— Ты меня пугаешь, — нервничает мать.
— Мам, — решительно смотрю на родительницу, — все хорошо будет. Ладно, — качаю головой, и так слишком углубляюсь в самокопание, пора вспомнить, что я мужик, а не сопливая барышня, — давай о делах. Сегодня должен приехать эксперт. Оценку сделать и дать заключение.
— Да-да, — соглашается родительница, но видно, что до сих пор мыслями в моих словах. — Сильно дом пострадал?
— Не до основания, но все равно придется начинать с нуля, — морщусь. Тру переносицу: — Только заключение получим и можно приступать.
— На что? — тяжело вздыхает мама. — На счету почти ничего нет, а все что было… дома осталось…
— Обижаешь, — натягиваю улыбку, — мы с… — запинаюсь. Твою мать! Надо как-то себя заставить ровнее думать о соседе. — С Сергеем Николаевичем опустошили сейф и твой письменный стол. Ноут в сохранности, флешки и память тоже, — поясняю с гордостью.
— Игнат, — впервые за время посещения мать светится от счастья, — это же замечательно!
— Мгм, — киваю, — так что что-то у нас есть. Этого катастрофически мало, но… что есть… Мне бы разгрести свои проблемы, и я подниму денег, мам. Не сомневайся…
— Пожалуйста, — распахивает испуганно глаза мама, — только не…
— Мам, — отрезаю сухо, предостерегая взглядом, — разберемся. Ты у меня лучшая… — самому тошно: эту фразу всегда батя говорил после очередного заскока.
— Я тебя тоже люблю, — смягчается родительница, но на лице смятение и грусть. Она тоже проводит прямую. Бл***, так мерзко, аж зудит в пятой точке вскочить и уйти. Нетерпеливо ерзаю на стуле.
— А где ты сейчас обитаешь? — применяет умный ход мама и меняет тему разговора. Вопрос своевременный, но на то мама и мама, чтобы волноваться, куда подался ее сын.
— Рядом, — невнятно отзываюсь. — Теперь придется дом восстанавливать, возиться с мусором, контролировать строителей. Если в город переберусь, туда-сюда много кататься… накладно, да по времени никак.
— Это да, — кивает матушка с рассеянным взглядом. — У Смоляковых?
— Нет, — чуть погодя, — у Проскуриных.
— Игнат! — настораживается мать.
— Мам, — опять одергиваю, — лучше не начинай.
— Ты же не посмеешь… — продолжает родительница.
— А если у меня чувства? — кривлю губы — самому смешно. Абсурд, но почему бы не огорошить?! Испуг и сомнение в глазах матери читаются так ясно, что не выдерживаю. — Ты же своего чмошника любишь?
— Это другое, — жалкое оправдание, — и он… не такой…
— Кто сказал, что мое чувство другое? — зло сощуриваюсь.
— Ты… — запинается мама, прикусывает губу. — Она хорошая девочка.
— А я плохой мальчик. Мы друг другу подходим. Это судьба!
— Ты не плохой, — зажмуривается родительница. Сокрушенно качает головой.
— Такой, просто ты меня идеализируешь. Не стоит. И впредь, если не хочешь ссоры, не начинай то, что обсуждать бессмысленно. Давай лучше обсудим наши планы на будущее.
— А если я… расстанусь с Сергеем Николаевичем?
— Это значительно охладит мои чувства и, возможно, заставит поменять кое-какие планы. Заметно усложнит жизнь, но я готов рассмотреть такой вариант, — обдумываю каждое слово.
— Неужели твой эгоизм настолько обострен, что не желаешь мне счастья? — мама умолкает, взгляд потухает.
Совсем не хочу портить настроение родительнице, ухудшать и без того хреновое самочувствие, но не стоит заводить щекотливый разговор, боясь услышать неприятное. Тем более, врать не люблю, а правда не всем нравится.
— Желаю, но не с этим… — тоже затыкаюсь, чтобы не выразиться грубее.
