Что–то он выбрал неудачную тему, особенно на данный момент. Сейчас я готова разругаться с этим нахалом!
— Приберегите сии слова для вашей жены! — перебиваю я его, мой голос звучит спокойно, ровно, с тенью усталости. — Мне безразлично, что вам неприятно! Я больше думаю о политике. С каждым разом ситуация становится все менее благоприятной, а вы ничего не можете изменить! Робеспьер достоин большего уважения, хотя его политика противоречит моим личным интересам. Кстати, вы в курсе, что учинили кордельеры во главе с этим ужасным Дантоном? Они составили петицию об отстранении короля! Вы понимаете, чем это чревато?
Мой тон заставляет Барнава позабыть о ревности.
— Одни кордельеры нам не опасны, — отвечает он. — Дело будет гораздо серьезнее, если петицию поддержат в Якобинском клубе. А этого не будет!
Я начинаю устало хохотать.
— Вы планируете помешать этому? — спокойно спрашиваю я. — Неужели вам до сих пор не ясно, что в этом клубе вас давно не замечают! Там все слушают только Робеспьера! Все зависит от него. А как поведет себя этот человек, даже я не могу предположить, хотя знаю его с юности.
— Мадлен, вы разбиваете мне сердце! — Барнав пытается перевести разговор на другую тему. — Выходит, вы меня никогда не любили!
Опять эта «музыка». Неужели он не видит, что сейчас я не в состоянии признаваться ему в любви. Я хочу одного — чтобы меня оставили в покое!
— Хватит! — перебиваю я. — Сердце у вас продажное, как душа! Вы любому продадите себя за деньги. Думаете, я не знаю, что вы служите двору и встречаетесь с королевой? Когда вас назначили сопровождать беглецов королевской крови назад в Париж, вы прямо–таки расстилались перед Марией — Антуанеттой. Эта мадам тоже пустила в ход всё свое кокетство. Не знаю, кто из вас кого соблазнял, но зрелище было весьма любопытным. Жаль, я не видела. И после этого вы смеете клясться мне в любви!
Я говорю это спокойно, без эмоций.
— Мадам, осмелюсь заметить, что вы не правы! Меня можно обвинить в любых грехах, но не в продажности! — возмущенно восклицает Барнав.
— Оставьте меня! — приказываю я. — Прошу вас, решите проблему с петицией. Я заплатила вам двадцать тысяч, так что будьте добры их отработать! Лишь потом я послушаю ваше любовное вранье, если у меня будет хорошее настроение.
— Простите, мадам, какие двадцать тысяч?! — восклицает он. — У меня нет долгов.
Мне остаётся только печально улыбнуться.
— Как вы забывчивы! — качаю я головой. — Вспомните, когда вашему клубу были срочно нужны деньги? Я вам любезно дала в долг. Даже взяла с вас расписку, я храню её.
— Но это другое дело, я взял эти деньги для нужд клуба! — горячо восклицает Барнав. — Я взял на себя всю ответственность за возврат долга!
— Но до сих пор не вернули, — отмечаю я, — будем считать это платой за ваши труды. Ладно, не будем об этом. Простите меня. Я сегодня не в духе.
Я выплеснула все эмоции на Барнава. Хватит, хватит. Нужно сдерживать себя. К тому же ссора с этим человеком мне не нужна. Я закрываю глаза и откидываюсь на подушки.
Барнав садится рядом со мной, берет меня за руку.
— Мадам, я впервые вижу вас такой, — участливо произносит он. — Обычно вы были ласковой, что произошло?
— Я очень устала, — тихо отвечаю я. — У меня был трудный день. Прошу вас, постарайтесь предотвратить страшное!
— Мадам, будьте уверены, я сделаю все! — заверяет меня Барнав. — Отдыхайте.
Слава Богу, догадался, что ему лучше уйти. Уходя, Барнав горячо целует мою руку.
Завтра я пойду к Максу. Утром у него заседание. Значит, к обеду он должен быть дома. Пошлю сегодня ему записку. Пусть ждёт моего визита. Но на этот раз я возьму свой собственный экипаж.
Я, Жорж Дантон, и мой друг и союзник герцог Орлеанский расположились в одном из кабаков. Мы пьём крепкое вино и обсуждаем наши планы.
— Филипп, — фамильярно обращаюсь я к герцогу. — А ты не боишься, что тебя узнают? Как–то странно, особа королевских кровей в таком заведении?
