Переулок назвали Красным
Не за серые же дома.
Переулок назвали Красным
За что, не знаю сама.
Может за долю лучшую?
Наверное, очень давно.
Наверное, в Революцию
Имя это дано.
Каждый день на прогулку
В этом году
Иду я по переулку,
Просто так иду.
И хочется, чтобы флаги
Полыхали огнем,
Полные красной влаги,
Трепетали в нем.
И хочется, чтобы алые
Цветы цвели,
А на снега на талые
Зори легли.
Жгучие красные зори
На серые снега,
Чтоб не пускали горе
Даже на полшага.
Чтоб горе любое
В пути сгорело,
Чтобы молодость, взятая с бою,
Вперед смотрела.
Чтобы не только даты —
Красные дни встречали,
Переулок Красным когда-то
Хорошо назвали.
Микуле Селянинычу не пляшется.
Микуле Селянинычу не пашется.
И утром тяжко, и в ночи не спится,
Задремлется едва — и снова снится:
Стоят над Русью хищные Стожары,
Летят над Русью жадные пожары.
Оставит завтра он соху в земле,
Загасит уголёк в печной золе.
Расправит плечи и дорогой длинной
Уйдет навек в туманы и былины.
Что-то прежде невозможное
Доверьем рождено.
Дремлет полюшко тревожное,
Мое Бородино.
Дремлет травушка росистая,
Сквозная мурава,
Дремлет полюшко российское
За берегом у рва.
Припадаю, припадаю
К оплаканной земле.
Пропадаю, пропадаю,
Растворяюсь в ранней мгле.
Зажги скорей Стожары!
От ночи огради.
Горько, горько спят гусары,
Белы руки на груди.
Ой, парни светлоокие,
Во поле ни следа.
…Березоньки высокие,
Высокая звезда.
Сны водою из ручья запивали.
Вместе песни про тайгу запевали.
Про хорошую страну, необжитую,
Всю холодными ветрами прошитую,
Полоненную лесными цветами.
Длиннобровые красавцы, парни с Каспия
О своем в той песне сказ вели.
Пели девушки о чем, о разлуке ли?
Ах, девчонки из Орла тонкорукие!
Раскрывались вам до дна земли рудные,
И ложилось на ладонь счастье трудное.
Плыли белые снега в глазах черных,
Новизной и широтой увлеченных.
И плыла, плыла Сибирь в глазах синих…
Сколько, сколько молодых, сколько сильных!
Какие каши не заваривали
В краю отчаянных отцов!
«Закон — тайга, — тогда говаривали. —
Закон — тайга, и нет концов».
Какая даль, какое лихо —
Теперь и следа не найти!
Оранжевою облепихой
Позарастали те пути.
А я топчу другие травы,
Другие промыслы торю,
Но нынче с самым полным правом
«Закон — тайга» я повторю.
Закон — тайга! Она крутая,
Она охоча до добра.
Закон — тайга! Она густая,
Гостеприимна и щедра.
Она не зря людей сдружила.
Она награда за труды,
Свет рек и золотая жила,
Куски тяжелые руды.
Она мой мир, а не икона,
Моя надежная судьба.
Ее великие законы
Беру законом для себя.
Смеюсь и падаю на белые,
На очень белые снега.
Всему, что делаю и сделаю,
Я говорю: «Закон — тайга!»
1962
Сибирь — руки протягиваю.
Сибирь — глаза раскрываю,
Чьи-то песни подтягиваю,
Своих не скрываю.
Ничего не таю, не прячу,
Ни радости, ни печали,
На большую, видать, удачу
Твои реки меня качали.
На большую, видать, удачу
Твои парни в глаза глядели.
Сибирь, ты прости, что плачу,
Плачу на самом деле.
Я вдруг поняла — ты та сила,
Что легко ношу.
Ничего никогда не просила,
Ничего не прошу.
Жизнь моя, моя густодремная.
Соболья да золотая,
Гудящая, ракетодромная,
Тропы твои листаю.
Счастье свое не трачу,
Неоплаченную удачу!
Вот и поезд, поезд скорый.
Вот и память недолга.
За моим забором горы,
А на тех горах тайга.
Это станция конечная,
Разных вымыслов приют.
За моим окном кузнечики
Что-то странное куют.
Может, выкуют мне слово,
Чтоб светилось все и жгло,
Чтоб соседу-зверолову
Прямо на душу легло.
Чтобы завтра, рано утром,
Он позвал меня в леса,
Чтоб обыденно и мудро
Начинались чудеса.
Если боль, в Сибирь ухожу,
На ее берегах тужу,
На безлюдьях ее огромных,
На загруженных аэродромах,
На дорогах ее неустроенных,
В городах ее недостроенных.
Обнимаю ее, зеленую,
Неизбывную, окрыленную,
И горячею головой
Прижимаюсь к ней, снеговой.
Пусть вся боль от меня уйдет,
Пусть тебя моя боль найдет!
Это боль моя речью сладкою
И тебя в тайгу завела,
Это боль моя новой складкою
У тебя на лбу залегла.
Ты со мной через боль пройди.
Ты пойми меня, ты прости.
Сколько надо смеялись, сколько надо плакали.
Было отдано и получено…
Я пол устелю сосновыми лапами,
Добрыми и пахучими.
Я пол устелю, я гостей назову,
Заварю им крепкого чаю,
Я новых друзей себе наживу.
Я совсем-совсем не скучаю.
Что с того, что все думы вверены,
Думы вверены Елисею,
Коль угодья его не мерены
За рекой Енисеем.
Коль богатства никем не считаны
На его земле,
Коли письма мои не читаны
На его столе.
