Задумался Родим о матери, о сестрёнке Васе, что вся лицом в неё… Слабым ребёнком росла Вася. И теперь тонкая, будто ивушка. Больше такому, как Темелкен, чем полечу под стать. И ежели Вася на Темелкена и впредь так ласково глядеть будет, может, и не побратим уже выйдет, а совсем родня?
Заулыбался Родим, оторопь сошла с него. Да и Нетвор, свой ответ получив, шагал теперь бодрее. Многого он не понял, но главное уяснил, что не против старец. Остальное же — не для ума воя.
Отошёл, оттаял Родим. Только не понял, что же так напугало и поманило его. Ему бы отдохнуть теперь, поразмыслить. А тут ещё Зоря, поотстав от Нетвора, стал испрашивать тихонько, о каком таком пути души в землю говорил старец? Разве душа идёт не в чертоги Сварги, когда человек умирает?
— То душа, а то — ДУХ. Душа — это та, что под сердцем у тебя прячется, плачет с тобой да смеётся, ею после смерти опять Мать — Макошь на клубок мотает, а дух в нас от Вышнего Раза, — пояснил как мог Родим. — Если мы дух свой не пестуем, в небе его не полощем, как птицу, он, видно, тяжелеет, в землю идёт… — Родим помолчал. — Так я понял. В Нави, там же тоже дух сильный томится. Он зовёт нас, тянет. Только у тех, кто с оружием за свою землю пал, — дух лёгок, вот и мечтают вои о чертогах небесных!
Родим не заметил, как заговорил громко. И, только поняв, что Нетвор, слушая, ход замедлил, сбился, смутившись.
Нетвор оглянулся хмуро через плечо, но, ничего не сказав, ускорил шаг опять.
— Надо решаться, волки, — закончил Нетвор.
И тут же вперёд выскочил молодой вой. Глаза у него были раскосые — видно, степняцкая кровь. Звали парня Ярко. Не в меру горяч был. Придерживал его Нетвор. Такого куда ни пошли — тут же и потеряешь, по горячности его же.
— Ты сам сказал: мы — волки! Пусть ратаи сами выставляют охрану своему городищу!
— Что за времена пошли, когда волки в балках схоронных сидеть будут! — выкрикнули из тесной группы совсем молодых, едва год как воев.
— Нам бы покрыть бабу — да в лес!
— Вам бы только бабу, — выступил вперёд Беда, молодой ещё вой, но со шрамами-насечками на лице по погибшим. — Ушло время, когда жили волки в лесу. Иди в лес, Ярко, куда вернёшься? К углям вместо землянок сестёр своих единокровных?
Троих, знал Нетвор, похоронил Беда, за троих кровью виру взял. Мало старше Ярко Беда, а судит, как средний вой. Но мало средних. А молодых — много. А из старых, из тех, кто две по пять зим назад лесами уходил, полечей бегущих прикрывал, едва четыре по четыре руки воев осталось. Весь цвет тогда положили. Молодых учить некому — вон голосистые какие. Так думал Нетвор, не слушая почти, глядя только. Чего там было ещё слушать. По порядку схода сначала должны молодые говорить, потом средние вои — их и на круг не хватит, не до того сначала было — мальчишек учить. Раны зализывали. Вон Родим, который сам воем вышел, да Велко, Хоранов сын, с отцом был тогда, да вот Беда, может, к середине не по возрасту отходит, ну и помоложе середняки, как Славко да Подар, что учить ещё да учить… Мало. Плохо. Хорошо только, что Родима молодые вои любят.
— Волки не умеют бить строем, — шагнул наконец вперёд седой вой, и голос его, вроде негромкий, тут же перекрыл щенячий гул. — Посты можем выставить, верно. А пешие ратаи строятся плотно. На открытом месте — как с ними сойдёмся? Задавят числом… Да и неужто Своерад на полечей же пойдёт?
— Всё ты верно сказал, Кола, — кивнул старому вою Нетвор. С Колой рубились спина к спине, да прошли времена, когда умением, а не числом брали. Теперь на одного воя, годами ученного, выставляют ватагу ратаев, вот и вся слава. — Может, и не пойдёт Своерад против нового кмеса. Но коли пойдёт, сожжёт городище, тогда и нашим сёлам смерть. А селище не защитишь. И против рати на ровном месте не встанешь. Только и осталось полечам, что бросать нажитое да в лес, под защиту стрел наших… Столько лет строили, обживали… А сколько теперь умрёт непривычных к голоду да морозу? Оттого я и привёл на сход побратима Родима, теперь воя нашего рода Темелю. В его земле умеют бить конным строем. Против конного строя и рать не выстоит.
Родим подтолкнул в круг на лобное место Темелкена, который замешкался бы, да не вышло.
— Кони волков боятся! — выкрикнул тут же Ярко в лицо ему.
Темелкен промолчал. И взгляда на крикуна не бросил. Двое или трое молодых, проследив, куда глядит Темелкен, обернулись. Потом и другие.
Темелкен смотрел на коня своего, которого звал на свой лад Ар-кин (огненный конь), а побратим, шутник такой, за повадку дикую кликал Яшей-Ящером. Конь уже совершенно освоился со звериными запахами военного лагеря и объедал неспешно траву, разросшуюся у частокола.
Темелкен свистнул тихонечко, и Аркин, вскинув красивую голову, неторопливо, но бодро порысил к протянутой хозяином руке. Ткнулся мордой в ладонь, замер. Цокнул Темелкен, и подогнул Аркин передние ноги, задние согнул — лёг.
Тихо стало. Молодые вои как на волшебство смотрели.
— Иди садись, — сказал Темелкен Ярко.
Мог ли отказаться молодой вой? Неловко обошёл он Аркина, знал, с какой стороны сесть, но не Родим — не скакал вдогон на степняцких. Жеребец легко встал вместе с седоком. И тут же, чуя неумелую руку, взвился на дыбы. Клубком скатился с него Ярко.
— Все видели, — сказал Темелкен. — Усидеть сумеете ли?! А биться строем — тоже наука. Может, лето на зиму сменится, и тогда не научу, как надо. Да и конь не всякий подойдёт. Если времени у нас много — может, и сгодится учёба. Если мало… сколько?
