Олег закричал.
…После шести часов пути и еще трех часов таможенной волокиты они наконец пересекли границу. Варя притихла, вновь погрузившись в воспоминания о детстве, которые, как подозревал Олег, таили достаточно болезненных моментов. Многое было рассказано ему, о многом он догадывался. Ранняя смерть матери, взросление в чужой семье. Что-то там с братом, конфликт, обозначенный парой холодных реплик. Возвращаться всегда непросто. Тем более ехать на похороны человека, вырастившего тебя, но оставившего в душе весьма противоречивые эмоции.
Сумерки сгущались. Душные, июльские, не приносящие прохладу.
Олег рулил, тайком поглядывая на возлюбленную. Она же, прикрывшись пологом темно-каштановых волос, сосредоточенно покусывала большой палец, хмурилась, и меж бровей появлялась морщинка, которую Олег обожал. Настороженные карие глазищи вчитывались в «ридну мову» рекламных щитов.
На въезде в Харьков Варя прервала молчание.
— Последний раз я была на родине в четырнадцатом году. А в деревне, — она замешкалась, прикидывая, — выходит, в две тысячи пятом.
Олег скользнул ладонью по ее бедру. Варя была младше его на пару лет, но с момента встречи прошлой весной ему ужасно хотелось заботиться о ней, как о ребенке, оберегать. Прежде он не испытывал к подружкам столь взрослых, отцовских чувств.
— Ты совсем не общалась с теткой?
— Общалась, — глядя за стекло, сказала Варя. — Когда я училась, она приезжала ко мне в Киев. Она была… стала очень замкнутой. Отчужденной.
— А брат?
Речь шла о двоюродном брате. Олег видел его на фото: загорелый вихрастый подросток держит за руку малявку с выгоревшими кудряшками. Шебутная полуулыбка Венсдей Аддамс и сбитые коленки вызывали у Олега прилив нежности. Из деревенской пацанки получилась утонченная леди.
— Колю я не видела с шестнадцати лет.
Позавчера Варя получила в социальной сети письмо. Неизвестная ей девочка сообщала, что тетя Маланья умерла и брат приглашает Варю на похороны. Олег сразу согласился взять выходные, отвести невесту.
Решено было заночевать в Харькове и утром добраться до Рябиновки.
— Я голоден как волк, — сказал Олег. — Где здесь подают наваристый борщ?
Вскоре они ужинали, внимая украиноязычным клипам по телевизору. Варя взбодрилась, она переводила для Олега: «прыкраса» — «украшение», «тыждень» — «неделя», «перлына» — «жемчужина». Ему не нужно было переводить, что такое «кохання».
Гостиницу они бронировали заранее. Прогулялись по вечернему городу, целовались на набережной и фотографировались под шикарным памятником поэту Шевченко. Олегу расслабленный Харьков понравился.
В коридоре гостиницы нервно мигала лампочка, тьма то затапливала багровый палас, то отступала, скапливаясь по углам.
Олег развалился на постели, освежившийся и сытый. Листал новости. Босые пятки зашлепали по линолеуму, и он отбросил смартфон. Варя переоделась в просторную футболку, лаской отвоеванную у жениха. Стройные ножки золотились каплями влаги, мокрые кудри завились. Она плюхнулась рядом, полминуты смотрела на Олега, решаясь. Он молчал, ожидая. Гладил ненавязчиво по щиколотке.
— Я не рассказывала тебе всего.
— Звучит слегка пугающе.
— Ты должен знать. До того, как увидишь Колю.
Олег сел поудобнее, показывая, что готов к исповеди. За тонкой стеной гремел телевизор, рвались бомбы, вертолеты пикировали. Глаза Вари подернулись туманом. Она сказала:
— Рябиновка — довольно странное место. Люди там совсем не такие, к каким мы привыкли. Суеверные. Это если смягчать формулировку. Я росла в абсолютной уверенности, что домовые реальны, — она улыбнулась виновато, — в общежитии соседки потешались надо мной. Поначалу я была словно те мормоны. Как сектантка, типа того. Оставляла молоко для духов дома. Крестила рот, чихая, потому что так поступали все в Рябиновке. Иначе в рот залезет бес. Верила, что баба Фрося — она жила на отшибе села — привораживает мужчин. Ты понимаешь? Мы были на короткой ноге с потусторонним.
Олег кивнул, хотя в его голове не укладывалось, что умная и раскованная Варя, его Варюша, допускала существование чертей.
«Мы же все верим в Деда Мороза, — напомнил он себе. — Причем я верил в сказочного альтруиста до третьего класса».
— Суеверия в Рябиновке везде, — сказала Варя, — куда ни сунься. И каждый рябиновец знает о Горобыной ночи.
— Какой ночи? — переспросил Олег, мыслями забуксовавший на дедушке Морозе.
— Горобына — это рябина по-украински. Ночь, получается, рябиновая. Она бывает раз в шесть лет, двадцать седьмого июля. Не скажу, почему именно двадцать седьмого. Ягода вроде бы созревает, или как-то так. Но, я клянусь, я помню две рябиновых ночи — в десять лет и в шестнадцать, и оба раза был сильный гром без дождя, и над селом полыхали страшные зарницы. И никто не спит, спать запрещено.
За стеной шарахнуло. Незримый поклонник боевиков прибавил звук.
— А чем же надо заниматься?
— Взрослые — молятся. — Варя откинула со лба прядь. — Дети играют. Пугают друг друга. Во всех домах зажигают свечи, потому что рябиновая ночь — ночь нечистой силы. Дьявол ходит по земле, вот чему меня учила тетка. Не знаю, как сегодня, но, черт, в середине нулевых двадцать первого века жители Рябиновки всерьез верили, что по дворам шастает рогатый. Или не всерьез. Притворялись. Кто их разберет. Для нас, детворы, это было вроде развлечения. Как Хэллоуин, пощекотать нервы. Кто смелее, выскакивал на порог. Считал до десяти или кричал: Горобыный, попробуй съесть. Горобыный — не помню точно — кличка дьявола, или духа этой ночи. Покричал и обратно бежать. Ну, весело же — целую ночь не спать, высматривать нечисть за окнами…
