Хоннор поднялся с пышного трона и вышел несколько вперед. Это было необязательно, но указывало на то, что он желал быть услышанным, и речи его не будут настолько праздными, что их можно смело пропускать мимо ушей, как повседневные пересказы новостей. Глаза его под серебряной львиной гривой сверкали, и хоть он был сдержан, левая рука лежала на эфесе меча чуть более твердо, чем просто в привычном жесте. Я искоса бросил взгляд на Фаенну. Она сидела на троне совершенно прямо и смотрела бесстрастно перед собой, более похожая на статую, чем обычно. Она тоже ждала чего-то недоброго от этого дня. В мою сторону она не оглядывалась. Что ж, она никогда не нуждалась в посторонней поддержке. Свиты всех трех домов выказывали куда больше возбуждения, чем мы — правители.
— Правители Города, — ровным голосом начал Хоннор. — Брат и сестра мои, — взгляд в сторону Фаенны, осуждающий и немного сожалеющий. Однажды он предложил ей руку и сердце. Она ему отказала — помимо прочих причин была и та, что в случае согласия она лишилась бы прав быть главой Дома, становясь женой принца другого правящего Дома. Она могла взять в супруги кого угодно, кроме принца, тот оставался бы лишь консортом, не получающим ее прав. Впрочем, Фаенне просто никто не был нужен. Она отговорилась тем, что ее младший брат еще слишком мал для того, чтобы стать правителем, что было правдой, и она никогда не доверила бы свой Дом постороннему регенту. Хоннор был страшно разочарован — он полагал, что ради него женщина должна отказаться от всего, но только не от него. Фаенна проигнорировала его разочарование так же как и лестное предложение.
— Я буду сегодня прям, — сказал Хоннор, высоко вскинув голову. — Город в упадке. Все мы вымираем. Мор миновал, но нас все равно становится все меньше и меньше. Говорят, теперь мы живем намного дольше наших предков, но каждое последующее поколение чуть не на треть меньше предыдущего. До Мора, унесшего почти всех, кто был старше сотни лет, это был мир стариков, выживающих из ума, пока они не начали внезапно, без видимых причин, высыхать и рассыпаться в песок. А ведь сотня лет — не такой уж солидный возраст. — Что верно, то верно, хотя нам троим никак не больше шестидесяти — возраст при иных условиях считавшийся бы несерьезным. Нормальная продолжительность жизни — лет триста-четыреста. Первые пятьдесят ты несовершеннолетний несмышленыш, последние сто — сто-пятьдесят — полутруп. Отличный темп жизни. — Город уменьшается, уменьшается весь мир, пригодный к жизни. Но почему? Кто даст мне на это ответ? Не потому ли, что установленный тысячелетия назад уклад жизни порочен? Порочен хотя бы в том, что Город изначально разделен на куски и правящие Дома только и делают, что гнут каждый свою линию, тянут в разные стороны. Город давно не развивается. Мы все мешаем друг другу. — Хоннор выдержал паузу, набирая в грудь побольше воздуха. — И я говорю — довольно. Дома должны объединиться в единый Дом и искать спасения не только для себя, а для всего нашего мира.
Как много громких слов, Хоннор. Давай же, переходи к сути.
— Что же до того, кто возглавит этот единый дом, то я предлагаю выбор сестре моей Фаенне из дома Опала. Пусть она как женщина выберет себе супругом одного из принцев двух других Домов. Пусть тот и станет единственным правителем Города.
Оливин настойчиво призвал к порядку, так как поднялся порядочный шум.
— Замысел небывалый, но любопытный, — не поведя бровью заметила Фаенна. — И что же будет, принц Хоннор, если я сочту этот план приемлемым и, например, отдам свою руку и власть принцу Дома Хрусталя?
Я мечтательно поднял бровь. Предположение приятное, но я был уверен, что она и не думает так поступить. По крайней мере, я бы на ее месте этого не сделал.
Хоннор моргнул с невинным видом и без запинки ответил:
— Кому бы ни решилась отдать свою руку принцесса, другой пусть имеет право оспорить этот выбор в поединке. Нас сейчас трое равных, пусть мнение каждого зачтется.
— Этим стоит воспользоваться, — ехидно обронил я.
— Мнение каждого? — холодно переспросила Фаенна. — Кроме моего, конечно. Что значит мой выбор, если вы станете его оспаривать? И если даже не станете — я потеряю власть и в том и в другом случае. Так почему бы вам обоим просто не попытаться убить друг друга прямо сейчас; а я стану призом победителю? Я и мой Дом, защищать интересы которого мой долг? Почему бы и нет? Разумеется, потом я отравлю своего мужа и останусь править одна. Прекрасный план. Ты действительно этого хочешь, принц Хоннор?
— Отравишь мужа? — довольно глупо повторил Хоннор.
— Вот именно, — подтвердила Фаенна. — Я отвечаю за свой народ и не намерена оставаться в стороне, пока другие отстаивают свои интересы. Но во всем этом будет не так уж много чести, принц Берилла, не правда ли? Я на такую интригу не пущусь. От нее дурно пахнет. Глупое предложение, принц Хоннор, если только ты не желал оскорбить нас…
Не знаю, чем бы это кончилось. Хоннор открыл было рот, чтобы гневно возразить, но в этот момент все вокруг потемнело и мощный толчок сотряс до основания Алмазную Башню. С потолка посыпалась каменная крошка. Раздались испуганные вскрики. Я крепко вцепился в ручки трона. Фаенна, по-видимому, тоже. Хоннор, не удержавшись, упал на одно колено.
Дребезжащим, но громовым голосом вскричал Оливин:
— Прочь, демоны! Прочь из святого места! — Старик, подскакивая и потрясая в воздухе кулаками, выскочил на середину залы. Я фыркнул, глядя как он пыжится, пытаясь сделать вид, что что-то значит… Какие там демоны. Просто весь наш мир раздумывал — а не рассыпаться ли и ему в песок, как случилось не так давно со многими людьми. Эти толчки, не слишком сильные, повторялись в последнее время все чаще и чаще.
Все прекратилось, и мы принялись стряхивать с себя пыль. Хорошо, что пропитанная металлами ткань легко от нее избавлялась. Я на миг задумался над собственными мыслями — ведь если волокна, неважно, растительного или животного происхождения не соединять химическим путем с элементами металлов, они просто рассыплюся. И других тканей просто не бывает… Да, явно размышления не государственного характера.
