— Прекрати паясничать! — рявкает сосед. Даже брови вскидываю:
— О, на святое покушаюсь? — вхожу в кураж. Это моя любимая стезя. Тут меня сложно переиграть.
— Может, тебе рассмотреть вариант переезда к кому-то из друзей?
У него все же получается меня огорошить. Отличная идея, сам подумывал об этом, но наткнулся на удивительную и совершенно очевидную загвоздку — меня совсем не радует такой выход из положения. От слова «категорически».
Ну уж нет, я так просто не сдамся!
— Выгоняете? — не без желчи.
— Нет, — робкий голос Юлии Степановны.
— Что ты, — удивленный Григория Михайловича.
Дед и бабушка умолкают под недовольным взглядом Сергея Николаевича.
— Ага, — хмыкаю зло, — сошлите на кудыкину гору, чтобы я вам тут не мешал.
Проскурины виновато опускают головы и тенью покидают зал. Сосед чертовски недоволен, сидит мрачнее тучи. Ирка глаза от стола не отрывает.
— Это неправда! — подбирает слова мужик. Ему неудобно. Думаю, мать не в курсе, что меня собираются «попросить»…
— Ирк, а Ирк, — кошусь на Королька; она вздрагивает. Ошарашенно хлопает ресницами. — Ты не знала, как признаться. Думала, папа орать будет… Бабушка и дедушка не поймут. Я сделал первый шаг, — наигранно ровно продолжаю монолог, стараясь не выдать, как трудно дается такое спокойствие и вранье. — Не собираешься мне помочь?
Если вначале щеки девчонки пунцовые, то теперь она вся до корней волос покрывается красно-белыми пятнами. Ну, хоть что-то ее не украшает. Корольку откровенно не идут такие цвета и в таком сочетании. Даже радуюсь произведенному эффекту.
— Помочь?.. — пауза. — Собраться? — выдавливает Ирка настороженно.
Сощуриваюсь. Вот же су***!
— Малыш, — пилю грозным взглядом, обещая скорую расправу, если не начнет подыгрывать. — Я давно предлагал жить вместе, так в чем дело?
— Что? — Сергея Николаевича тонет в «Что?» Иркином. Она шокированно таращится, бросает затравленный взгляд на отца, на меня, опять на папу. Мужик сереет. Не знал, что бывает такая реакция, но цвет его кожи приобретает пасмурный оттенок.
— Ты что, ему веришь? — возмущается Королек, когда повисает щекотливое молчание.
Сергей Николаевич пышет гневом, но пока ждет… видимо, ждет реакции дочери. Более бурной, ответной. Но лично я не представляю соседку в бешенстве. Буря чувств… Скандал и Ирка — разные оперы.
— Совсем мозги пропил? — шикает мне Королек.
— Нет! — отрезаю хмуро и устало. — Тебе меня не жаль? Мне на улице спать?
— Да хоть где, только не у меня!
— Но с тобой? — это уточняю с хитрой ухмылкой. Ну, как пропустить подобную каверзу?
— Иди ты! — с горечью бросает Ирка. Она красива… когда злится, негодует, и даже до этого момента не украшающие девушку цвета мне начинают нравиться все больше. Грудь вздымается, губы подрагивают… Хочу… Боже! Как же я хочу оттрахать ее рот, чтобы не шипела, а стонала. А потом облизала губы. Языком прогулялась…
— Ирина! — громоподобный рык Королькова заставляет вынырнуть из бурных грез и оторваться от изучения девчонки. Поздно осознаю, что меня клинит на ней. — Вы… правда?..
Не знаю, что повлияло на гнев соседа, — наша с Иркой зрительная дуэль или то, как я это делал и что у меня на лице в этот момент было написано, но от реакции Сергея Николаевича меня распирает глумливой радостью.
— Нет, па, — стенает оправдывающееся Ирка. — Ты же ему не веришь? — взывает к разуму родителя. Но я-то знаю, как вывести ревнивого мужика на эмоции. Упорно играю в свою игру:
— Ир, сейчас ты меня обижаешь, — делаю страдальческий вид, но так, чтобы не переигрывать. — Прям нож в спину, — вот не кривлю душой, уже на «Оскар» тяну.
— Па, — протягивает Королек. Отец разъяренно сопит, и на лице написано, что еще как сомневается… Мне это на руку.
— Зачем ты все усложняешь? — добавляю рассудительно: — Я устал, спать хочу… и без тебя никак…
— Идиот! Ты вообще на какой дури сидишь?
— То есть? — деланно озадачиваюсь. — Максимум, что принял, и то вчера — пива банку, да выкурил сигарету… заметь, с тобой! — Знаю, ублюдок, поступаю подло, но на войне все средства хороши, а я обязан выиграть этот бой!
Ирка меняется в лице. Испуганный взгляд на отца…
— О, да брось, ты до сих пор его боишься? — вскидываю руки расстроенным жестом.
— Мы встречаемся! А я не против — пей, кури… и в сексе себе не отказывай…
— Селиверстов, это… так… низко… — от негодования запинается на словах Королек.
— Низко? — наигранно выпучиваю глаза. — Малыш, низко было не отвечать бате, когда он тебя, прохаживаясь под балконом, звал. Я же тебя тогда не упрекал — молчал… Хотя, — актерски задумываюсь, нос морщу, — я просто не мог говорить. Ты же на мне лежала, да рот руками затыкала…
Вот теперь Ирка красная, точно вареный рак. Еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. Но это же некрасиво, невоспитанно… Меня вроде приютили, я же должен вести себя порядочно!
— Ирина, пошла в свою комнату! — чеканит Сергей Николаевич.
— Папа, черт возьми, ты меня выслушаешь?
