— Извольте хотя бы повернуться лицом к человеку, которого вы о чем-то просите! — почти выкрикнула она, отшвыривая тапочки и натягивая сапоги. — Я понимаю — хамство для вас дело привычное, но почему при этом вы позволяете себе называть меня дочкой?!
Губы сжались пружиной, готовой, если понадобится, извергнуть целый сериал подобных перлов, ноздри вздрагивали, а глаза стали совсем темными и бешеными.
Толстуха, не ожидавшая нападения с тыла, в растерянности повернулась и, отведя упавшую на глаза прядь, взглянула, наконец, на свою спутницу.
— Да что я такого сделала? Чего ты так-то? — она осела на свою полку, расставив ноги и задвинув между ними дерматиновую сумку.
— И ничего плохого… я… фу ты! — она вдруг уронила лицо в ладони с шумом выдохнула, потом откинулась к стенке, а руки бросила на колени.
— Что ж ты такая злая дочка! А? Иль мужик твой тебя не любит?
Вихрь промчался мимо неё — это «дочка», одним прыжком перелетев через баррикады барахла, выскочила в коридор — искать проводницу. Ларион, дико вытаращив свои круглые керосиновые глаза, забился в угол.
— Простите, пожалуйста, — прижимая руку к сердцу, обратилась сбежавшая к проводнице, — нельзя ли переселиться в другое купе? Понимаете, я очень устала, мне бы поспать… Я буду очень вам благодарна!
А на лице чуть испуганная улыбка. А губы чуть-чуть дрожат…
В этот момент поезд тронулся — дернулся, она качнулась, и носки её модных сапожек вмиг отвернулись друг от друга, автоматически приняв привычное, для нормального человека немыслимое балетное положение. Они как раскрытые ножницы глядели врозь, чтобы лучше сохранять устойчивость.
И через пять минут, покачиваясь в колышущемся вагоне, прижимая к себе Лариона и таща чемодан, она продвигалась по коридору в противоположный конец вслед за горделивой как пионервожатая проводницей. Дверь одного из купе приоткрылась и оттуда высунулась голова сильно заросшего бородатого мужчины, четко очерченная на фоне разбухшего оранжевого рюкзака.
— О-о-о, соседями будем! Не надо ли чем помочь?
— Спасибо, у меня все в порядке.
— Батюшки, какой у вас кот! И как это чудо зовут?
— Ларион.
Она поставила свой багаж перед указанной проводницей дверью купе самой крайней в конце вагона. Купе бородатого было рядом. Проводница, получив то, что ей причиталось, тотчас исчезла. С усилием приоткрыв дверь, — видно её заедало, — она раздвинула её ногой до упора.
— Погодите-ка, я сейчас помогу.
Сосед, оказавшийся очень высоким и сухощавым, подхватил её пожитки и бережно внес в купе.
— Куда поставить?
— Если не трудно — чемодан под любую из нижних полок. Мне сказали, что попутчиков у меня не будет — одна буду ехать до самой Москвы. Так что, все равно куда… Да, вот так хорошо, спасибо большое!
— Да, не за что. Знаете, ваш кот так хорош, что если б не экспедиция, я б его украл!
— Ну уж, так бы и украли…
— Да, вот так бы взял — да украл! Я человек рисковый — геолог. Ну, отдыхайте, а если что — заглядывайте на огонек. Я еду до Енаула, а уж оттуда электричкой до Роздани — так что чаю успеем выпить. А то и чего покрепче найдем… Меня зовут Алексей.
— А я Надя. Надежда. Еще раз спасибо вам, — она с облегчением захлопнула дверь.
Поезд Абакан-Москва набирал ход.
И заснула Надя, и приснился ей сон.
На месте улицы Алабяна, где прошло Надино детство, протекала река. Она была бурная и взбаламученная будто весенним паводком, но то было лето — оно шелестело над водами сочной зеленью камышей.
Надя шла вдоль берега и пристально вглядывалась в быстрый поток — в нем проплывал какие-то яркие полиэтиленовые пакеты, коряги, ящики, всякий хлам… А вот прямо навстречу ей река вынесла мертвеца. Он был белый и голый, но она его нисколько не испугалась. Будто так и должно быть — будто реки непременно несут мертвецов и ничего тут страшного нет.
И она шла дальше, а рядом шел кто-то, кого она прежде не знала.
И вот за поворотом река стала шириться и Надя взлетела. Она летела над водами и радость несказанной свободы охватила её.
А тот, кого она прежде не знала, летел с нею рядом.
У очередной излучины выросли невесть откуда взявшиеся горы — но так и должно было быть — все было хорошо! И Надя летела очень высоко над водой и очень близко к прибрежной скале. Скала заслоняла очередной поворот реки вернее тот вид, который открывался за ней. Надя обогнула скалу, следуя изгибу русла, и душу её разом пронзил лучезарный ликующий свет. Свет естественной красоты, что открылась ей — приволья лугов, зелени леса, речной синевы, гладкой и чистой, — свет распахнутого навстречу мира. Мира, принявшего ее…
Радуясь, проносилась она над речной долиной. На правом берегу показался белокаменный монастырь, и Надя подумала: как хорошо было бы спуститься и пойти туда. Но что-то подсказывало ей, что этого делать не надо — её не пустят. Впереди, на левом берегу, показалась какая-то фабрика, вся поросшая зеленью. Или завод… Там были литые ворота. Там были люди. Они входили и выходили, зелень заслоняла то, что было внутри, и только видно ей было, что окна кое-где выбиты.
Нет, туда она не хотела — знала, что зло исходит отсюда. И что…
Надя внезапно проснулась. Ее разбудили шуршанье и шорох, доносящиеся с верхней багажной полки прямо над дверью купе.
— Что ты там делаешь, Ларик? Спускайся! О Боже, как же ты насорил…
Пока Надя спала Ларион залез на багажную полку, принялся лазить по чьим-то мешкам, уложенным у задней стенки, распотрошил их и оттуда стала сыпаться вниз какая-то труха.
От толчков поезда дверь купе приоткрылась — Надя не запирала её. Она лежала и думала: встать и запереть дверь или плюнуть и попытаться вернуться в свой сон… если, конечно, удастся, когда в проеме показался обрюзгшего вида мужчина с пузцом в мятом сером костюмчике. Он рассеянно глянул в приоткрытую дверь и приметил сор на полу.
