Артиллерийский налет еще продолжался, когда послышался треск автоматов.
— Снова атакуют! — передал по телефону Ставропольцев. — А сколько — не понять!
Особенность лесного боя в том, что воюешь с невидимым противником. Можно обнаружить солдата, пулемет, наконец, орудие, но никогда не увидишь всей цепи. А не видя противника, трудно ориентироваться в обстановке и еще трудней принять решение. Каждый куст, дерево таят опасность. Укрываясь, враг бьет по тебе, не дает поднять голову. И ты лежишь, тщетно пытаясь его обнаружить.
Шум боя не стихал. Неясность обстановки тревожила комбата все сильней.
— Я пошел туда, — наконец сказал он начальнику штаба батальона и махнул в сторону роты, откуда слышалась стрельба. — Остаетесь за меня. Замполит пусть находится в четвертой роте. Выясните обстановку и попытайтесь еще раз связаться со штабом полка.
Капитан размашисто зашагал по едва заметной тропке, ставшей уже знакомой за полтора суток. Он шел, смотрел по сторонам, тревожные мысли не покидали его. Выйти к станции и перехватить дорогу батальон не сумел. Отойти с захваченного рубежа не имел права. Связаться по радио со штабом полка и выяснить обстановку не удавалось: в рации кончилось питание, а запасные аккумуляторы пробило осколками.
Рота Ставропольцева только что перенесла артиллерийский налет. Между стволами плавал сизый, резко пахнущий дым. Валялись сбитые с деревьев ветки. На елях и соснах белели осколочные отметины. Ставропольцев только начал докладывать комбату, как из чащи дробью рассыпалась автоматная очередь. Пули защелкали над головами, и оба разом упали.
— Что у вас происходит?
— Все то же. Только с утра финн стал злей. Сейчас опять пойдет в атаку. С десяток пулеметов насчитали.
— Может, с автоматом спутали?
— Нет, у «суоми» строчка другая.
— Раненых много?
— Семнадцать.
— И тяжелораненые есть? Да-а. Всех, кто может стрелять, разместить в траншее.
— Так и сделано, товарищ капитан. Все в траншее: и легкие, и тяжелые. Медикаменты кончились. Белье с себя снимаем и рвем. Боеприпасы на исходе. Приказал вести огонь лишь в крайнем случае.
Перебежками офицеры достигли траншеи. Спрыгнув, капитан едва не свалился на раненого, лежащего на плащ-палатке. У того были перебинтованы грудь и нога. Глаза впали, нос заострился, в лице ни кровинки. Боец с трудом поднял веки. Увидел капитана, узнал, дрогнули в улыбке уголки губ.
— Что, гвардеец, царапнуло?
— Да-а, — едва прошептал тот.
— Ему нельзя, товарищ капитан, разговаривать, — пояснил санинструктор.
— Не буду, не буду. — Комбат положил на плечо солдата руку. — Только имей в виду, что за раненых ты в ответе. С тебя спрошу. Давно его ранило?
— Ночью, товарищ капитан. Во время налета. Вылез из траншеи, а тут его осколками.
— Ка-ак же мы-ы? — с трудом проговорил раненый.
Капитан через силу улыбнулся:
— Лежи, не волнуйся! Вырвемся! Кто нас удержит!
Комбат шел по траншее. Видя его, солдаты бодрились.
— Как? Выдюжим? — спросил одного.
— Обязательно! Вот только бы патронов…
— А это откуда? — указал капитан на финский автомат в руках солдата.
— Трофеи наших войск, — серьезно отвечал тот штампованной фразой донесений.
— Я приказал собирать трофейное оружие и боеприпасы, — пояснил лейтенант Ставропольцев. — Как атаку отразим, так и собираем. Десятка полтора автоматов уже есть и диски с патронами к ним. Заславский в том деле отличился.
— Это санинструктор-то?
— Он самый. Пять автоматов вчера принес, патронов много, да еще пакеты с бинтами, в сумках разыскал.
— Все это хорошо, товарищ Ставропольцев. Только помните, что вырваться из окружения — дело нелегкое. Да к тому же раненые на руках.
— Здесь прорываться будем?
— Не знаю. Объявлю позже.
— В неожиданном месте их нужно атаковать, — вставил солдат, но тут же отступил, поняв неуместность своей реплики. Когда старшие разговаривают, младшие молчат.