— Ничего, — машет рукой Орлеанский, делая здоровенный глоток вина. — Я ведь теперь Филипп Эгалите — Равенство! Я должен быть ближе к народу!
С этими словами он шлёпает по заду проходящую мимо трактирщицу.
М-да… даже очень близко…
— На место регента метит много конкурентов, — вдруг резко посерьёзнев, говорит он. — Мои агенты в Австрии и Бельгии встревожены. Особенно опасен граф Прованский.
— Чёрт! — восклицаю я. — Прованский так орёт о своей верности Луи Тупому! Призывает немедленно идти войной на Францию!
— В том–то и дело, — кивает герцог. — Он рассчитывает на то, что Луи будет убит взбесившейся толпой ещё до того, как войска вступят в Париж.
— Да, нынешняя ситуация ему на руку, — киваю я. — Если Луи Тупого призовут к ответственности, он радостно примчится сюда.
— Так мы его и ждём, — хохочет Орлеанский.
— Угу, уж мы его встретим, — киваю я.
— Австриячка всё же опаснее, — замечает герцог. — Она плётёт такие интриги, не распутать. Барнав, как школьник, купился на её дешёвую лесть.
— Да, тщеславный малый, — киваю я. — Его ещё накануне любовница бросила. Зерно королевской похвалы упало на благодатную почву. Интересно, Петиона королева тоже в дело пустит? Он вроде бы честный. Но как сохнет по принцессе Елизавете!
— Думаю, Австриячка это знает, — уверенно говорит Орлеанский. — Скоро ваш друг получит приглашение.
— А Елизавета, какая она? — интересуюсь я. — В смысле, её ум, характер.
— Умненькая девушка, серьёзная, — рассуждает Филипп. — Но очень честная. Я с ней подружился. Её все в этом дворце несправедливо считали дурой, а я отнёсся к ней с пониманием. Скажу честно, я с ней искренен, она действительно мой друг.
— Который спокойно рассказывает вам о планах королевы, — хмыкаю я.
— Я её не заставляю, — заверяет меня герцог. — Она всегда первая заводит разговор. Бедняжке надо выговориться.
— Ты вели ей Петиона не допрашивать, — говорю я. — Пусть не слушает свою сестричку Австриячку.
— Тут я бессилен, — Орлеанский разводит руками. — Эту девушку нельзя заставить… она поступит по своему… Хотя, может, честность не позволит ей шпионить… Однако влияние Австриячки велико.
— Ладно, — машу я рукой. — Петион — лопух! Вряд ли от него они узнают что–то путное. Хотя, такой, как он, при хвастовстве всё выложит.
— А мне жаль Елизавету, — печально произносит герцог.
Я пожимаю плечами. Воцаряется грустное молчание.
— Хватит киснуть! — говорю я. — Время ещё детское. Уверен, мы ещё успеем найти скучающих дамочек.
Мы залпом осушаем ещё по бокалу вина.
Я, Мадлен Ренар, не могу уснуть. Я просто лежу на кровати, закрыв глаза. Мрачные мысли одолевают меня.
Вдруг раздаётся какой–то грохот. Я вздрагиваю. Сажусь на кровати.
Дверь в мою спальню распахивается. В свете свечей я вижу… Жоржа и герцога Орлеанского. О-о! Достойное завершение дня.
— Оживший ночной кошмар! — вырывается у меня.
— Мадам, простите, — извиняется Дорина. — Я не могла перечить особе королевских кровей.
— Чем обязана? — мрачно спрашиваю я гостей.
Судя по всему, они перебрали портвейна. На ногах еле держатся.
— Деньги, — коротко произносит Жорж.
— Вы пришли меня ограбить?! — возмущённо восклицаю я. — Даже вы, мсье герцог?
— Мадам, мы пришли занять у вас денег! — с трудом поясняет Орлеанский. — Вы ведь вкладываете деньги в политические партии?
Кажется, я влипла. Без денег они не уйдут. Позвать охрану? Ссориться с Орлеанским опасно.
— Сколько? — спрашиваю я.
Господи, спаси меня, грешную.
— Тысячу, — отвечает Жорж икая. — Нам нужно на текущие расходы.
Слава Богу, это немного.
Я сажусь за стол, пишу расписку. Орлеанский и Жорж подписывают. Только попробуйте мне не вернуть деньги, убью!
— Мадлен, ты такая лапочка! — вдруг выдаёт Жорж. — Так бы и скушал!
Мой взгляд падает на моё отражение в зеркале. Да, изящный, облегающий талию пеньюар из тончайшей ткани мне очень идёт. А в свете свечей моя стройная античная фигурка особенно хороша.
