В тот воскресный вечер, последний день марта, мы с Кариной встретили со дня рождения маму и дядю Пашу, а ближе к ночи принялись собирать сумки к предстоящему учебному дню. Дню, которого я жадно ждала, но одновременно страшно боялась. Смена школы, коллектива — это, конечно, новая страница в жизни, тем более, что в старой мне нечего было терять, но почему-то одна мысль при этом вводила в такое оцепенение, выйти из которого было крайне сложно. Сумею ли я подружиться с одноклассниками, открыть себя или же буду обузой Карине? Я не имела возможности знать, что готовила мне судьба, но интуиция шептала, что всё будет хорошо. "Разве может быть по-другому, если рядом со мной эта девушка?" — думала я, настраивая себя только на хорошее. Не хотелось даже вспоминать о плохом.
— Карин? — позвала я сестру, вернувшись из душа. — Ты спишь?
На мой вопрос отозвалась только тишина, от воздуха которой стало жутко неловко. Я подошла к спящей Карине и до пояса накрыла её бежевым пледом, как часто делала мама, желая тёплых снов. Сменив основной свет на настольную лампу, я сняла с головы полотенце, повесила его на спинку стула и тихонько присела на край своей кровати.
Комната, в которой мы с Кариной жили, являлась небольшой по размеру, но довольно уютной. Перед нашим с мамой переездом в квартиру Савельевых мы все вместе делали в нашей комнате ремонт: дядя Паша с мамой шпаклевали стены, а мы с Кариной позже оклеивали их нежно-персиковыми обоями. Слева располагались две наши односпальные кровати, между ними оставалось небольшое пространство для белого коврика с мягким ворсом, на котором было невероятнотепло и комфортно сидеть с книжкой в руках или же в компании Кости и Карины. У окна, выходившего на передний двор улицы, находился письменный стол, заваленный различными журналами, книжками и тетрадями. У правой стены стоял белый массивный шкаф для одежды, рядом с ним — широкий книжный шкаф, пристанище для наших с Кариной книг самых разнообразных жанров и авторов, накопленные нами по отдельности, но вместе составлявшие довольно интересную коллекцию. Я по своей натуре была интровертом, поэтому и романы меня привлекали антиутопические, те, в которых присутствовали одиночество, отчаяние, глубокий психоанализ, те, где внутренний мир человека выступал выше сюжета. Поэтому мне всегда были близки в понимании Кафка, Достоевский, Ремарк и Харуки Мураками. Хотя, конечно же, я читала и Карининых любимых Сэлинджера, Брэдбери, но они не цепляли так сильно. Наверное, найти автора по душе — это равно, как прыгнуть в нужную лодку, которая вынесет тебя в открытое море, не дав утонуть.
Далее возле двери находился небольшой комод с зеркалом, на котором располагались различные баночки с кремами, спреями, косметикой и другими женскими штучками. В углу укрылись мой мольберт из темного дерева с досками для холстов, Каринин штатив и несколько коробок со старыми фотографиями, кассетами, дисками, лоскутками различной ткани, следами старого Карининого увлечения шитьем, а также нашими подростковыми тетрадями со стихами и различными записями. Думаю, все девочки в детстве заводят такие тетради, где пишут цветными ручками какие-то стишки из журналов, слова из песен, клеят наклейки, вырезки — когда-то я с большим энтузиазмом и вдохновением проводила за этой церемонией целые вечера.
Глядя на Карину, я понимала, как сильно была привязана к ней. Помню, когда мы впервые увиделись тридцать первого декабря перед новогодней ночью, я сразу же смутилась, подумала, что ничего не выйдет, потому что мы слишком разные. Дочь дяди Паши с первых минут показалась мне очень яркой, щедрой в проявлении эмоций, непосредственной, интересной. В ней бушевал такой непривычный мне огонь, которого я ненароком боялась обжечься. Я жила в своем собственном мире, рисовала, читала, мечтала, но очень мало общалась. Я не нуждалась в общении, потому что отвыкла от него, и казалось, что ничего уже не изменится. Но всё вышло иначе. Уже через полчаса, проведенных вместе, мы с Кариной безудержно смеялись, занимаясь приготовлением праздничных блюд. И что самое интересное, я тогда впервые за долгое время позволила себе быть такой, какой была прежде — открытой, более раскрепощенной, поняв, что моя жизнь уже никогда не вернется в прежнее русло.
