Перекрывая вновь вспыхнувшие аплодисменты, кто-то из участников банкета громко спрашивает:
— А премию куда девать будете?
— На полагающуюся мне по закону премию я, по совету друзей, решил приобрести автомашину «москвич»… Новая модель…
Вспыхивают аплодисменты.
…Граф оценивающим взглядом определяет степень опьянения своего клиента, говорит ему: «Сеня, я сейчас…» — и выходит на улицу.
Маршевым шагом он идет по асфальтовой дорожке, строго на север. Проходя мимо куста шиповника, он подает сигнал свистом. Куст отвечает.
— Клиент дозревает… Будь готов… — бросает на ходу Граф, продолжая свой марш по асфальтовой дорожке.
А в зале к столику Семена Семеновича подходит Незнакомец:
— Не узнаешь?
— Нет, — отвечает Семен Семенович, даже не взглянув на собеседника.
— Не возражаешь? — указывает Незнакомец на стул Графа.
— Не возражаю…
Тот садится, и Семен Семенович понимает, что операция вступает в решающую фазу: нехитрым способом Незнакомец познакомился с ним и сейчас будет спаивать. А вызванной через таксомоторный парк подмоги что-то не видно.
— Значит, не узнаешь? — интригует Незнакомец. — Может, выпьем?
— Выпьем! — с обреченной готовностью отвечает Семен Семенович, все еще не решаясь взглянуть в лицо противника.
Они выпивают.
— Я тебя тоже не сразу узнал, — говорит Незнакомец. — Усы-то зачем сбрил?
Поскольку Семен Семенович никогда не носил усов, этот странный вопрос заставляет его поднять глаза и наконец посмотреть на своего собеседника.
А тот с доброй улыбкой смотрит на него, и жесткое лицо Незнакомца неожиданно становится обаятельным.
— Простите, что вы сказали?
— Я говорю, усы-то зачем сбрил, дурик?
— У кого? — растерянно спрашивает Семен Семенович, сбитый с толку этим непредвиденным ходом противника.
Теперь несколько озадачен Незнакомец.
Он готов уже уточнить свой вопрос, но в это время к столику той же марширующей походкой возвращается Граф.
— Простите! С кем имею честь? — сухо и официально обращается он к Незнакомцу.
— Извините… Ладыженский, Евгений Николаевич, — представляется Незнакомец. — Школьный друг вот этого дурика… — добродушно кивает он в сторону Семена Семеновича. — Вы не знаете, почему Володька сбрил усы?
— Не знаю, не знаю, — деловито говорит Граф. — Сеня, по-быстрому объясни товарищу, почему Володька сбрил усы. У нас очень мало времени…
— Сеня?! — вдруг отрезвев, переспрашивает Незнакомец.
…Механик в кустах шиповника нервно поглядывает на часы.
…За столиком Графа недоразумение уже выяснилось. Смущенный Незнакомец, очевидно, не в первый раз оправдывается:
— Вы уж извините меня… Обознался… Честное слово, усы вам — вылитый Володька Трынкин.
Семен Семенович испытывает двойственное чувство: с одной стороны, он рад, что этот страшный на вид, а в действительности симпатичный, обаятельный человек оказался не контрабандистом; с другой стороны, он огорчен, что операция так и не состоялась.
Граф вытаскивает часы.
— О-о-о, пора прощаться… Товарищ, когда у вас самолет?
И он раскачивает на длинной цепочке свой знаменитый карманный хронометр. Совсем опьяневший Семен Семенович пытается поймать часы, словно муху на лету.
— Сеня, не хулигань! — строго, но нетвердо выговаривая отдельные буквы, говорит Граф.
— Пора! — прощается Незнакомец. — Будете у нас на Камчатке… Милости просим…
Незнакомец уходит.
«Это хорошо, что он не контрабандист, — подводит итог заплетающийся внутренний голос Семена Семеновича. — Симпатичный мужик… А зачем же я напился?»
— Сеня, ты уже дошел До кондиции? — озабоченно спрашивает Граф, стараясь попасть вилкой в ускользающую маслину.
— До какой?
— До нужной…
— Нет! — отвечает Семен Семенович после минутного напряженного раздумья.
— Тогда еще по рюмочке, — решает Граф и нетвердой рукой разливает оставшуюся водку.
— А я больше пить не буду…
— Должен, Сеня…
— А я не буду…
— Ты меня уважаешь?
— Уважаю… А пить не буду.
