Яков приподнялся, вытаращил глаза и хватал ртом воздух, он с трудом приходил в себя после нокаута, но мотнуть головой браткам — молчать и не двигаться — успел.
Макс тут же принял расслабленную позу и вежливо поклонился блондину в блестках.
— Добрый вечер.
— Добрый, добрый, — промурлыкал в ответ неожиданный спаситель. — А я жду, жду, Яша обещал заехать, а вы тут?..
— А мы тут тестировали тренажер Сотского, из положения лежа, — невозмутимо продолжал Максим.
Сергей молчал, с удивлением смотрел на Якова, как тот суетливо поднялся и начал обхаживать блондина.
— Извини, золотце, я совсем забыл про ужин. Сейчас поедем, столик заказан, все как ты хотел!
— А мальчики с нами?
— Боже упаси! Зачем они там, да и кто их пустит туда, там дресс-код, и нам переодеться надо. Идем, идем, — Яков настойчиво перемещал блондина ко входу.
— Жаль, что мальчикам нельзя, особенного вон тому, — палец с наманикюренным ногтем указал на Сергея, — он милашка. У Севы работает?
— Уже нет! — буркнул Яков. — И ты тоже нет! — разъяренно зыркнул он на Макса. — Чтобы духу вашего у Золотухина не было, на подиуме увижу — убью!
— Ну что ты, что ты! Зачем их убивать, может, они все-таки с нами?
— Нет, золотце, они не с нами. Пошли, пошли… А вы вперед! Дармоеды, — прошипел на телохранителей Яков.
Те первые скрылись за дверью, за ними и воссоединенная семейная пара. Сергей не мог знать, а Макс сразу догадался, что блондин в блестках и есть вторая половина Якова Михайловича. Они уже лет десять жили вместе, даже брак заключили в Голландии. Блондина вроде Аскольдом звали или Артуром. Поговаривали, что он безудержно ревнив, устраивает Яше скандалы с угрозами покончить с собой, выброситься из окна, порезать вены или отравиться цианистым калием.
— Это что было? — спросил Сергей.
— А то, что мы уволены без выходного пособия, а ты, похоже, и жилье потерял. Вряд ли Яков продолжит тебе снимать квартиру на Обводном.
— А ты… откуда знаешь?
— Я, Сережа, много чего знаю. Ну-ка, лицо мне покажи. Крепко приложил, сволочь. И часто он тебя так?
— Часто, — опустил голову Сергей.
— Ну вот, считай, что избавился. И от него, и от Золотухина, и от всего остального. — Они встретились глазами, и во взгляде Макса — знание, а у Сергея — боль. — Не будет ничего этого, Сережа, — тихо сказал Максим, закрывая тему навсегда, — правда, и жизни вольготной не будет, подарков, квартиры.
— Мне ничего от него и не надо было! Он… победы спортивные обещал.
— А ты и поверил?
— Поверил.
— Знаешь, давай переоденемся и пойдем куда-нибудь, подумаем, как дальше. Я тоже не рассчитывал от Золотухина увольняться до диплома, но, может, все к лучшему.
— Не знаю… мне… Я домой не могу, меня отец не пустит. И вещи все у Якова остались.
— На вещи плюнь. Что еще у тебя есть его? Может, сберкнижка на твое имя?
— Нет, он… мне деньги так давал. Я думал, он меня любит. А это, значит, все вот так, — Сергей сел на маты, закрыл лицо руками и невнятно в ладони, — стыд какой! Я ему поверил, из академии ушел! И потом все это, он говорил: “так надо, для дела…” Стыд какой.
Лазарев понял, что имеет в виду Сергей, и не хотел слушать про это, но сел рядом и в течение часа выслушал всю печальную историю про наивного мальчика, который хотел стать звездой спорта, а стал дорогим товаром для удовольствия.
— Выходит, отец мой прав, ничего хорошего из балета не вышло! — заключил Сергей.
— А при чем тут балет? — изумился Максим. — Если что у тебя и получается — так это. Продолжишь форму восстанавливать, устроишься работать по специальности.
— Правда?
— Почему нет? — Лазарев не был уверен, но старался убедить Сергея в том, что не все так плохо. — Переберешься пока ко мне, я комнату снимаю в общежитии Красного треугольника, там у меня комендант знакомая. Давай, пошли поедим где-нибудь, чего тут сидеть, сопли по стенам размазывать?
Есть пошли в чебуречную на Шестой линии Васильевского острова, Макс туда часто наведывался и знал, что не отравят, место бойкое, но в добрых традициях советского общепита. Эллипсовидные тарелки из нержавейки, пластмассовые цветастые подносы, алюминиевые ложки-вилки, пестрая очередь на раздаче. На полках стойки — винегрет и салаты в мисочках, кисель и морс в граненых стаканах, а в конце стойки — суровая кассирша. Оплата, поиск свободного места за столиком. Вся эта толчея сняла напряжение.
Сергей еще в в гардеробе глянул в зеркало, обвел пальцами расцветающую пурпуром скулу и засмеялся.
— Сейчас еще в милицию заберут.
— Нет, не заберут, — заверил Макс, — тут такое место, рынок рядом, ломбард, и вообще, на Ваське за фингал не забирают. Мы же правонарушений не совершаем.
— Ну да, ты лучше знаешь. Тогда пошли. Я есть хочу.
— Пошли.
Они взяли чебуреки и морс, по салату, хлеб, и только когда уселись у окна, Максим сказал:
— Слушай, а ты же, наверно, такое не ешь, балетные иначе питаются?
— Раньше — да, — отмахнулся Сергей, — а теперь чего?
— Вот не нравится мне это твое “чего”! Неправильно это! Ладно, ешь, а то я тебе аппетит опять испорчу.
— Почему опять?
— Не знаю, ну не опять. Нравоучениями. Просто я же видел, как ты танцуешь.
— Нет, Максим, ты не видел, — вздохнул Сергей и взялся за вилку и нож.
— Значит увижу! Зря, что ли, Якову твоему приложили?
Вот этого говорить и не следовало. Сергей сник, ковырнул чебурек и отложил приборы.
— Да не мой он! Как выяснилось…
Максим обругал себя за бестактность, но сочувствия выказывать не стал, надо было отломить это и отбросить в сторону, как мертвую ветку.
— А чего ты хотел? Всю жизнь у его штанов сидеть? Какая, нахер, любовь к такому уроду? Ни кожи, ни рожи, был бы еще мужик видный, а то пузо пивное, плешь во всю макушку. Что ты в нем нашел? Вот скажи, чем он тебя взял?
— Да пришел он после репетиции выпускного, — Сережа задумался, вспоминая, — ничего такого и не сказал. Восхищался…
— Хвалил, значит?
— Да.
— А ты и повелся?
— Выходит, да. У всех родители, даже у иногородних приезжали, а мои никогда, ни разу не пришли. Мать бы и хотела, так отец не пускал. А я лучшим был на курсе, — Сергей вскинул подбородок, и Макс в первый раз перехватил тот “премьерский” взгляд, который потом часто ловил из зрительного зала или из кулис.
Но в тот вечер они еще ничего не знали о будущем и не загадывали о нем.
В общежитие Сергея определили как студента-вечерника с условием, что он будет проводить занятия танцем в детской самодеятельности. Комендантша Ольга Николаевна аж подпрыгнула от радости, когда узнала, что он учился на артиста балета.
— Вот сам Бог привел! Макс, ты молодец, где нашел? А нам как раз надо танец какой-нибудь к юбилею завода. Концерт будет. И взрослые, может, подтянутся, когда узнают. У нас ведь и клуб свой есть, там классы хорошие! Работу твоему другу найдем.
— Ну что, Сергей, пойдешь?
— У меня же диплома нет!
— Нам диплом не главное, — комендантша замахала руками, — нам бы только танец…
— Согласен он, согласен. Может, мы тогда в комнату на двоих переселимся, там есть около кухни?
— Да ради Бога, переселяйтесь. Я и белье дам. Кухня, правда, общая, вы же не семейные, в квартиру селить не могу, — она стрельнула глазами на Макса и скрыла улыбку, — но свой стол у вас будет, в комнате чтобы никаких плиток, чайников и кипятильников. На той неделе чуть пожар не устроили, и свет вышибает.
