Заканчивался разбор очередного дела. Высокий, спокойного вида мужчина стоял перед судьей и что-то говорил о своем подзащитном — дрожащем толстяке в наручниках. «Да, — подумала Кэрол, — этот знает, что сказать. Повезло толстяку. А кто заступится за меня?»
Толстяка увели, и Кэрол услышала свое имя. Она встала, сжимая колени, чтобы скрыть дрожь. Судебный пристав подтолкнул ее к скамье, клерк передал судье обвинительный лист.
— Кэрол Робертс. Приставание к мужчинам на улице, бродяжничество, хранение марихуаны и сопротивление при аресте.
Последнее было полным враньем. Полицейский шлепнул ее по заднице, а она лягнула его в ответ. В конце концов, у нее есть все права американского гражданина.
— Я тебя видел здесь несколько недель назад, не так ли, Кэрол? — спросил судья.
Она постаралась, чтобы ее голос звучал бесстрастно.
— Мне кажется, да, ваша честь.
— И я отпустил тебя на поруки?
— Да, сэр.
— Сколько тебе лет?
Она ждала этого вопроса.
— Шестнадцать. У меня сегодня день рождения. Счастливый день рождения. — Кэрол разрыдалась.
Тот высокий мужчина стоял у стола судьи, складывая в портфель бумаги. Услышав рыдания Кэрол, он поднял голову и пристально посмотрел на нее: Затем что-то сказал судье Мюрфи.
Судья объявил перерыв и вместе с мужчиной вышел из зала. Минут через пятнадцать, когда судебный пристав привел Кэрол в комнату судьи, мужчина что-то горячо ему доказывал.
— Тебе повезло, Кэрол, — сказал судья. — Мы дадим тебе еще один шанс. Суд освобождает тебя под личную ответственность доктора Стивенса.
Значит, он не судейский, а лекарь. Да пусть хоть Джек Потрошитель. Лишь бы выбраться отсюда до того, как они выяснят, когда у нее день рождения.
Доктор отвез Кэрол к себе домой, по дороге болтая о всякой ерунде и ни о чем не спрашивая, чтобы дать ей время прийти в себя. Машина остановилась перед современным зданием на 71-й стрит, неподалеку от Ист-Ривер. Швейцар открыл дверь, лифтер отвез на пятый этаж, и они были так вежливы, что можно было подумать, будто для доктора самое обычное дело приходить домой в три часа ночи, да еще с шестнадцатилетней чернокожей проституткой.
Кэрол никогда не видала такой квартиры. Огромная гостиная, выдержанная в светлых тонах, две низкие длинные кушетки, покрытые желтоватым твидом, между ними квадратный кофейный столик с верхом из толстого стекла, на нем — большая шахматная доска с резными фигурками. На стенах — картины, в прихожей — телевизионный монитор, показывающий вход в подъезд. В углу гостиной — бар, с полками, уставленными хрустальными бокалами и графинами. В окне, далеко внизу, Кэрол видела крохотные суденышки, плывущие по Ист-Ривер.
— Суды всегда вызывают у меня чувство голода, — сказал Джад. — Почему бы нам не организовать скромный праздничный ужин?
И он отвел Кэрол на кухню, где под ее удивленным взглядом быстро приготовил омлет, жареную картошку, оладьи, салат и кофе.
— Одно из преимуществ холостяцкой жизни, — пояснил он. — Если хочется есть, все можешь сделать сам.
Значит, он холостяк и живет один. Ну, детка, только не ошибись, это может обернуться выгодным дельцем.
После ужина Джад показал Кэрол ее спальню, большую часть которой занимала двухспальная кровать, застеленная синим, в тон обоям, покрывалом. У стены стоял небольшой шкаф темного дерева.
— Ты будешь спать здесь, — сказал Джад. — Сейчас я принесу пижаму.
Оставшись одна, Кэрол подумала: «Ну, детка, ты сорвала банк. Выходит, его потянуло на черненькое. И ты, крошка, дашь ему все, что нужно».
Она разделась и следующие полчаса провела под душем. Завернувшись в мохнатое полотенце, Кэрол вышла из ванной и увидела лежащую на кровати пижаму. Понимающе улыбаясь, она сбросила полотенце на пол и прошла в гостиную. Никого. Заглянула в дверь, ведущую в кабинет. Джад сидел в большом удобном кресле и что-то читал при свете настольной лампы. Вдоль стен от пола до потолка стояли полки с книгами. Подойдя сзади, Кэрол поцеловала его в шею.