Позже Карина призналась, что изначально собиралась встречать две тысячи тринадцатый год в компании друзей, но ничуть не пожалела, что её планы претерпели изменения. Мама приготовила основное блюдо, а мы с Кариной наделали огромное количество салатов, вкусных десертов, которые потом доедали на протяжении нескольких дней. Карина сделала мне красивую укладку, помню, она тогда восхищалась моей внешностью, а я, привыкшая слышать такое лишь от родных людей, была в явном шоке и смятении. Несмотря на то, что мои родители являлись очень красивыми людьми, себя я никогда таковой не считала. Рост ниже среднего, ничем не примечательное телосложение с явным проявлением худобы, вьющиеся каштановые волосы ниже лопаток, карие глаза, самый обычный нос, губы, которые мне всегда казались слишком пухлыми, множество родинок по всему телу и слишком светлая кожа, всегда обгорающая на солнце. Поэтому когда Карина заявила, что у меня «обалденная внешность», я представила себя со стороны и принялась изо всех сил вертеть головой. Я не страдала от комплексов, но и ничего особенного в себе не могла разглядеть, как бы ни старалась. Мне было комфортно быть незаметной, ничем не привлекавшей к себе внимание.
Что же касалось Карины, то в ту ночь она была неотразима в своем голубом платье, подчеркивавшем её идеальную фигуру и большие серо-зелёные глаза (на тот момент она ещё не успела поменять прическу), и при этом на лице этой девушки не было ни грамма косметики. Будь я парнем, то, не медля, влюбилась бы. Поэтому меня безумно удивило, когда Карина познакомила меня с Костей и заверила, что они просто друзья, не более. Сложно было представить, что на свете существует такой парень, способный смотреть на эту девушку только как на друга.
Подумав о Косте, я невольно взглянула на фотографии, висевшие над кроватью Карины, и улыбнулась. На одной из них русоволосая девушка с поднятой вверх рукой на каком-то рок-фестивале сидела на плечах довольно крепкого, спортивно сложенного парня со взъерошенными темными волосами, прической в стиле ранних "Rolling Stones", эмоционально что-то выкрикивала, а, может быть, подпевала. На другой они комично изображали финальную сцену из «Ромео и Джульетты», выряженные в театральные костюмы, причем Карина так трагично откинула голову, а Костя состроил плачущее выражение лица, что я с трудом подавила в себе смешок, рвавшийся наружу. Видимо, это происходило во время одной из репетиций «Illusion», так как помещение, которое они арендовали в театре, являлось их студией для репетиций. На следующей фотографии я обнаружила Карину, сосредоточенно зажимавшую баре на Костиной акустической гитаре, а на другом снимке ребята брутально смотрели в камеру на фоне ночного городского пейзажа, держа в руках металлические банки "Спрайт".
Было ещё огромное количество различных фотографий с пойманными моментами из жизни, но больше всего моё внимание привлек кадр, где Карине было лет десять, а Косте четырнадцать. По всей видимости, это происходило на его дне рождении, потому что на заднем плане мелькал праздничный стол, за которым сидели подростки. Карина приходилась чуть ли не на две головы ниже Кости, но мальчик в зеленом свитере тем не менее держал её за руку и счастливо улыбался в камеру, а она с недовольством смотрела на него, словно за секунду до снимка друг сказал что-то, что резко вызвало у неё бурную реакцию негодования. Но суть не в этом. Я удивилась, сколько в той фотографии было нежности и трогательности. Самое интересное, что с тех пор ничего не изменилось. Эта нежность присутствовала между ребятами и по сей день.
