Ее примеру последовало несколько солдат. Но все следили за девушкой, плывшей впереди. Мы видели, как она подплыла к первому тонущему, нырнула вслед за ним, уже скрывшимся под водой. Несколько секунд ее не было видно. Эти секунды казались необыкновенно длинными. Потом на поверхности показались две головы.
Назад девушка плыла медленно вместе со спасенным. Тяжелыми были взмахи ее руки. Шатаясь и поддерживая человека, она вышла на берег. Мокрая юбка облегала бедра, ручьями стекала вода. Спасенный, одетый в маскхалат, едва ступив на землю, тут же рухнул. Я узнал Лешку Чубаря.
Девушка склонилась над раненым, смахнула мокрой ладошкой кровь с его лица и оглянулась. Неподалеку из ямы выглядывал прыщеватый солдат, тот, что прибыл к нам в роту из склада.
— Ну, что смотришь! Помоги ему дойти! — крикнула девушка.
Солдат приподнялся, тут свистнула пуля, и он трусовато нырнул обратно в ямку.
— Да иди же!
— Я сейчас… сейчас… Куда его?
— Отведи в укрытие! — и девушка снова бросилась в озеро…
Да что там Людмилка! Единственный в полку воспитанник — мальчишка Васек и тот заслужил в боях отличия. Сам командир дивизии вручил ему медаль. Тому я был свидетель.
— Товарищ лейтенант! Да проснитесь же! — слышу знакомый голос Мити Широкова. Ординарец будто бы рядом, а голос доносится издалека. Открываю отяжелевшие веки. Ломит тело, горят натруженные ступни. — В штаб полка срочно вызывают. Адъютант товарища полковника приказал, чтоб немедленно прибыли.
Обуваюсь, ищу пилотку, но не нахожу. Надеваю Митину. В лощине легкий туман. Он курится над недвижными елями, макушки их то исчезают в клубах, то выплывают. Стрелки часов показывают одиннадцать.
— Вечер или утро? — спрашивает сквозь дрему лежащий рядом командир взвода Кучмий.
— А шут его знает… Ночь, наверное, — отвечает кто-то.
Конечно, ночь: все замерло, тишину только рвет безумолчный треск, будто где-то ломают доски.
— Автомобиль с боеприпасами подбили, горит, — сообщает Митя.
До командного пункта, куда я шагаю с Широковым, метров триста. Туда ведет по косогору тропинка.
Треск и шум усилился.
— Ишь как патроны рвутся, трещат, будто сухостойник, — комментирует Митя.
У небольшой высотки, где расположился командный пункт полка, в щели укрылся радист. Металлическая антенна с тремя лучиками на конце торчит над землей.
— «Рубин», я — «Акация». Как слышите? Перехожу на прием, — заученно повторяет соддат и щелкает выключателем. Закрыв глаза, он выжидательно молчит, вслушивается, не последует ли ответ.
Вот уже третьи сутки, как прервалась связь со вторым батальоном Матохина. В бою он оторвался от главных сил, ушел вперед, к станции Лоймола, и словно в воду канул. С ним пропала и наша полковая минометная батарея Гусарова.
— Не отвечает? — наклоняюсь я над щелью.
Радист отрицательно качает головой и вновь начинает свое: — «Рубин»! «Рубин»! Почему молчишь? Да отвечай же…
Блиндаж командира полка у самой вершины высотки. Отсюда широко открывается лесная даль. Лес и впереди, и позади. Справа виднеется небольшой отрезок дороги. На ней полыхает автомобиль.
— Видал, какой фейерверк! — восклицает худощавый лейтенант, адъютант полковника.
— А по высоте он такой «сабантуй» устраивает! То снарядами, то минами посыпает. А то тяжелыми начинает долбить. К Лоймоле, говорят, бронепоезд подкатывает.
Лоймола — станция на железной дороге. Поэтому противник обороняет ее яростно и упорно. Где-то вблизи станции и наш второй батальон.
— Подожди, — прерываю словоохотливого лейтенанта. — Зачем Батя звал?
— Васек оттуда выбрался. Докладывает обстановку. Он с батареей нашей был.
— Какой Васек?
— Да воспитанник! У Гусарова числится. Минометчиков наших тоже зацапали, а он выбрался.
Васек попал в полк, когда мы разгружались из эшелонов на глухой станции. Взяли его, зачислили в минометную батарею. Сын полка стал исправным солдатом, наравне со взрослыми нес тяготы и невзгоды фронтового быта. Мы, конечно, всячески оберегали его от опасностей, но не всегда это удавалось. Не раз убеждались: детям на войне — не место.
