— Живи не по желанию, а как Богу надо!
Помню, в погожий зимний день приходит к нам бабушка и говорит:
— Варвара ночь урвала!
Бабушка, как и ее святая покровительница Варвара, «урвавшая ночь» у зимы, жила в мире святых и мучеников, леших и знахарей, чертей и колдунов. Одни пострадали за веру, как девственница благородного рода Варвара за веру во Святую Троицу, другие прославились чудесами, третьи пакостили добрым людям. Эти персонажи населяли дом, природу, время. В доме постоянно жил изобретательный Домовой и Великомученица Варвара, Царица Небесная и Василий Капельник, Спас Нерукотворный и Мария Египетская, «Власий у которого борода в масле» и грозная Василиса Премудрая — «везде ходи, на все смотри, только в чулан не заглядывай!». Герасим Грачевник, «что грачей пригоняет» и Мокрое Благовещение, Алексей Божий Человек и «Баба Яга костяная нога, нос в потолок врос», Зосима Пчельник и Красная Шапочка, Кот в сапогах и Евдокия Огуречница, Флор и Лавр, Тоскуй и Приемыш, Иван Купальник и Матрена Селунская, Никола Пивовар и Анисья Гадальщица, «Федор Студит, что землю студит» и Царевна Сера Утица, сестрица Аленушка и братец Иванушка, лесные цари Кирбит и Додон, царевна-лягушка и семь Семенов «все молодец молодца лучше».
Общежитие святых, мучеников и проказников.
Эти персонажи жили с бабушкой постоянно, сопровождая ее в гости, в лес, в поезде, на базар.
Сокровенные изменения природы один к одному совпадали с ее обширным календарем. Жизнь на «двориках» не замирала ни трескучей зимой, ни жарким летом, ни весенней распутицей, ни в осеннюю непогоду.
Жизнь начиналась с петушиного «кукареку» и первой молитвы «от сна восстав».
Лес пузачей не любит, абрамовцы все худые и мосластые. Очутившись в глуши, среди зверья, святых и комаров, бабушка не растерялась, а стала расчетливой и суровой хозяйкой обширной усадьбы.
Старшего из пяти выживших, Василия (1905), я не помню. Он погиб в сорок пятом, защищая какого-то начальника от немецкой пули. Второй была мать (1910), третьей Нюра (1913), четвертая Саша (1915) и пятый Ваня (1919), будущий писатель.
Мять родилась 20 марта по старому стилю и помнит себя с грех лет.
Помню, мне подарили куклу с фаянсовой головой, голубыми глазами и черными локонами. Назвала я ее Аленушкой и спрятала в сундук, чтоб не утащил Домовой.
Вскоре ей подарили и братца Иванушку в черных атласных шароварах и русской расписной рубахе.
Мы в 1913 году, когда воюют на Балканах и никому не известный «литератор» Ленин бродит по швейцарским Альпам, Максим Горький загорает на Капри, а террорист Игнат Фокин гниет в тюрьме, в Киеве судят еврея Бейлиса и дом Романовых справляет свое трехсотлетие.
О Господи, Царица Небесная!
Вот — Она! Плотно укутанная в коричневый армяк (мафорий?) с золотой каймой, голубой хитон с красной оторочкой, восседает на красном как жар троне с Предвечным годовалым Младенцем.
Неопалимая Купина!..
…Великий пост, Герасим Грачевник грачей пригнал. С крыш потекло. Веселая святая Пасха апреля (1913) после длинного сыропуста в пятьдесят дней. Весна-красна!
«Христос воскресе! Воистину воскресе!»
Поем три раза: Христос воскресе из мертвых, смерть на смерть наступи и гробным живот дарова!
Красивую творожную «пасху» в виде пирамиды, сдобный кулич с миндалем и ярко крашенные яйца в молодом овсе освящали накануне в церкви Святой Троицы в селе Верхополье. Разговлялись рано утром, под пение «Отче наш», обедали с томленой бараниной и ехали на погост.
— У нас было три выездных жеребца, конь коня лучше! — вспоминает мать. — Весь свет изойди, нигде таких не найдешь!
Погост — тризна — «клуб».
На верхопольском погосте собирались абрамовские, леонтьевские семьи, монастырские и Пашковские мужики окрестных деревень — Фроловка, Трыковка, Юрасово. Люди год не виделись. Под пышными вязами, у крестов у каждого свой стол и лавка. Водка, поминки, плач, смех, объятия. Горы крашеных, пестрых яиц и сдобных плюшек. Возвращаясь домой, тятя Василий Егорович заезжал в острог и под крики «Воистину воскресе!» раздавал гостинцы арестантам.