Этот категорический отказ ставит Графа в тупик.
— Тогда я тебя укушу! — вдруг заявляет он.
— Кусай! — спокойно соглашается Семен Семенович и даже подставляет гипсовую руку. — А я пить не буду…
— А под дичь будешь?
— Под дичь буду! — неожиданно легко сдается Семен Семенович.
— Федя, быстро дичь! — командует Граф.
На специальном столике на колесиках сам метрдотель подкатывает к приятелям аппетитное блюдо. Друзья тупо смотрят, как ловкие руки метра специальными ножницами разделывают фазана.
— Это дичь? — спрашивает Семен Семенович.
— Это дичь? — уточняет Граф у метра. Тот кивает. — Дичь! — переводит Граф этот кивок.
— Под дичь водку не пьют! — решительно отставляет свою рюмку Семен Семенович. Помнишь, в Марселе…
— Правильно! Помню… Иван Васильевич бутылочку шампанского — и все!
— По-моему, вам уже пора освежиться, многозначительно говорит метрдотель.
— Сеня, слышишь?.. Пора уже освежиться… Пошли…
— А дичь? — не отрывая взгляда от фазана, сопротивляется Семен Семенович.
— Дичь не улетит… она жареная… — говорит Граф, приподымая Семена Семеновича с места, и ведет его к выходу, приговаривая: — Сейчас выйдем… Строго на север… Порядка пятидесяти метров…
Внезапно Семен Семенович останавливается. Его внимание привлекают звуки рояля, доносящиеся с оркестровой эстрады. Там импровизирует пианист, заполняя паузу, пока оркестр отдыхает.
Оттолкнув Графа, Семен Семенович взбирается на эстраду.
Это привлекает внимание метрдотеля.
К эстраде поворачивается и продавец лотерейных билетов.
Растерянно смотрит на своего ускользнувшего клиента Граф.
Отодвинув ветку цветущего олеандра, из-за уединенного скрытого столика встревоженно озадаченно наблюдает за своим подопечным Володя.
А Семен Семенович перед микрофонов начинает петь. Выпитое вино не только придало ему смелости, чтобы выйти на эстраду но и делает его пение особенно проникновенным и задушевным. Мелодия любимой песни словно отрезвляет его. Зал затихает, все с интересом слушают не предусмотренного программой солиста.
Граф во время коротких пауз между куплетами песни пытается стащить Семена Семеновича за ноги с эстрады. При этом он то возмущается, то приказывает, то угрожает:
— Вот это уж ни к чему… Сеня, кончай эту самодеятельность!.. Сеня, прекрати немедленно, а то я тебя сейчас освищу…
Осуществляя свою угрозу, Граф запускает четыре пальца в рот, но вместо свиста раздается только слабое шипение.
Семен Семенович заканчивает песню. Зал дружно аплодирует.
Граф, опасаясь, что Семен Семенович будет бисировать, сам лезет на эстраду, ухватившись за стойку микрофона. Однако, потеряв равновесие, он увлекает за собой не только микрофон, но и Семена Семеновича.
Со страшным грохотом они рушатся на ближайший столик и рикошетом от него, изменив направление, проносятся мимо бассейна, опрокинув в воду другой столик.
Плавающие в бассейне лебеди взмывают в воздух.
Не в силах остановиться, приятели сбиваю официанта с полным подносом в руках.
Метр в ужасе закрывает глаза рукой.
А Граф и Семен Семенович врезаются в огромное зеркальное стекло.
Прихожая в квартире Семена Семеновича из спальни на цыпочках выходят два дюжих милиционера — уже знакомый нам ночной патруль, с которым Семен Семенович встречался в темном переулке.
Милиционеры уходят, а из спальни появляется товарищ Плющ вместе с подавленной Надеждой Ивановной. На Варваре Сергеевне поверх домашнего халата накинута шаль, на голых ногах галоши. Как видно, она была поднята лифтершей по тревоге и не успела одеться по форме. Однако чувствует она себя вполне уверенно.
— Какой ужас! Знаете, Варвара Сергеевна… — растерянно начинает Надежда Ивановна, но товарищ Плющ устало-снисходительно перебивает ее:
— Я все знаю… Даже больше, чем вы… Откуда у него деньги?
— Его товарищ пригласил… Премию получил…
— Угу, — многозначительно кивает товарищ Плющ. — А по протоколу за одно разбитое зеркальное стекло ваш муж заплатил 97 рублей 18 копеек… Откуда у него такие деньги?