— Он обычный, Игнат, — тяжело вздыхает матушка. — Не хуже, не лучше других, но ты в своем упрямстве не хочешь выслушать…
— Ма, — вкладываю в слог все чувство, что сейчас переполняет. Получается грозно и проникновенно, самому жутко. Опять повисает тишина. Мать понятливо кивает.
Терпеливо жду, когда она хоть немного оттает, после чего обсуждаем наши финансовые возможности. Взвешиваем все за и против. Обсчитываем, что сможем выручить, если продать все драгоценности, которые мать успела приобрести за время, пока была замужем за отцом… Смехотворные сбережения и мои заначки, которые годны лишь на экстренное, необходимое. Реальных, существенных сумм нет, да и самому нужны деньги, чтобы со своим долгом рассчитаться. Точнее, не моим, а уже нашим. Общим! С друзьями!
Мамины доходы от продажи рукописей тоже учитываем, хотя их по сути хватит лишь на покупку питания и оплату основных счетов.
Обговариваем вариант продажи участка и переезда в область. Причем начинаю осознавать, что родительница говорит только о нас, ни разу не упомянув своего любовника.
Сердце окутывает паутина желчной надежды, что ситуация налаживается, и вот-вот мой план по разрушению комичных отношений матери и соседа воплотится в жизнь, но тут в разговор вмешивается Сергей Николаевич. Входит в палату и цепляется за мои слова:
— Из Выборга ближе до универа, а тебе до издательства. Где-нибудь на окраине… Тишина, покой…
— Всем здравствуйте, и… прости, Игнат, — видимая учтивость, — но вам не нужно тратить деньги на квартиру. Это затратно, да и матери до поселка придется ездить, чтобы контролировать ремонт.
— Мы собираемся продать участок, — цежу сквозь зубы. Ненавижу, когда лезут не в свои дела. Сосед, будто не замечая сгустившегося напряжения, приближается к койке. Не обращая внимания на хмурое лицо мамы, целует, хотя вижу, что она смущенно уворачивается, подставляя щеку.
— Зачем? — сосед устремляет сначала на меня, а потом на мать недоуменный взгляд.
Бл***, если я морду ему набью, близость с больничной койкой станет смягчающим обстоятельством? Мысль приятная, греет душу, руки чешутся. Даже растираю кулаки, поерзав на стуле.
— Чтобы вас не стеснять, — горжусь выдержкой и ровностью голоса. «Хотя вернее, вас реже будем видеть!» — про себя, выплевывая злость.
— Вы нас не стесните, — медлит с ответом мужчина, опять косится на мать. — Есть моменты, которые мне не нравятся, — переводит дыхание, — но… мы взрослые люди, и если жизнь ставит нас в такую ситуацию, значит, будем приспосабливаться.
Озадаченно щурюсь. С подозрением рассматриваю отца Ирки и пытаюсь понять, реально так думает, или это показное смирение.
— Сергей, мы с Игнатом тут переиграли…
— Но мы ведь с тобой с утра все обговорили, — перебивает с укором сосед. — Что-то случилось, пока я отсутствовал?
— Немного, — мнется родительница, чем неимоверно раздражает. Кидает на меня затравленный взгляд, — сомнение, размышление, — извиняющийся. Почему она пасует в разговоре с мужчинами? Довольно сильная по духу, но рядом с особью противоположного пола словно размазня.
— Мы с мамой прикинули, — вставляю значимо, — что вырученных денег едва ли хватит на восстановление дома. Максимум — скромный ремонт, и даже без мебели, а на покупку квартиры или даже съем… параллельно с ремонтом дома — категорически «нет».
— Я о том же, — кивает Сергей Николаевич, подперев задом тумбочку возле койки матери, куда я поставил букет и немного продуктов: сок, яблоки, печенье. — Глупые затраты, на которые нет ни времени, ни средств. Так зачем лишние телодвижения?