Царское время матери — это мир Красной Шапочки, сказочное детство в лесу, ослепительное счастье, до краев залитое природой.
— Дедушка Егор жил в чаще леса, под тремя огромными дубами, а вокруг изгородь из орешника.
Как будто братья Гримм, а не мать жили на Абрамовом Дворе.
Мать не боялась леса, волков и колдунов. Единственный и самый главный колдун и кудесник — дедушка Егор, охранник лесных богатств.
«Не только собаки да ястреба да сокола верой-правдой ему служили, но и лисицы, и зайцы, и всякие звери, и птицы свою дань приносили, кто чем мастерил, тот ему и служил: лисица хитростью, заяц прыткостью, орел крылом, ворон клювом».
Копия, писанная маслом с картины Константина Маковского «Дети, бегущие от грозы» всегда висела у матери на стене. На мой вопрос: почему именно она, мать отвечала:
— Так это же я с братцем Иванушкой на закорках!
Майский день, первый весенний гром и щедрый ливень. Лес щебечет и наливается густой зеленью. Сильный запах черемухи.
Троицын день — престольный праздник Верхополья.
Церковь во имя Пресвятой Троицы стояла за лесом в семи верстах от «двориков».
Не очень старое и малохудожественное сооружение, но когда там служба и праздник, мать смотрела на расписной купол, где летали крылатые головастики, серафимы и херувимы.
За хронологию я не ручаюсь. Ушедшего, материнского детства я не знал и пишу с ее слов, прихватившей то сказочное время.
До начала покосов ехали в Карачев, где собиралась трехдневная ярмарка мукомолов Орловщины и лесовиков Брянщины. Орловцы предлагали хлеб, брянчане лапти, сани, лыжи и кузовки.
На Иванов день (24 июня) девки пели и хороводы водили, на счастье бросая венки в речку.
На покосы нанимали карачевских батраков. Все песельники и нахальники, Бывало, как затянут — «Хорошо траву косить, когда зеленая, хорошо девку любить, когда веселая»!
Свистит дрозд, извещая ранний рассвет. Страдная и постная пора. Косари жуют порю с квасом и за работу. По вечерам костер, уха, песни.
Мать помнит ночное!
Старший братец Вася гонял табун на луга, брал с собой и Клашу. Что может быть вкусней картошки, печенной в костре! Всю короткую ночь водяной бесится, речку трясет, русалки плещутся. Ребята пугали друг друга страшными сказками про заморыша и кобылицу.
«И выходит из морской глубины чудная кобылица, побежала к первому стогу и принялась пожирать сено».
17 августа тятя запрягал пару вороных и семью вез на крестный ход Чудотворной Иконы Царицы Небесной в Свенский монастырь. Икону, не раз спасавшую край от нашествия разбойников, торжественно выносили из собора с пением «Пресвятая Богородица, спаси нас!»
Всесвятая, Пречистая, Бесчестная, седалище Царя, сидящего на Херувимах.
Возвращались с возом городских подарков и обновок.
А вот и осень золотая, грибная, разноцветная, веселая.
Багряные леса с сочными пятнами могучих лиственниц, голые косогоры с треугольниками соломенных скирд, сопревшие листья на тропинках, белая изморозь по ночам.
«На Семенов день (1 сентября) ясно — осень прекрасна!»
— Вася, смотри, гуси-лебеди летят!
Осенью дети учились писать, читать и считать.
— Вот, слушай сынок, летело стадо гусей: попадается ему навстречу гусь и говорит: «Здравствуйте, сто гусей!» Они ему отвечают: «Нас не сто гусей, а как бы было еще столько да полстолька, да четверть столька, даты бы гусь с нами, то и было бы нас сто гусей».
Сколько их летело?
Братец Вася учился туго и тупо. Моя мать в семь лет его, двенадцатилетнего, обошла в счете гусей и в родной речи. Учила их ведьмоватая тетка Анисья, сестра тяти, главный педагог Абрамова Двора. Через тридцать лет ту же задачку на пересчет гусей я решит на брянском Болоте.
Осень — время гулянок, засола, охоты.
«Ехал миленький герой на лошадке вороной, на серебря ном седле, во суконном сюртуке».
С Феклы Заревницы (24 сентября) молотьба зерновых.
На загон кабана едут брянские господа, почтмейстер Ветров, владелец автомобиля, мировой судья Могилевцев, прокурор Вощинский. Просвещенные любители охоты на зверя. Дед Егор кабана выследил. Птицы в отлет двинулись. Леший в лесу бесится, а господам охотникам все нипочём.
