Все мне вспоминаются
Запахи петуний,
Дачный вальс печалится,
В небе — полнолунье.
Сырость клумбы политой,
Где-то скрип калитки,
На груди приколотый
Цветик маргаритки.
Счастье, запыленное
Легкой, смертной пылью,
Ты ли, немудреное,
Кажешься мне — былью?
1918. Москва
Идти в полях дорогой дальней,
Где тишина, где пахнет рожь,
Где полдень душный и хрустальный
Так по-знакомому хорош.
Идти и встретить ветер теплый,
Кусты полыни, вольных птиц,
Да странника в рубахе блеклой,
Да спины наклоненных жниц.
И знать, что нет конца дороге,
Что будешь так идти, идти,
Пока не смел погост убогий
В одну дорогу все пути!
Сыплет звезды август холодеющий,
Небеса студены, ночи — сини.
Лунный пламень, млеющий, негреющий,
Проплывает облаком в пустыне.
О, моя любовь незавершенная,
В сердце холодеющая нежность!
Для кого душа моя зажженная
Падает звездою в безнадежность?
Ложится осени загар
На лист, еще живой и крепкий,
На яблока душистый шар,
Нагрузший тяжело на ветке,
И на поля, и на края
Осенних рощ, еще нарядных,
И на кудрях твоих прохладных,
Любовь моя, краса моя!
Отчего волнует слово — роза?
И о чем его напоминанье?
Повторяю долго слово — роза,
Слышу древнее его благоуханье.
Словно я тебя вдыхала, роза,
Прежде, чем вдохнула воздух мира, —
Грубый воздух зноя и мороза, —
Словно цвел мой дух тобою, роза,
На полях блаженного эфира!
Июнь 1917
Брожу по ветреному саду.
Шумят багровые листы.
Пройдусь, вернусь, у клумбы сяду,
Гляжу на дали с высоты.
Как осенью красивы зори,
Когда и золото, и сталь
Изнемогают в равном споре
И льют прохладу и печаль!
Как осенью красивы думы!
В душе и горше, и сильней
Под эти золотые шумы
Воспоминанье нежных дней.
Давно ли вместе, ах, давно ли
Мы пили дней июльских тишь?
О время, время, ты бежишь,
Ты непокорно нашей воле!
Я милые следы найду,
Скажу прости былым отрадам.
Пусть стынут на скамье в саду
Два сердца, вырезаны рядом…
Маме моей
Сердцу каждому внятен
Смертный зов в октябре.
Без просвета, без пятен
Небо в белой коре.
Стынет зябкое поле,
И ни ветер, ни дождь
Не спугнут уже боле
Воронья голых рощ.
Но не страшно, не больно…
Целый день средь дорог
Так протяжно и вольно
Смерть трубит в белый рог.
Кто знает сумерки в глуши?
Так долог день. Читать устанешь.
Побродишь в комнатах в тиши
И у окна без думы встанешь.
Над речкой церковь. Дальше — поле,
Снега, снега… За ними лес.
Опять снега. Растут все боле,
До самых пасмурных небес.
Беззвездный, серый вечер стынет,
Придвинул тени на снегу,
И ждешь, когда еще придвинет
Последнюю на берегу.
Уже темно. Фонарик бледный
Во тьме затеплил желтый глаз,
Унылый сторож жизни бедной,
Бессонно стерегущий нас.
Вот бубенец звенит дорожный.
В пыли метельной пролетел
Ямщик с кибиткою. Запел
И оборвался звон тревожный.
Звенит над полем высоко,
Все тише, тише… Реже, реже…
Есть где-то жизнь, но далеко!
Есть где-то счастие, но где же?..
Как на бульварах весело средь снега белого,
Как тонко в небе кружево заиндевелое!
В сугробах первых улица, светло затихшая,
И церковь с колоколенкой, в снегу поникшая.
Как четко слово каждое. Прохожий косится,
И смех нежданно-радостный светло разносится.
Иду знакомой улицей. В садах от инея
Пышней и толще кажутся деревья синие.
А в небе солнце белое едва туманится,
И белый день так призрачно, так долго тянется.
Мороз затуманил широкие окна,
В узор перевиты цветы и волокна.
Дохни в уголок горячо, осторожно,
В отталом стекле увидать тогда можно,
Какой нынче праздник земле уготован,
Как светел наш сад, в серебро весь закован,
Как там, в небесах, и багряно, и ало,
Морозное солнце над крышами встало.
