Врачи не скрывали: шансов преодолеть пресловутый пятилетний «порог выживаемости» почти нет. Давали год, от силы полтора. При усиленном лечении.
— Черта с два! — улыбалась Люка, и глаза ее полыхали мрачным огнем.
Об учебе тогда речь вообще не шла, но она сама сидела — точнее, лежала — за книгами. Просила нас объяснять сложные темы по алгебре и физике, с фанатичным упорством решала задачи. А потом вставала с постели и ходила по комнате, едва не падая от слабости в обморок.
Через год врачи уже не были так категоричны. И даже осторожно допускали возможность более или менее длительной ремиссии. Хотя и предупреждали: такие зародышевые опухоли особенно опасны тем, что их клетки могут десятилетиями дремать в любом месте организма, а потом взять и проснуться.
Люка выкарабкалась. К ней в полной мере можно было отнести известное выражение: «Все, что не убивает, делает нас сильнее». Стержень, всегда прятавшийся под ангельской внешностью, превратился в настоящую арматуру. Сталь внутри, броня снаружи. Жесткая, бескомпромиссная, раньше времени повзрослевшая, она редко кому разрешала заглянуть в душу. Даже мы, самые близкие друзья, допускались лишь на опушку.
— Когда одной ногой побываешь там, — говорила Люка, прищурившись по-кошачьи, — на все смотришь иначе. На многие вещи мне теперь глубоко наплевать. А другие наоборот стали важны.
Какие именно, она не уточняла, а мы не рисковали спрашивать.
Три года Люка была на домашнем обучении, а в выпускном классе все-таки вернулась в школу. Причем не в свою, а в нашу, ближе к дому. Хотя занималась она очень добросовестно, программу по английскому все-таки догнать не смогла. Теперь мы все четверо учились в одном классе. Вот тут-то и разыгралась еще одна драма. Конечно, не такая масштабная, но имевшая большое значение для нашей дальнейшей жизни.
Флешбэк-4
В отличие от нас со Стасом, Люка и Тарас были парой всегда. Еще с детского сада. Наверно, с того самого момента, когда она вышла в раздевалку, привлеченная его отчаянными воплями. Однако в их отношениях не было ничего романтического. Иногда мне казалось, что они больше брат и сестра, чем мы с ним. Разумеется, главной в их тандеме была Люка, а Тарас безропотно соглашался на роль ведомого.
Впрочем, существовала эта пара в рамках нашей общей компании. Даже когда нам уже было по тринадцать-четырнадцать лет, между ними ничего не изменилось, не сдвинулось в сторону чувств. Более того, я знала, что Люка втихаря вздыхает по какому-то Витьке из своей школы. Тарас тоже никакого особого интереса к ней не демонстрировал, а на заигрывания наших девчонок не обращал внимания. Разумеется, гуляя вчетвером, мы встречали одноклассников, и шепотки «у Матраса есть какая-то белобрысая телка» были делом обычным. Но и это он игнорировал.
Все изменилось, когда Люка стала учиться с нами. О том, что с ней произошло, никто не знал. Она не говорила, мы тоже помалкивали. Для всех это была просто новенькая. Очень интересная. Высокая, стройная голубоглазая блондинка: волосы давно отросли и вились пышными кудрями. И при этом с железным характером. Снежная королева — так ее звали. Многие пытались к ней подкатываться, но безуспешно. И Тарас внезапно тоже взглянул на нее другими глазами.
Я сразу поняла, что мой брат влюбился по уши. А вот Люка относилась к нему по-прежнему: очень тепло, но не более того. Они, вроде, были и вместе — и в то же время нет. Просто друзья. Как сейчас бы сказали, френдзона. Впрочем, посматривая со стороны, я иногда замечала, что ее взгляд, направленный на него, плывет и туманится. И губ касается мечтательная улыбка.
А потом к Люке начал усиленно клеиться всеми признанный школьный король Илья Ульянов — о чем, интересно, думали родители, назвав его так? Наглый и самоуверенный, со смазливой рожей, всегда в обтягивающих джинсах, подчеркивающих главное достоинство. Люка отшила его раз, другой, а потом он во всеуслышание заявил:
