохматый пёс и, радостно виляя хвостом, подбежал к Петру.
— Леонардо! — довольно позвал Пётр, наклонившись к собаке и ласково теребя её за шею. — А где наш старый рокер?
В этот момент внутри фургона что-то загудело и металлическая дверь стала медленно открываться, образуя площадку для съезда. Из фургона выкатился спортивный двухместный автомобиль со странным устройством на крышке багажника. Устройство, как успел отметить Пётр, состояло из каких-то труб, змеевиков, клапанов и ещё чёрт знает чего. Сверкая свеженькой краской, машина заурчала и кокетливо замерла перед фургоном. Пётр ошалело смотрел на машину. Трудно было представить, что инженер-химик Ситников, существо почти что асоциальное, мог приобрести такой шикарный автомобиль. Наконец дверца машины откинулась вертикально вверх, а не в сторону, как у обычных автомобилей, и оттуда показалась всклокоченная голова Ситникова.
— Ситников! — потрясённо протянул Пётр. Инженер-химик выбрался наружу. Это был высокий, тощий и очень забавный человек лет пятидесяти с удлинённым неправильным лицом и печальными даже в темноте глазами. Прогалина лысины на передней части головы удивительным образом сочеталась с длинными волосами Ситникова, забранными в косичку. Одеяние его было ещё более нелепо, чем причёска, так как состояло из ядовито-белого комбинезона всё с тем же значком, означающим «Осторожно, радиация!» на спине. Привыкший к всегдашнему нелепому виду своего друга, Пётр ничуть не удивился тому, что венчали костюм резиновые тапочки-сланцы на босу ногу. На шее у Ситникова болтался привязанный к шнурку, переплетённому бисером, электрический хронометр.
Ошарашенно озираясь — так, как будто он оказался на этой питерской окраине впервые, — Ситников остановил не менее удивлённый взгляд на Петре. Но тут он, похоже, сообразил, кто перед ним, и его лицо расплылось в улыбке.
— Пётр! Ну вот! — торжествующе резюмировал он.
Мальчик кругом обошёл новую машину и с восхищением выговорил:
— Ситников, вы выиграли этот лимузин в казино?
Ситников не без бахвальства гордо прислонился к автомобилю.
— Это результат моего последнего эксперимента, — сказал он торжествующе. — Гениальная идея! Гениальная жизнь! Жизнь в ожидании этого дня! Служение, ежедневное служение этому дню! (Пётр отметил, что инженер заговорил с интонациями тёти Эльзы). — Ладно, бери камеру, будешь снимать.