— Не бойтесь мадам, он вас жрать не будет, — успокаивает меня герцог.
— Благодарю, — ледяным тоном отвечаю я.
Они уходят.
Какого чёрта их ко мне занесло за тысячей луидоров? Шли мимо, что ли? Ага! Тут недалеко недавно открыли шикарный бордель. Что за гадость! В таком приличном районе! Вот она, ваша демократия!
Выходит, этим искателям приключений не хватало деньжат. Вот они по пути ко мне и заглянули.
М-да… дом надо продавать…
15 июля
Я, Максимильен Робеспьер, готов к началу заседания. Сейчас должен выступить Барнав. Именно его выдвинули простив моей вчерашней речи. Наши «шпаги» вновь скрестились.
Барнав важно проходит мимо меня. Я замечаю у него на галстуке булавку … Такую мне хотела подарить Мадлен… Сомнений нет! Это именно та булавка! Она отдала эту вещицу Барнаву!
Звенит звонок о начале заседания. Барнав поднимается на трибуну. В своей властной манере смотрит в зал. Мы встречаемся взглядом. Барнав демонстративно поправляет булавку на галстуке.
Я пытаюсь сосредоточиться на речи противника.
— Сегодня, господа, вы должны почувствовать, что общий интерес заключается в том, чтобы революция остановилась! — призывает он. — Еще один шаг к свободе означает уничтожение королевской власти, по пути к равенству — уничтожение собственности!
Понятно, пугает устранением частной собственности.
Дальше я ничего не слышу. Всё моё внимание приковано к булавке. Все мои мысли только о Мадлен.
Моё имя Августин Лесот, мне 20 лет. Я художник, гениальный художник! Увы, глупые мелочные люди не оценили моё творчество! Ничего, скоро оценят. Я об этом позабочусь.
Мои картины увидят потомки! Только они поймут, насколько я был гениален. О-о! А как они будут оплакивать мою смерть!
Я только что проснулся. Всего лишь полдень. Что–то сегодня сон слишком рано покинул меня!
Я сладко потягиваюсь. Окидываю взглядом комнату — превосходно! Ах, Беатрис Ванель, вы так обо мне заботитесь! Вы дали мне крышу над головой, когда жестокая Каролина выбросила меня на улицу! Ох уж эти женщины! Не понимают, что людям искусства необходимо разнообразие в любви!
Я не спеша поднимаюсь, накидываю халат. Беру в руки серебряный колокольчик, звоню. Где этот лодырь лакей?! А вот и он.
— Изволите принять утреннюю ванну? — спрашивает он.
— Болван! — возмущаюсь я. — Вы же прекрасно знаете, что я ненавижу ванну!
— Виноват, мсье, — извиняясь, бормочет лакей. — Завтрак?
— Да, скромный, — киваю я, — кофе, булочки — штук пять, круасаны — штуки три, и не забудьте шесть пирожных с кремом! Накройте мне в гостиной.
Нельзя переедать. Сегодня я буду голодать.
Через десять минут всё готово. Я сажусь за столик в гостиной и принимаюсь за чинную трапезу.
— К вам посетитель, — сообщает лакей.
— Какой к чёрту посетитель?! — восклицаю я, проглатывая круасан.
— Мадемуазель Лемус, — уточняет лакей.
— Симпатичная? — интересуюсь я.
Лакей кивает.
— Ну, тогда я её приму! — соглашаюсь я.
Так, что–то я не наелся. Ладно, на сегодня голодовка отменяется.
— Ещё пирожных! — велю я. — И яблочное желе!
А вот и мадемуазель Лемус. Довольно привлекательная девушка.
— Я к вам по делу, по поводу мадемуазель Стефани Брион, — произносит она.
Стефани? Я давлюсь пирожным! Чёрт! Этот лакей болван, надо же спрашивать, по какому вопросу. Я как ни в чём не бывало облизываю пальцы.
Я, Светлана Лемус, пришла побеседовать с мсье Лесотом. Как мне сказали, раньше обеда его гениальное величество не встаёт. М-да, странный тип. А его завтрак? Мне всего этого на неделю.
При упоминании о Стефани Лесот как–то сразу съёжился, сник. Явно чего–то опасается!
Он продолжает свой завтрак, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Я не знаю, что случилось со Стефани, — упрямо твердит он с набитым ртом, — я не знаю.
— Как вы думаете, кто мог совершить это похищение? — спрашиваю я
— Я же вам сказал, что ничего не знаю! — восклицает он, вытирая пальцы о скатерть.