— Правильно, — спокойно заметил комбат. — Только где оно, это неожиданное место? Вы не знаете, Ставропольцев?
— У меня, во всяком случае, такого нет. Остались одни ожиданные.
От Ставропольцева капитан направился в шестую роту. Командовал ею лейтенант Стриха. Выслушав обстановку, Матохин спросил:
— Что намереваетесь дальше делать?
— Что прикажете.
Суровый с виду, с черными, глубоко посаженными глазами, Стриха отличался спокойствием и немногословием.
Положение в его роте было такое же, как у Ставропольцева: есть раненые и убитые, нет боеприпасов и медикаментов.
— Может, позавтракаете? — осторожно спросил комбата Стриха.
— А людей кормили или они на подножный корм перешли?
— Люди накормлены. Не обошлось и без подножного, если считать трофейные сухари и консервы.
У капитана засосало под ложечкой; он вспомнил, что не ел со вчерашнего дня.
Завтракать решили, стоя у окопчика. Неожиданно для комбата на разостланной плащ-палатке появилась дымящаяся каша с мясом.
— Это откуда же?
— Сами готовили. Десантная выучка пригодилась, — ответил солдат.
Комбат вдруг вспомнил, как до выезда на фронт он заставлял командиров учить солдат всему, что нужно в бою. Требовал, чтобы каждый умел готовить себе в котелках пищу из консервов, концентратов. Нет, не напрасно он это делал.
— Может быть, перед завтраком?..
Стриха многозначительно замолк, поглядывая на флягу.
— Спрячьте, — строго сказал капитан. — И вам не разрешаю.
Он придерживался правила: в бою иметь ясный ум. Сам пил немного, и только тогда, когда батальон не вел боя. Сколько командиров, приняв горячительного, теряли в бою выдержку, осторожность, неосмотрительно бросались вперед и гибли. Гибли сами и рисковали жизнями других.
Однажды капитан вышел на рекогносцировку в вылинявшей пилотке, такой же гимнастерке, с автоматом на груди, ничем по виду не отличаясь от обычного солдата. Кое-кто из офицеров попытался было сострить на этот счет, но командир полка похвалил Матохина.
— Хитер, хитер. Под солдата подделался. Это правильно. Противнику не понять, что проводим рекогносцировку. А его снайперам в первую очередь нужны офицеры… Так что в следующий раз на рекогносцировку прибывать без сияющих пуговиц…
Завтракая, капитан въедливо интересовался каждой мелочью обстановки. В заключение объявил:
— Готовьте, Стриха, людей к прорыву. Сидеть здесь не имеет смысла. Попытаюсь еще раз войти в связь с командиром полка. Теперь обойдем вашу позицию, попытаемся найти неожиданное место, — вспомнил он вдруг слова солдата.
— Вряд ли, товарищ капитан. Обложили роту, как медведя в берлоге.
Едва начали обход, как на позицию обрушился огонь артиллерии и минометов, а потом ринулись в атаку финские автоматчики.
Комбат вернулся на свой наблюдательный пункт лишь к обеду. О нем уже справлялся по телефону начштаба. От бессонницы резало в глазах, но то, что комбат увидел в ротах, несколько его успокоило.
— Нет с полком связи, — доложил начальник штаба. — Сколько ни пытались — все безуспешно.
Капитан тяжело опустился на коробку от пулеметных лент. Достав из сумки потрепанную карту, долго над ней размышлял.
Батальон на карте был обозначен красным овалом величиной с трехкопеечную монету. По ее округлости ершисто торчали щетинки. Кругляшок был разделен на три напоминающие фасолинки части. Вверху слева — рота Стрихи, правее — четвертая рота, а внизу — пятая рота Ставропольцева. Овал туго стянут синими скобками. От скобок бегут жалящие стрелы. Это — противник. Чтобы вырваться, нужно разорвать скобки, силой огня оттеснить врага в стороны и через образовавшийся проход вывести людей. Всех до единого, даже тяжелораненых. Те, кто до последнего момента останется в кольце, прикрывая отошедшие роты, тоже должны успеть выскочить раньше, чем захлопнется проход. Какими тугими ни казались синие скобки, однако где-то они были слабы. Но где?