Надежда Ивановна пожимает плечами, А Варвара Сергеевна неумолимо продолжает:
— А на такси раскатывать?.. Я сама видела… Тоже товарищ ему одолжил?.. В общем, оставим в покое этого товарища: пусть им занимается его общественность по его месту жительства… А нам разрешите самим разобраться в поведении вашего мужа…
— Но ведь этого раньше никогда не было…
— И очень плохо!
Надежда Ивановна поражена такой странной логикой, а товарищ Плющ уверенно продолжает:
— После возвращения оттуда ваш муж стал другим… Тлетворное влияние Запада… Эти идиотские шутки! — и она звуком и жестом воспроизводит лохматого чертика, выскакивающего из банки. — Ведь это рассчитано на отсталые вкусы растленной западной молодежи… Потом эта странная фраза: «Собака — друг человека»… Странная, если не сказать больше… Наконец, это… элементы сладкой жизни…
…В полном вечернем костюме, причудливо разметавшись на кровати, Семен Семенович спит тяжелым хмельным сном.
Стоящая неподвижно Надежда Ивановна горестно смотрит на своего забулдыгу-мужа, так легко поддавшегося тлетворному влиянию Запада. Ей жалко его, себя и несчастных детей. И невольная слеза катится по ее лицу.
Подавив в себе минутную слабость, она начинает решительно и зло раздевать мужа, обращаясь с ним, как с неодушевленным предметом.
Когда Надежда Ивановна стаскивает с него брюки, из кармана с глухим стуком падает какая-то вещь. В пылу яростного раздевания мужа она механически поднимает упавший предмет, кладет его на столик и только тут замечает, что это матово поблескивающий вороненый пистолет. У нее подкашиваются ноги, и она, не отрывая взгляда от зловещего оружия, бессильно опускается в кресло, прижимая к груди брюки мужа.
Откуда у него пистолет?! Да что же это такое?
Догадки, одна страшнее другой, возникают в ее взбудораженном воображении.
Она начинает лихорадочно трясти брюки. Из них, как из рога изобилия, выпадают две запасные обоймы к пистолету, широким веером рассыпаются новенькие десятирублевые купюры, и, наконец, тяжело шлепается толстая нераспечатанная пачка денег в банковской упаковке.
Надежда Ивановна потрясена. Безусловно, произошло что-то страшное. Но что?
С удвоенной энергией она бросается будить Семена Семеновича.
Надежда Ивановна трясет мужа…
С остервенением трет ему уши…
Бьет по щекам…
Все тщетно: Семен Семенович спит в любом положении и при любых обстоятельствах.
Обессилевшая Надежда Ивановна в отчаянии отшвыривает его к стене. От этого со стены на голову Семена Семеновича падает эстамп в раме. Голова пробивает картину, а рама остается висеть на шее. Он просыпается.
— Это твое? — спрашивает Надежда Ивановна, протягивая ему пистолет и деньги.
— Мое! — отвечает Семен Семенович, глядя на пистолет мутным, полупроснувшимся взглядом.
— Откуда?
— Оттуда! — коротко отвечает он и снова рушится на подушку с рамой на шее.
— Оттуда… — шепчет побелевшими губами Надежда Ивановна, совершенно раздавленная тем, что ее худшие опасения подтвердились.
В сомнамбулическом состоянии она подымается, аккуратно складывает брюки мужа и вешает их на спинку кресла, собирает рассыпанные деньги и кладет их на столик рядом с пистолетом. И все время звучит ее взволнованный внутренний голос:
«Завербовали… Но как он мог?.. Он такой доверчивый… A-а!.. Пытали… Рука… Как я раньше не догадалась!.. Что же делать?»
Надежда Ивановна идет в комнату, где спят Максим и Катенька, долгим печальным взглядом смотрит на спящих детей, а ее внутренний голос продолжает:
«Что же делать?.. Бедные дети!.. Что с ними будет?.. Какой позор!.. Есть только один выход… Только один…»
Той же лунатической походкой она возвращается в спальню. Тем же долгим печальным взглядом она смотрит на Семена Семеновича, продолжающего спать в пиджаке, галстуке и трусах. Надежда Ивановна берет пистолет…
И в это время за окнами разражается долго назревавшая гроза. Ветер взметает, рвет и треплет занавески. Черную мглу рассекает молния. И над самым домом взрывается и раскатывается гром. А на фоне этих затихающих раскатов вдруг отчетливо раздается сухой одиночный выстрел…