Ну и манеры! Я замечаю тоску в глазах у лакея, этот тип ему явно не по нраву.
— Но мсье, — робко начинаю я.
Лесот поднимает на меня глаза, в них явная злость. Мне становится страшно. Мне кажется, что Лесот хочет вцепиться мне в горло.
— Но вы любите мадемуазель Стефани, — я быстро меняю тему разговора.
Лицо молодого человека разглаживается.
— Очень, — произносит он улыбаясь. — Я буду ждать Стефани, надеюсь, она скоро найдется. Жаль, что она боится и избегает меня!
Меня это не удивляет, мне тоже хочется побыстрее прекратить беседу с этим человеком.
Этого ненормального любит какая–то женщина. Её зовут Беатрис Ванель. Судя по всему, это её дом. Интересно, что это за особа, и чем её привлек Лесот? Хм… неужели она ни разу не видела, как он вытирает руки о скатерть?
Мсье Брион зачислил её в ряд подозреваемых, она могла совершить похищение, чтобы освободить своего любимого из сетей Стефани. Если это предположение верно, то жизнь девушки в опасности. Влюбленная женщина не щадит соперниц.
Лесот подвигает к себе большое желе.
— Я очень люблю Стефани, — повторяет он, смакуя десерт.
Я решаю рискнуть — спросить его про покойного Жака Бриона.
— Этот подлец! — восклицает Лесот.
Он вскакивает с места, держа в руках тарелку с остатками желе. Мне страшно, что эти остатки сейчас очутятся у меня на голове.
— Жак Брион — враг гениальных художников! — кричит Лесот. — Мерзкий карлик! Уродливый толстосум!
Далее следуют такие слова, что мне становится дурно. Жорж бы записал в блокнот.
В этом порыве Лесот швыряет тарелку на пол. Осколки разлетаются по комнате. Кусочки желе попадают на моё платье. В этот момент мне хочется бежать, но я не могу, я точно приросла к стулу. Невозмутимый лакей протягивает мне салфетку, я читаю в его глазах сочувствие.
— Августин, тебя опять что–то расстроило? — раздаётся женский голос.
Я оборачиваюсь. Наверно, это Беатрис Ванель. Довольно симпатичная женщина, высокая, статная. Она быстро подходит к Лесоту. Обнимает, гладит по голове.
— Всё хорошо, дорогой, — ласково твердит она, — всё хорошо. Тебе нельзя волноваться. Ты так раним. Успокойся, милый.
Лакей качает головой.
— Иди отдохни, — говорит Ванель Лесоту, — и только потом за рисование.
— Да, — вздыхает Лесот, — с дурным настроением нельзя творить шедевры.
Художник, опираясь на руку невозмутимого лакея, уходит.
Беатрис Ванель оборачивается ко мне. В её глазах явный укор.
— Поймите, — говорит она мне строго, — гениев нельзя ранить! Они очень чувствительны!
Я быстро объясняю ей цель своего визита.
Я, Макс Робеспьер, вернулся домой. Собрание опять не вынесло решения о судьбе короля. Думаю, всё будет ясно завтра.
Дома меня уже ждёт Жорж. У него ко мне важный разговор.
Он настойчиво просит меня поддержать петицию. Это же такой риск! Особенно, если учесть то, что короля Луи могут оправдать. Собранию ничего не стоит издать завтра закон, снимающий вину с короля.
— Жорж, я пока не могу дать тебе окончательного ответа, — говорю я, — ты сам это прекрасно понимаешь.
— Я не понимаю! — не унимается Жорж. — Вчера на заседании в Собрании ты так хорошо размазал королевскую шайку, а какую–то бумажку поддержать не хочешь.
— Я опасаюсь драк за власть и гражданской войны, — поясняю я. — К тому же безоружная толпа на улице — отличная мишень.
— Макс, но ведь в петиции ясно сказано — конституционные меры! Значит, она закону не противоречит! — уговаривает меня Жорж.
М-да… трудно принять решение… Я точно раздвоился…
Стук в дверь прерывает мои мысли. Я иду открывать.
На пороге Мадлен. Я замираю. Её большие серые глаза приветливо смотрят на меня.
Несколько секунд я молча смотрю на красотку. Мадлен — стройная античная богиня. Как ей идет это элегантное платье с глубоким вырезом! А её просто прибранные под шляпку волосы. Изящная простота. Да, мне нравится, что Мадлен не носит высоких причёсок.