— Давай начнем, бэби, — прошептала она. — Чего мы ждем?
Секунду его спокойные темно-серые глаза разглядывали Кэрол.
— У тебя мало неприятностей? — мягко спросил он. — Тому, что ты родилась негритянкой, конечно, не поможешь. Но кто сказал, что в шестнадцать лет ты должна стать проституткой и наркоманкой?
Кэрол в замешательстве посмотрела на доктора.
— Чего тебе хочется, бэби? Только скажи, я на все согласна.
— Хорошо. Давай поговорим.
— Поговорим?
— Совершенно верно.
И они поговорили. До самого утра. Так проводить ночь Кэрол еще не приходилось. Доктор Стивенс перескакивал с одного предмета на другой, изучая ее, приглядываясь к ней. Он спрашивал, что она думает о Вьетнаме, негритянских гетто, студенческих волнениях. Как только Кэрол, казалось, начинала догадываться, что он хочет узнать, доктор менял тему разговора. Они говорили о том, что она слышала впервые, и о том, в чем считала себя непревзойденным экспертом. Нередко в последующие месяцы, думая о той удивительной ночи, Кэрол пыталась вспомнить, какая же фраза, слово, идея, произнесенные тогда, изменили всю ее жизнь. И лишь гораздо позже поняла, что это бесполезно. Бесполезно искать фразу, слово, идею. Доктор Стивенс сделал очень простую вещь: он поговорил с ней. По-настоящему поговорил. Чего раньше никто не делал. Он отнесся к ней как к человеческому существу, равному себе, чьи суждения и чувства ему небезразличны.
В какой-то момент Кэрол осознала, что сидит совершенно голая, и пошла в спальню надеть пижаму. Джад вошел следом за ней, сел на краешек кровати, и они снова начали говорить. О Мао Цзедуне, хула-хупе, противозачаточных таблетках… И о том, каково иметь мать и отца, никогда официально не регистрировавших своих отношений. Кэрол рассказала ему многое из того, что не доверяла никому. И когда она наконец заснула, то чувствовала себя совершенно опустошенной. Будто ей сделали важную операцию и, вскрыв огромный нарыв, выпустили весь гной.
Утром, после завтрака, Джад протянул ей сто долларов.
Поколебавшись, Кэрол сказала:
— Я наврала. Насчет дня рождения.
— Я знаю, — улыбнулся Джад. — Но мы не станем говорить об этом судье. — Затем его тон изменился. — Ты можешь взять деньги, уйти отсюда, и никто не будет тебя беспокоить до тех пор, пока ты вновь не попадешь в полицию. — И, помолчав, добавил: — Мне нужна секретарша. По-моему, ты идеально подходишь для этой работы.
Кэрол изумленно взглянула на него.
— Вы шутите. Я не умею ни печатать, ни стенографировать.
— Если ты вернешься в школу, всему этому можно научиться.
Она пристально посмотрела на доктора и воскликнула:
— Как же я об этом не подумала раньше! Конечно, я так и сделаю.
Теперь ей не терпелось выбраться отсюда с сотней долларов в кармане и похвалиться ими в аптеке Фишмана в Гарлеме, где собирались ее друзья. На эти деньги она целую неделю сможет жить в свое удовольствие.
Когда Кэрол вошла в аптеку, ей показалось, что она никуда и не уходила. Те же лица, тот же бессмысленный треп. Она снова попала домой. Но забыть квартиру доктора Кэрол не смогла. Дело, конечно, не в обстановке. Его дом был как бы маленьким островком, спокойным и чистым, находящимся в другом мире. И доктор показал ей дорогу туда. И что она здесь потеряла? Казалось, над его словами можно лишь посмеяться, но у нее ничего не получалось.
К своему удивлению, Кэрол записалась в вечернюю школу. Оставила свою комнату с ржавой раковиной, сломанным туалетом и скрипучей кроватью и переселилась к родителям. Пока она училась, доктор Стивенс платил ей небольшое пособие. Школу Кэрол закончила на отлично. Доктор пришел на выпускной вечер, и его глаза лучились гордостью за ее успехи. Затем она поступила на курсы подготовки секретарш. На следующий день после окончания курсов Кэрол работала у доктора Стивенса, и теперь могла позволить себе собственную квартиру.