— В комнату!
Королек, точно побитая собака, встает из-за стола, ступает к лестнице.
В душе неприятно скребется доселе неизвестное чувство. Мне категорически не нравится видеть, как МОЮ девочку принижают! Хмурюсь.
— А что это вы моей девушкой распоряжаетесь? — тоже поднимаюсь. Что не люблю, так это тотального деспотизма. И плевать, что Сергей Николаевич — Иркин отец. Выслушать оправдание дочери мог бы.
— А ты, щенок, замолкни!
Сжимаю кулаки, но перед нами вклинивается соседка, испепеляя меня злобой:
— Ты уже порядком сегодня натворил, прошу… — недоговаривает, да и не надо. Я понимаю, о чем просит.
Кошусь на Сергея Николаевича:
— Вот и отлично, значит, пойдем в нашу комнату, — специально выделяю последние слова.
— Ты в зале будешь спать! — продолжает гнуть свою линию сосед.
— А я был бы не против уюта и тепла, — поясняю упрямо. — Надоело с вашей дочкой по углам обжиматься и скрываться. Привыкайте. Мы спим вместе. А вам хватит делать вид, что мы несовершеннолетние и неразумные. Не те обстоятельства…
— Он лжет, — упирается Ирка, но фразу чуть ли не скулит, беспомощно взмахнув руками. — Я с ним не сплю…
— Ир, заканчивай невинную девочку разыгрывать! Я ведь обижусь, а потом тебя за это накажу, — грожу с интимным подтекстом и не удерживаюсь от подмигивания.
В глазах Королька испуганно мелькает лихорадочный блеск. Злой, решительный.
— Хорошо, я сама себя наказываю — буду продолжать спать в зале! — разворачивается, собираясь вернуться на первый этаж.
Сергей Николаевич удовлетворенно кивает, а меня убивает такая реакция. Что это за мужик? Его дочь выселяют из комнаты. Нет, чтобы меня вытряхнуть из дома! Так нет же, радуется, что дочка будет спать в зале, в то время как ее комнату занимает наглый приживалка! Охренеть!
Воистину, мы делаем с людьми то, что они нам позволяют с собой делать! А так как порог моей низости еще не найден, буду упорно его искать! Особенно, когда есть к чему стремиться и чего добиваться.
— Малыш, я не понимаю, что за блажь? — Сто пудов «Оскар» за лучшую мужскую драматическую роль мой.
Ирка зло сощуривается:
— Ты невыносим…
Пару ступеней вверх, медленно оборачиваюсь и добавляю с изрядной порцией яда:
— Жаль, мне будет плохо без твоих птичек. Уже привык, знаешь ли, пальцами пробежаться… губами приласкать…
Если вначале Королек выглядит озадаченно, то уже в следующий миг в очередной раз начинает покрываться краской едкого стыда, причем так быстро, что вызывает у меня неописуемый смех. А потом вообще лицом в руки утыкается.
— О чем речь? — недоумевает папа.
Я как бы невзначай кидаю:
— Если мы с вашей дочерью не близки, то откуда я знаю, что у нее на спине, в районе лопатки, тэту в виде горящего сердца и колес, а… на лобке птички крылышками машут. Что легко проверить… Она не любит курчавость, там голо…
— М-м-м, — горько стенает Ирка, торопливо скрываясь в дальнем углу зала.
Сергей Николаевич багровеет:
— Лобок — это же… — неопределенно водит рукой у своего паха. — Игнат, — чеканит, — ты — исчадие ада!
— Не понимаю вашей озабоченности, — этот спектакль надоедает до чертиков. Мужик из девчонки лабораторную старую деву собирается сделать? Нет, понятно, что она дочь, и он обязан ее защищать, но вроде возраст уже позволяет соседке жить нормальной… взрослой жизнью, включая половую. — Ирка — видная девчонка! Я не смог пройти мимо. Любовь — она такая…
— Не опошляй любовь своими признаниями и аморальными замашками! — грозит Сергей Николаевич.
— Это сейчас вы мне будете говорить про мораль и аморальность? — торопею от наглости мужика.
— Да! Тебе! — спокоен сосед. — Нам с тобой еще предстоит разговор тет-а-тет, на тему отношений и некоторых недопониманий… А сейчас я, — переводит дух, — не хочу больше ничего слышать. Сегодняшний день был жутко затянутым и богатым на новости и приключения, — Корольков делает жест «ничего не хочу слышать, всем до свидания» и молча покидает зал, скрываясь в одной из комнат первого этажа.
— Я тоже спатки, — ухмыляюсь и шагаю наверх, но у последней ступени чуть приседаю, высматривая в зазор лестничного ограждения Ирку. Она буравит пустоту взглядом, а когда переводит глаза на меня, добавляю:
— Надоест дуться, приходи. На тебя силы найду!
Королек порывисто отворачивается, а я ржу. Открыто, от чистого сердца. Давненько так хорошо не было! Вот что значит, сделай гадость — на сердце радость. Да, черт возьми. Я тварь! И такая опасная… Меня нельзя задевать.
Меня не стоит обижать. Меня не стоит недооценивать.
И уж тем более пытаться переиграть!
Глава 3
(День второй, ночь третья)
Игнат
В универе вроде успеваю договориться о досрочной сдаче последних зачетов и экзаменов в связи с личными проблемами, вот только один предмет зависает. Люговкин Аркадий Петрович, профессор по микробиологии, попал в больницу с сердечным приступом. В деканате меня неприятно «радуют», что вместо него взяли Королькова, и он будет принимать у нас экзамен, хотя должен был приступить к работе лишь с нового учебного года. Бл"’, аж зубами скриплю.