В блиндаже скудно светит коптилка, сработанная из медной гильзы «сорокапятки». За столом сидит, поглаживая круглую лысеющую голову, Батя. Рядом майор — начальник штаба. Напротив — Васек. Перед ним банка тушенки, кружка с чаем, сахар, тонкая пластина трофейной галетины. Васек аппетитно хрустит ею, запивая теплым чаем.
— Карта с собой? — спрашивает меня Батя и обращается к начальнику штаба:
— Лисов, покажи, где батарея Гусарова.
Майор осторожно ставит на карте красную точку на полпути к Лоймоле:
— Примерно здесь.
Полковник говорит рублеными фразами:
— Бери взвод, поболее патронов — два ящика, гранаты, рацию. Военфельдшер с вами пойдет, Ионова Валентина, она человек опытный. Гусарову передашь приказ на отход. Поможешь ему. Если сможешь добраться до Матохина, действуй! Но сам не угоди в ловушку! Следи за флангами.
— Слушаюсь! — беру я «под козырек» нависшей на уши Митиной пилотки.
…Прежде чем скомандовать «шагом марш», оглядываю строй. На правом фланге — командир взвода сутуловатый украинец Иван Кучмий. Рядом с ним — сержант Терехин, золотоволосый, словно подсолнушек, Коля Гаранин и тут же Миша Егоров. Они земляки, волжане. Широко распахнуты глаза татарина Абдурахманова; парень отчаянной храбрости, озорной. Здесь же Борис Шапиро из Одессы. На левом фланге — Митя Широков, крепко сбитый весельчак и балагур. Здесь радист с рацией и фельдшер Валентина Ионова, никому не уступающая в храбрости.
— Шагом марш! — командую, и мы идем по мокрой траве к ручью, Васек со мной.
Серая тропка затейливо кружит, уводит все дальше в лес, неожиданно ныряет в лощину к новому ручью и пропадает.
— Тут был? Помнишь место? — спрашиваю мальчика.
— Вроде бы, — неуверенно отвечает он.
Гляжу на карту. Но в лесу она не очень сильно помогает.
— Ладно, идем.
Мы продолжаем путь, больше доверяясь интуиции, чем карте, на которой, кроме зеленого массива леса, ничего не обозначено. Останавливаюсь, подзываю лейтенанта Кучмия:
— Пошли вправо и влево дозорных. Всех предупреди, чтоб ни звука.
— Может, послать дозор и вперед? — предлагает он.
— Не надо.
Сколько прошли, сказать трудно. Только бы выдержать направление. Чувствуя вину, Васек мечется то вправо, то влево, пытается забежать вперед.
— Иди рядом, — говорю ему.
Лес стал редеть, впереди обозначилась полянка.
— Теперь недалеко, — толкнул меня Васек. — Вот этот камень помню! А там сосна, ветка сломана!
Неподалеку действительно возвышается камень, рядом сосна; обломанная, видимо, осколком ветвь почти касалась земли. Мы осторожно обошли поляну, потом, стараясь неслышно ступать, опять углубились в чащу. И почти натолкнулись на траншею.
Васек бросился вперед, кого-то позвал. Из-за деревьев показался человек в плащ-накидке.
— Николай? Гусаров?
Это действительно был старший лейтенант, командир минометной батареи.
— Ты? Ты как сюда попал? Ведь кругом же фрицы! — удивился он, увидев нас.
— Прошли, как видишь. Срочно собирай всех! Полковник приказал отходить.
— Так у меня же раненые — семь человек.
— Выносить на плащ-палатках! А где батальон Матохина?
— Дальше! В той стороне, — произнес Николай вологодским говорком, махнув рукой. — Только с ним не пройдешь… Удивляюсь, как вам сюда удалось пробраться.
Через четверть часа место опустело. Все минометчики, в том числе и раненые, ушли от опасности.
— Теперь Васек доведет. Дорогу-то помнишь? Не собьешься? — еще раз уточняю у паренька.
— Не-е. Доведу, — уверенно говорит он.
А мы идем к батальону. Успех первой части задания воодушевил.
— Не может быть, чтоб не нашли, — говорит Кучмий.
Я с ним соглашаюсь. «Если дойдем до батальона, то, во-первых, усилим его: двадцать человек — это реальная помощь, — размышляю я про себя. — Во-вторых, доставим два ящика боеприпасов и гранаты, возможно, у них патроны кончились. В-третьих, Валентина Ионова поможет раненым, а в-четвертых, установим связь батальона с полком».
